Прямо на съемках для каталога одежды молодого немецкого бренда.

Фотограф, очевидно, считал каждую копейку за аренду студии: не отпускал команду обедать (Нилка и не рвалась, а другие члены группы были дрессированными) и совсем не устраивал перерывов. Должно быть, дед у парня служил в СС или надзирателем в Освенциме. Эта мысль пришла в Нилкину голову через шесть часов работы, но додумать ее Нилка не успела: софиты слились в одно белое пятно, и она ухнула в этот ослепительный свет.

Очнулась Неонила от того, что кто-то ее хлопал по щекам.

Слабость придавливала к полу, в ушах стоял шум, и Нилка как будто немного оглохла, но после стакана апельсинового фреша оклемалась.

– Арбайтен! – не разочаровал фотограф.

Нилка даже нашла в себе силы улыбнуться бледной улыбкой – не хватало добавить: «Нихт шлафен!» («Не спать!»).

Равнодушные руки уже освежали мейкап и поправляли прическу, уже слышались сухие щелчки фотоаппарата: арбайтен!

Все понеслось дальше, и Нилка так и не заметила, что ступила на черную полосу.

…Вечерняя прогулка к Темзе и осмотр Тауэрского моста, тонувшего в иллюминации, завершилась праздником живота, который Нилка не сумела оценить по достоинству: с великим трудом проглотила маленький кусок пиццы и несколько ложек супа из мидий и почувствовала себя беременной слонихой.

– Почему ты не ешь? Тебе не нравится? – не на шутку всполошился Рене.

Внимание, которым окружил ее партнер Валежанина, раздражало Нилку, но она мужественно улыбалась:

– Нравится.

Обед Рене заказывал на свой вкус – Нилка все равно ни бельмеса не смыслила в итальянской кухне и сидела с приклеенной улыбкой, когда Рене пытался объяснить, из чего приготовлено блюдо.

– Ты сегодня ела? – не отставал Рене.

Раздражение против Дюбрэ усилилось: забота больше походила на провокацию. Она только-только добилась стабильного результата – сорок восемь и четыре кило.

В животе сосало все реже, а недавно Нилка с удивлением обнаружила, что за день съела горку зеленого салата и была абсолютно, совершенно сыта и счастлива. Да она просто человек будущего, усовершенствованный гомо сапиенс! Каких-то полтора килограмма, и она – стройная, конкурентоспособная модель!

– Да, – соврала она, – утром круассан съела с кофе.

– Извини, но, по-моему, тебе нужно немного набрать веса, – встревоженный взгляд Рене задержался на скулах собеседницы – они заострились в последние дни, – скользнул по шее и замер на кистях рук – они истончились.

– У меня идеальный вес, – моментально ожесточилась Нилка, – и за мной есть кому следить, так что расслабьтесь.

– Да-да, – тут же согласился Рене, – извини, если влез не в свое дело. Как ты себя чувствуешь? Наверное, без привычки трудно? Неделя была напряженной.

– Совсем не трудно, – выдавила из себя Нилка. В ушах опять стоял противный тонкий писк, и Нилка плотно закрыла глаза, стараясь от него избавиться.

Очевидно, она побледнела, потому что Рене снова встревожился:

– Выпей.

Нилка распахнула глаза – Рене протягивал ей бокал с вином.

Писк прекратился, в голове у Нилки что-то щелкнуло, будто включился автоответчик, и раздался голос Валежанина: «Считай калории».

– Спасибо, не нужно. – Нилка втянула носом воздух, пытаясь унять разгулявшиеся нервы. Этот субъект сведет ее с ума.

– Может быть, сегодня пораньше ляжешь спать? – не унимался французишка.

Боже мой! Сколько можно корчить из себя папочку?

– У меня вечернее дефиле, – сдержанно напомнила Нилка.

– Хорошо, – француз был сама сговорчивость, – после шоу тебя отвезет в гостиницу наш водитель.

Первый раз за вечер Нилка посмотрела на собеседника как на полезное насекомое:

– Вот за это спасибо.

…Мир, наконец, расстелился перед Нилкой, а ей это вдруг оказалось ни к чему.

Неделя задержки искажала перспективу, расставляла совсем иные акценты.

Для Нилки это оказалось абсолютной неожиданностью.

Как и встреча с Вадимом.

Мультифункциональность Валежанина распространялась еще на четырех моделек, которых он притащил на кастинги перед Неделей моды в Милане, и порадовать любимого новостью у Нилки все как-то не выходило. Да они и виделись всего пару раз и то – мельком. Все, что успела сказать Нилка, – «нам надо поговорить».

– Как-нибудь поговорим, – рассеянно пообещал Вадим – в этот момент у него зазвонил телефон.

Присутствие девушек Нилка воспринимала через свое состояние, как сквозь ватный фильтр, и совсем не ревновала Валежанина. Наоборот, была великодушна, как принцесса крови, занявшая трон после кровавого переворота.

О том, чтобы метнуться к любимому, наплевав на жесткий график, и провести с ним ночь, не могло быть и речи.

Вадим остановился в загородной гостинице, и у Нилки физически не было возможности навестить его. На сон оставалось иногда четыре часа – критическое время, за которое полагалось восстановить физическую форму. Держалась Нилка в основном на адреналине.

За ночь любви можно было поплатиться карьерой – вот до чего все запущено, с грустью думала Нилка, – а следом за карьерой потерять любовь.

Настроение поднимали несколько дизайнерских вещичек, прикупленных в Лондоне: мотоциклетная куртка для Вадима и тельняшка для себя.

Нилка не гонялась за известными брендами, покупки ее были практичными (она еще не забыла, как бедствовала всю свою сознательную жизнь), а «свои» вещи угадывала по тому трепету, который испытывала, держа их в руках.

Она так мечтала порадовать Вадима, а вот поди ж ты – куртка все еще оставалась в пакете.

Она так хотела сказать Вадиму о беременности, а приходилось терпеливо выжидать момента.

Она так мечтала побродить по Милану с любимым, как когда-то по Мадриду, затеряться от всего на узких старых улочках, а вот, поди ж ты, ее опекает порядком надоевший Рене. Когда нужно и когда не нужно оказывается рядом, да еще и навязывает культурную программу.

– Ненила, – бубнил он, – у нас есть два часа, я предлагаю тебе посмотреть город.

Никакой благодарности к французу Нилка не испытывала, хотя, если бы не Рене, не увидела бы величественный Тауэрский мост, не попала бы на автобусную экскурсию по Милану.

– Ненила, – в очередной раз ввязался французишка, – у нас есть три часа. Скажи, что бы ты хотела посмотреть: скульптуру или живопись?

По большому счету, Нилка не горела желанием что-либо смотреть без Валежанина, и если бы воспитание позволяло, то послала бы Рене к черту.

– Может быть, мы с Вадимом сходим куда-нибудь, – робко высказалась она.

– Вадим просил передать, что сегодня не вырвется. Так что бы ты хотела посмотреть?

– А если ничего?

– Не ленись, – мягко упрекнул Рене, – ты в Милане! У тебя есть возможность увидеть то, что недоступно миллионам таких же, как ты, молодых девушек. Представляешь, как они тебе сейчас завидуют? Цени и пользуйся. Хотя бы в Дуомо давай сходим.

– Тогда… тогда что-нибудь в трехмерном изображении, – намекая на кино, сказала Нилка.

– Прекрасный выбор. Обещаю собрание средневековой скульптуры, – заговорщицки улыбнулся Рене, – такого не увидишь даже во Франции – это говорю тебе я, большой патриот своей страны.

После такого вступления Нилка окончательно поняла, что ей не хочется никуда тащиться, хочется валяться все три часа в постели, мечтая об их с Вадимом свадьбе, но отказать французу было неудобно, и Нилка, тихо злясь, уступила и битых два часа таскалась между надгробиями и мавзолеями.

И все два часа ждала звонка от Вадима, но он так и не позвонил.

Совсем отвык от нее, с печалью констатировала Нилка. Настроение было под стать мавзолеям, надгробиям и усыпальницам.

…Дверь офиса была распахнута настежь. Нилка вытянула шею и осмотрела помещение – ни души.

За витражными окнами шумел Милан, в соседнем офисе царила суматоха, а здесь в полной тишине поблескивали никелем передвижные стойки, отдыхала перед показом невероятная, головокружительная коллекция.

Залитые солнечным светом творения кутюрье даже на расстоянии поражали воображение.

Как стреноженная лошадь, Нилка топталась на пороге и прядала ушами.

Никакому объяснению это не подлежало, но ее тянуло к коллекции как магнитом.

Музыка и гул голосов из общей гримерной сюда почти не долетали, и Нилка уступила желанию.

Если ее кто-нибудь застукает – она просто заблудилась.

Чувствуя себя нарушительницей конвенции, вошла и сразу от всего отрешилась.

Сначала Нилка не различала деталей – взгляд ее метался и жадно вбирал цвета – они были шикарно-аристократичными: палевый, молочный, кремовый, персиковый, папайя – кто-то просто подслушал ее мысли. Это были цвета, при взгляде на которые из Нилкиной груди вырывался протяжный вздох, похожий на стон.

Неожиданно Нилкой овладело странное сосущее чувство, похожее на ревность.

Пальцы ощутили тоску по куску материи – все равно какой, лишь бы она оказалась в полной и безраздельной власти.

В ту же минуту Нилка испытала странную легкость, как будто обнажилась перед собой и поняла: никаких желаний, кроме единственного желания создавать нечто невероятное из подобных тканей, у нее нет. И никакой страсти в ее сердце, кроме этой единственной, тоже нет…

Открытие испугало Нилку: это неправильно, это отвратительно! Нет! Это порочно. Нилка прижала руки к горлу: о господи, кто же она есть на самом деле?

Воровски косясь на видеокамеры, Нила продолжала переходить от одной стойки к другой, ласкала ткани взглядом и думала: как жаль, что она еще не доросла до таких вещей. Такие образы достойны демонстрировать только стильные блондинки вроде Жизель Бундхен и Кейт Мосс.

Только у них хватит вкуса пронести на себе изысканные луки, созданные из невесомого гипюра и батиста, льна и тяжелых, грубого плетения кружев, из нежнейшей замши и трикотажа крупной вязки.

Не нужны никакие экзотические цвета – только палевый, папайя и кремовый, как в этой коллекции. Чей это офис, кстати?

Усилием воли Нилка отлепила глаза от гипюровой паутинки карамельного цвета, устремилась к выходу и заглянула за распахнутую дверь.