Со всей неистовостью первой молодости Нилка окунулась в работу, которую, строго говоря, и работой-то назвать было сложно – это была бесконечная смена причесок, нарядов и макияжа. Взрослая игра в дочки-матери – девчоночья «Зарница».

Только изнурительные репетиции показов тянули на то, чтобы называться работой, и съемки тех самых «лукбуков» – готовых ансамблей. Здесь тупо приходилось работать манекеном, часами выстаивать на одном месте, следя только за тем, чтобы не умереть прямо в кадре.

Ноги затекали и с трудом вспоминали себя.

– Кончик языка на нёбо, – раздавалось время от времени, – держать лицо!

Нилка вспоминала о языке, упирала его в нёбо (этому приему не учили в школе) и продолжала изображать радостного истукана.

В Нилкином активе было уже три рекламных ролика – творожка, тренажеров и шуб – и безжалостно посеченные стилистами волосы. И не только.

Ролик с тренажерами снимался на рассвете – это была находка режиссера – мятого субъекта с неизменной сигаретой в зубах.

Через три дня съемок Нилка с ужасом обнаружила синяки под глазами от недосыпа.

Тщательно замаскированные, синяки не укрылись от тренера по дефиле и от Тамары.

– Спать не меньше восьми часов! – рявкнула на Нилку хореограф.

– Ты что? Тебя же дисквалифицируют, – предупредила подруга.

Разный тип красоты не оставлял им с Тамарой повода для склок. Была еще одна причина для дружбы: их объединяли… разные цели.

Для Тамары, как для большинства девушек, участие в показах было побочным заработком.

Нилка с удивлением узнала, что Тамара, например, работает ведущей прогноза погоды на телевидении. Были учителя, бухгалтеры и менеджеры. Никто из них всерьез не рассчитывал стать топ-моделью. Никто, кроме Нилки.

Тамара хоть и относилась скептически к Нилкиной страсти, но не высказывала своего мнения, справедливо полагая, что это не ее дело.

Разгорающуюся Нилкину страсть подогревал Валежанин.

– Все эти лапотницы тебе в подметки не годятся, – нашептывал по ночам он, – в тебе есть шарм и эпатаж.

Загипнотизированная искусными речами, Нилка бегала по утрам, плавала по вечерам, танцевала по воскресеньям, а в промежутках еще и качалась. Она не разочарует Вадима, он будет ею гордиться.

…Нилка вскинулась и открыла глаза.

Тело было сведено судорогой, пижама – влажной от пота, и Нилка еще несколько мгновений не могла понять, спит она или уже проснулась. С недавних пор ее мучил один и тот же сон: она искала и не находила выхода из какого-то полутемного коридора. Металась от одной двери к другой, пока не просыпалась. Осознав реальность, тихо, стараясь не разбудить Вадима, выскользнула из спальни.

За окнами серело предрассветное небо.

Около пяти, на глазок определила Нилка.

Прошел месяц, как она перевезла сумку с барахлом и машинку «Зингер» в двухкомнатную квартиру Вадима. Квартира находилась в центре, в двух шагах от агентства – это было главное ее достоинство, неоценимое, потому что экономило время.

Квартира представляла собой студию, отделанную в светлых средиземноморских тонах.

Нилке ужасно нравилась ванная комната, выложенная узорчатой плиткой.

Сидя в ней, она вспоминала летний душ у бабы Кати и шершавую ванну в рабочей общаге.

Как все кардинально переменилось в ее жизни! Она и сама переменилась. Не столько внешне – по большей части она как раз оставалась все той же спирохетой и тлей. А вот внутренне…

Внутренние перемены были глубинными: Нилка почти не думала о магии тканей, все реже вспоминала радость от колдовства над отрезами.

За редким исключением, тряпки, которые примеряла Нилка, не волновали ее. То ли в ней самой что-то умерло, то ли ей не попадались вещи, сшитые с душой.

Несмотря на занятость, Нилка скучала по бабушке и кормила себя сказочкой, что вот-вот навестит ее.

Разговоры по телефону заканчивались слезами – баба Катя жаловалась на здоровье и одиночество и не понимала, куда Нилка исчезла, почему бросила техникум. К тому же Катерина Мироновна разговаривать по телефону не умела, частила, нервничала.

– Зачем только деньги тратишь, – отчитывала она внучку, – лучше бы приехала. Почти год не виделись.

А в последнем разговоре баба Катя неожиданно с гордостью сообщила:

– Недавно Веня приходил, спрашивал, как тебя найти в городе. Дать ему твой адрес?

– Нет, ба, – струсила почему-то Нилка, – не давай. Я приеду – увидимся, а здесь у меня нет времени встречаться с ним. Он еще обидится, не поймет. Так что пусть ждет, когда я приеду.

…Нилка включила душ, шагнула в ванную, задернула шторку и закрыла глаза. Под теплыми струями тело расслабилось, стало легким, почти невесомым. Невесомым. Весомым. Какое странное слово, подумалось вдруг Нилке.

«Вес, – побежали дальше мысли, – у меня отличный вес. А все потому, что у меня есть Вадим».

Сентенцию Вадима о весах Нилка восприняла дословно.

Весы стояли в спальне у кровати, Нилка фанатично взвешивалась два раза в день: утром после сна и вечером перед сном. Как жокей перед скачками.

Результат не замедлил сказаться – она потеряла почти два килограмма, но не замослачилась по причине мелкой кости. Критически разглядывая себя в зеркалах, заключила, что можно смело худеть дальше.

Выдавив на ладонь, Нилка растерла тягучий, прохладный гель по животу. Живот почти прирос к спине. Бабушка будет ругаться, как о чем-то далеком подумала она, продолжая себя намыливать.

Бабушка бы вообще не одобрила эту жизнь – сожительство и все такое, – как Нилка ни храбрилась, в глубине души считала их с Вадимом связь чем-то греховным.

Почти полгода они спят в одной постели. Относится Вадим к ней хорошо, ровно. Правда, без особой нежности, но и без претензий. Разумеется, Нилка до одури боялась раздражать Вадима в те редкие часы, когда они бывали вместе. Но ведь массе мужчин не нужен повод, чтобы охладеть, думала она.

Страх, что Вадим ее разлюбит, отравлял Нилке кровь, порождал мучительные сомнения и вопросы.

Почему он с нею живет? Вокруг Валежанина вертится столько длинноногих карамелек, а он выбрал ее. Почему? Иногда Нилка объясняла себе этот казус занятостью Валежанина. Бедный, ему даже на сторону некогда взглянуть, тянет в рот, что под руку попадет. Может быть, Томка права?

Что касается занятости – это была истинная правда. Вадим был на пике формы, успевал все и с гордостью говорил, что он мультифункционален. Эта многоликость делала его незаменимым не только для Нилки, но и еще для нескольких десятков моделей, одна моложе другой.

На месте Вадим не сидел. Он постоянно мотался в командировки, часто – за рубеж.

Возвращаясь, вел Нилку в какой-нибудь клуб или ресторан, покупал цветы.

…Под шум воды Нилка не услышала шагов и вздрогнула, когда Вадим отдернул шторку:

– Опять не спишь?

– Да. Душно, – виновато улыбнулась она.

– Ну-ну.

Мазнув по Нилке равнодушным взглядом, Вадим исчез, не задернув занавеску, и Нилке пришлось тянуться на угол ванной.

В зеркале на стене выплыло ее отражение.

Бледная тень. Тля. Спирохета. Этим и берет. Ведь главное требование к модели – не затмить собой наряд. С Нилкой – можно голову дать на отсечение – этого никогда не произойдет. Она никогда не затмит собой ни один наряд, пусть это будет даже купальник. В любом мейкапе она останется идеальной вешалкой – незаметной и жизнерадостной. Не это ли держит возле нее Вадима?

– Поздравляю, ты прошла кастинг, – сказал Вадим.

Нилка подпрыгнула и прикусила язык.

Не первый раз слышала эти слова, а привыкнуть все равно никак не могла.

– Когда показы?

– В феврале.

Стоял октябрь. Порыжевшие деревья роняли на асфальт сухие листья.

Всего-то времени прошло – весна и лето, и вот он – момент торжества.

Каких-то полгода, и Неонила Кива едет на Неделю моды в Мадрид. Это, конечно, еще не эксклюзивные контракты, но все только начинается!

Часто Нилке становилось страшно: как она без Вадима?

Он как-то незаметно захватил в свои руки все ниточки, связывающие ее с фэшн-бизнесом.

Портфолио Нилки было у Вадима. Все контакты с заказчиками были у Вадима.

Выход на модельные дома тоже был у него. Не доверяя никому, Вадим сам отбирал лучшие и отправлял Нилкины особенно удачные работы – «буки» – в международные агентства. Нехитрую Нилкину бухгалтерию тоже вел Вадим.

Нилка заметила: чем профессиональнее она становится, тем внимательнее к ней относится любимый. Сама бы Нилка, может, и не дошла до таких психологических глубин – ей в этом безвозмездно помогала Томка.

– Пока он от тебя зависит – он твой, – дула в уши подружка, – все просто, девочка моя, все просто.

– Я тебе не верю, – вяло сопротивлялась Нилка. Может быть, в их безжизненном, лишенном страстей союзе и было что-то неестественное, как у Любови Орловой и Григория Александрова, но обращались они друг к другу все-таки на «ты» и спали в одной постели.

– Дело твое, – Тамара грустно усмехнулась, – одно могу сказать: Вадик с тебя купоны стрижет, тупо использует тебя – невооруженным глазом видно. Вот откуда это ровное отношение. Ему на Неонилу Кива начхать. Ему важно, чтобы модель номер сто двадцать семь пахала, как раб на галерах. Пока ты идешь в гору, он с тобой, стоит тебе оступиться – вот тогда ты узнаешь, какая это бездушная скотина.

В потемневших от невысказанного горя Нилкиных глазах читалась мольба.

– Врешь.

– Наивняк ты, Кива.

Нилке хотелось зажать уши, она всем существом противилась Томкиным словам.

Использует и вышвырнет – что-то похожее она уже слышала. Что-то похожее прорицал недоумок Веня.

Яд Томкиных речей заполз в душу, сопротивляться ему было трудно. Нилку раскачивало, как на качелях.

То она спрашивала себя: «Много ты видела таких мужчин, как Вадим?» И сама себе отвечала: ни одного. Вадим – мужчина, каких не бывает.

Кто, как не Вадим, оплатил обучение в школе моделей и подогнал жилье? Какая ему выгода была от этого? Даже будучи богочеловеком, Вадим ставил на темную лошадку, потому что не мог с уверенностью предсказать Нилкино будущее. И она клялась себе, что всем докажет, как они ошибаются. Вовсе Вадим не бездушная скотина. Он самый нежный и заботливый.