Надин Арсени - Из Парижа в Париж

Злые слезы навернулись на глаза, затуманив не только зрение, но и сознание. Разумной частью своего существа я прекрасно отдавала отчет в неимоверной глупости подобного поведения, но ничего не могла с собою поделать. Я встала, подошла к входной двери, бесшумно открыла ее, спустилась по лестнице и выскочила из дома.

Мне стало страшно от того, что я вытворяла. Подобно капризному и упрямому дитяти, я с ужасом пыталась представить каково будет наказание. Тем не менее, ноги сами несли меня на восточную окраину Вены. Выбравшись на шоссе, я поймала попутную машину.

Сидя рядом с шофером на переднем сидении «бьюика», я лихорадочно соображала, как объяснить ему свое намерение немедленно вернуться в Вену.

Погрузившись в сожаления о содеянном и в обдумывание того, как это исправить, я не заметила, как с нами поравнялся черный «лимузин». Человек, сидевший за рулем, махал рукой и отчаянно сигналил. Хозяин подвозившего меня «бьюика» притормозил и остановился на обочине.

Я глазам своим не поверила — из «лимузина» выскочил Жерар с двумя рюкзаками. Он подскочил к машине, открыл дверцу и выволок меня наружу, на ходу бросив пару слов оторопевшему водителю. «Лимузин» развернулся и исчез за поворотом дороги, возвращаясь в Вену; «бьюик» отправился в противоположную сторону — к чехословацкой границе.

Мы остались одни посреди дороги, отошли в сторонку и уселись на дорожное заграждение. Мы молчали, глядя на проносившиеся мимо автомобили.

Я чувствовала вину и заговорила первой, поинтересовавшись у Жерара, как он объяснил хозяину «лимузина» эту дурацкую ситуацию.

— Элементарно, душа моя! Я просто сказал ему, что ты — советская шпионка, обкурившаяся марихуаной до такой степени, что решила срочно поехать автостопом в Москву, чтобы быстренько достроить там коммунизм.

Я оторопело уставилась на него, потом чувство юмора вернулось ко мне, и я расхохоталась, чуть не свалившись с цементного бортика. Оставалось надеяться на то, что очередной инцидент, как всегда спровоцированный мною, исчерпан. Но Жерар не принимал участия в веселии. Он за плечи развернул меня и мягко, но совершенно серьезно проговорил:

— Послушай, Жаклин, вряд ли имеет смысл ревновать меня к работе. Я действительно очень увлечен прекрасной дамой по имени Музыка. Не будь этого, я играл бы совсем иначе — правильно и профессионально, но это никому не было бы нужно.

Он отпустил меня и слегка улыбнулся:

— Понимаешь, я превратился бы в заурядного, а значит — плохого музыканта. Меня перестали бы приглашать участвовать в концертах и даже на улице ничего не клали в твою соломенную шляпу… А следовательно… — он сделал многозначительную паузу и скорчил рожу, — … тебе пришлось бы самой кормить наше семейство, придумывая замысловатые наряды для кинозвезд и городских сумасшедших.

Я не знала, что ответить, не могла понять, шутит он или делает предложение в столь необычной форме. Жерар избавил от необходимости выдать адекватную реакцию, заткнув мне рот долгим поцелуем. Машины, проезжавшие мимо, отчаянно сигналили, но нам было на это совершенно наплевать…

Чем ближе подъезжали мы к границе с Чехословакией, тем беспокойней становилось на душе. Социалисты — это не итальянцы с австрийцами! Если поймают, обязательно объявят шпионами и упрячут так, что сам черт не найдет, не то что французское правительство.

Мы переночевали в тихом приграничном городишке. Проснулись на рассвете. Ужасно не хотелось вылезать из постели; я всем телом ощущала тепло, исходившее от Жерара. Может быть, я лежу рядом с ним в последний раз?

Пансион, где мы остановились, находился на самой окраине. Неподалеку расположился цыганский табор. Чем ближе подъезжали мы к Чехословакии, тем больше цыган попадалось на пути. Мы заметили табор из окна нашей комнаты и Жерар вышел на улицу, попросив его подождать.

Он вернулся довольно быстро, и мы вместе влились в толпу цыган. Один из них провел нас к старой женщине, сидевшей чуть поодаль. Наш провожатый был с нею очень почтителен, он удалился, произнеся лишь несколько слов.

Цыганка окинула нас долгим изучающим взглядом. Я, в свою очередь, не могла глаз от нее оторвать. Старуха сидела на низкой скамеечке, вокруг по земле веером раскинулась широченная пестрая юбка, на иссохшей шее болтались длинные бусы в несколько разноцветных нитей, седые космы выбивались из-под платка, завязанного сзади. Ее кожа напоминала старый пергамент, но прищуренные глаза вполне могли бы принадлежать молоденькой девушке. В длинных пальцах дымилась трубка. Она глубоко затянулась, закашлялась; с трудом переведя дух, произнесла, обращаясь к нам обоим:

— Второй раз вижу людей, которые просят провести из Австрии в Чехию… Оттуда сюда беженцев каждый день водим, но чтоб наоборот… — у нее был очень низкий, почти мужской голос. — Как на духу говорите, зачем вам туда понадобилось, почему по закону ехать не хотите.

Делать нечего — пришлось все объяснить. Цыганка смотрела с усмешкой, под ее взглядом мы чувствовали себя неразумными детьми; молчали, переминаясь с ноги на ногу. Старуха снова прокашлялась и заговорила:

— Первый-то раз я людей в Чехию только вчера проводила. Угадайте кого? — мы переглянулись, а она продолжила с самым довольным видом. — Ваши дети, поди, и были…

Вдруг ее тон резко изменился, в голосе зазвучали деловые нотки:

— Чем заплатите? Ребята ваши музыку играли — один раз по эту сторону, другой раз — по ту. Они танцы и песни играли, цыганки с детьми плясали хорошо — денег много заработали…

— Я тоже умею… — Жерар показал цыганке футляр от кларнета.

Она заставила его вынуть инструмент и сыграть что-нибудь. Результаты произвели на нее большое впечатление. Она повернулась ко мне и поинтересовалась, чем могу быть полезна я.

— Кажется, на сей раз тебе действительно придется «плясать под мою дудку», — хмыкнул Жерар.

Оглядев меня с головы до ног, цыганка выразительно поцокала языком, выражая сомнение в моих способностях по этой части. Ситуация в целом становилась настолько неправдоподобной, что воспринимать ее можно было только в юмористическом ключе. Я подбоченилась, подмигнула Жерару и заявила, что берусь предсказать, что именно будут носить цыганки в следующем сезоне.

— Гадать, что ли, будешь? — старуха была сбита с толку. Я призналась ей в своей профессиональной принадлежности, она гордо объявила, что цыганская мода — самая постоянная, уже много веков не меняется, но все же позвала двух молодых женщин. Я достала из рюкзака лист бумаги и фломастеры; пришлось изрядно напрячь фантазию, чтобы изобразить парочку кофт в их национальном духе, простых в изготовлении и достаточно интересных. Рассматривая мои шедевры, цыганки напоминали растревоженный улей, задавали вопросы, достойные членов художественного совета нашего Дома моды.

Когда страсти слегка улеглись, старуха пощупала плотную ткань моих джинсов и заметила, что на цыган мы мало похожи; в таком виде нам не удастся слиться с табором. Она шепнула что-то молодым женщинам, они ушли и скоро вернулись, принеся охапку пестрого тряпья.

Я закатала штаны и поверх их натянула широченную юбку; коротко подстриженные волосы повязала платком и увидела в глазах Жерара отражение городской сумасшедшей средних лет. Он напялил на голову мою соломенную шляпу и хохотал до упаду, глядя на меня. Цыгане не поняли причин веселья, — с их точки зрения, мы наконец-то приобрели человеческий вид.

Переход через границу прошел без сучка и задоринки. Жерар с лихвой расплатился с нашими благодетелями, значительно подняв их обычные сборы. Прощаясь в приграничном чешском местечке, старая цыганка предложила совместное турне до самой Праги, но мы отказались, уж слишком медленно табор продвигался вперед.

— Почему погадать не просишь? — цыганка взяла мою руку в сухую шершавую ладонь.

— Зачем? От судьбы все равно не уйдешь! — я всегда побаивалась собственного будущего.

— И то верно, — она слегка прищурилась и кивнула в сторону Жерара. — Но как хочешь, а он — твоя судьба!

Я промолчала, не решаясь взглянуть на Жерара. Протянула старой женщине свой «маскарадный костюм», благодаря которому смогла оказаться в Чехословакии, не вызывая подозрений. (Какое счастье, что даже социалистические власти смирились с космополитизмом цыган!)

Старуха приняла протянутый сверток, вынула из него юбку и перебросила ее мне через плечо.

— Возьми на счастье! Такую юбку ни один ваш модельер не сошьет — только мы секрет знаем! И не вздумай дочке отдать — я ей монисто подарила!

Мы «голосовали» на пражском шоссе, его состояние свидетельствовало о том, что Чехия не была самой богатой страной Европы. Я взяла Жерара за подбородок, развернула к себе лицом и взъерошила ему волосы.

— Когда ты меня бросишь — уйду в табор!

Он приподнял меня и закружил, распевая цыганский мотив.

— Это я от тебя туда сбегу!

Из-за поворота вынырнул маленький автомобильчик, и мы бросились ему наперерез, размахивая руками.

Мы остановились в старом доме на окраине Праги, таком древнем, что от стен его веяло холодом Средневековья. Приютившая нас старая женщина была вынуждена пускать постояльцев, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Она предоставила в наше распоряжение единственную комнату, а сама ютилась в тесной кухне, половину которой занимала огромная плита, топившаяся угольными брикетами. Остановиться в отеле мы не могли — цыгане предупредили нас, что отправиться туда без документов значило бы добровольно сдаться властям.

Моя голова лежала на плече Жерара, он заснул, а мне это никак не удавалось. Я заново переживала моменты недавней близости — это была самая счастливая из наших ночей.