Надин Арсени - Из Парижа в Париж

Через пять минут поезд тронулся. Я опять забилась в свой угол, достала из кармана пудреницу и попробовала привести в порядок пошедшее красными пятнами лицо и растрепавшиеся волосы.

Жерар невозмутимо насвистывал известный мотивчик. Мне не хотелось смотреть в его сторону. Поезд неотвратимо приближался к итальянской границе.

Вагон дернуло, и он остановился. Я сидела, не двигаясь. В коридоре раздавались уверенные шаги, каждому из них соответствовал гулкий удар моего сердца. Они замерли у двери нашего купе. Прежде чем она успела открыться, я почувствовала, как на меня навалилось нечто невообразимо тяжелое. Господи! Это был Жерар. Он неистово целовал меня в губы, я оцепенела от неожиданности.

Дверь со скрежетом распахнулась. После секундной заминки моего слуха достигла длиннейшая тирада на итальянском языке, за ней последовало сдавленное хихиканье и хлопок закрываемой двери.

Я начала что-то соображать и первым делом отпихнула Жерара, который не собирался прерывать столь уместное занятие. Его руки лежали у меня на плечах, глаза смеялись.

— В чем дело, дорогая, я перестал тебе нравиться? — его манера имитировать итальянский акцент могла рассмешить мертвеца.

Через две минуты поезд снова был в пути, а мы безудержно хохотали. Я сообщила Жерару, что его способ прохождения французского паспортного контроля понравился гораздо меньше, чем итальянского. Он запер дверь и склонился ко мне. Кажется, этот мужчина действительно понимает меня с полуслова!

По дороге в Милан Жерар показал мне свою Италию. Я бывала здесь раньше, но всегда ограничивалась типичной экскурсионной программой и деловыми контактами. На сей раз все оказалось совершенно иначе. Жерар таскал меня по узким грязным улочкам, поперек которых висели веревки с бельем. Их жители не разговаривали спокойно — они кричали, размахивая руками, так что невозможно было понять, ругаются они или мирно обсуждают прогноз погоды на завтра.

В любом городке Жерар умел отыскать самую лучшую пиццерию и погребок с самым вкусным вином; повсюду пытался разговаривать по-итальянски, что приводило в восторг местное население.

Почему он так хорошо ориентируется в этой стране? Когда и при каких обстоятельствах бывал здесь? С кем? Этот последний вопрос интриговал больше всех остальных, но я боялась задать его, Жерар был слишком честен, чтобы соврать, а правда могла оказаться не очень-то приятна. Я успела привыкнуть к нему, и мне совсем не хотелось огорчаться и разочаровываться. Ревность к прошлому — глупейшая штука, но я знала, что понимание этого не сможет мне помочь.

Веселясь и давая уличные концерты, ни о чем друг друга не спрашивая и зная, что скоро увидимся со своими детьми, мы приближались к Милану.

Я старалась не думать о встрече с отцом Люси, — ребят, несомненно, следовало искать у него. Я давно не видела Луиджи, и он был мне не интересен. Следовало ли появиться у него вместе с Жераром или одной? В первом случае он мог решить, что я демонстрирую ему своего кавалера, а значит что вовсе не скучаю после нашего развода; во втором — возомнить о себе Бог знает что (например, я жить без него не могу и приехала мириться). Я махнула на все рукой — будь, что будет! Сейчас главным для меня был Жерар — мне всегда будет хорошо, лишь бы он оставался рядом!

Я поймала себя на этой мысли и испугалась. Подобная привязанность — самая опасная форма зависимости. Я привыкла быть хозяйкой своих мыслей, тела, чувств. Так мне было легко, с этим состоянием совсем не хотелось расставаться. А расстаться с Жераром? Мне стало страшно — это было бы похоже на собственную смерть.

Мы добрались до Милана к вечеру и без труда разыскали дом Луиджи. Мой бывший муж жил в одном из самых престижных районов.

Я нажала на кнопку звонка. Открывать нам не торопились, но я не особенно волновалась — ведь Жерар был со мной. Подъезжая к Милану, я все-таки начала нервничать — я не видела отца Люси более трех лет. К тому же дочь должна была нас опередить; кто знает, каким образом складываются ее отношения с Луиджи и как это может отразиться на моей встрече с ними обоими? Чувствуя мое беспокойство, Жерар объявил, что отправиться со мной «на всякий случай», и мое волнение сразу утихло. Судя по всему, это я использовала его, а не он меня, в отличие от всех его предшественников.

Наконец дверь приоткрылась. Я сообщила горничной свое имя. Юная итальянская красотка выслушала меня, не удостоив взглядом, но зато томно поводя огромными карими глазами в сторону моего спутника. Она неторопливо удалилась, покачивая бедрами, чересчур мощными для ее максимум восемнадцати лет, но скоро появилась вновь и провела нас в просторную гостиную.

Не успели мы опуститься в глубокие современные кресла, как в комнату буквально влетел Луиджи. Его чрезмерное воодушевление не могло скрыть растерянности от столь неожиданного визита.

Я представила мужчин друг другу, обозначив Жерара в качестве отца Люка — приятеля Люси. По моим расчетам, Луиджи должен быть в какой-то степени в курсе этой ситуации — не могла же наша с ним дочь скрыть от своего отца те обстоятельства, при которых оказалась в его доме.

Мне не терпелось расспросить Луиджи о детях, но он не давал вставить слова, изъявляя необузданный восторг по поводу моего появления. Словоизвержение продолжалось и во время обеда — мы с Жераром были препровождены в столовую через несколько минут после прихода. Я решила задать все свои вопросы, как только Луиджи немного угомонится. Пока приходилось довольствоваться молчанием и прекрасно приготовленными блюдами, что позволяло заодно и наблюдать за окружавшими людьми и обстановкой.

За столом наше общество украшала своим присутствием юная особа, занявшая в жизни Луиджи место, освобожденное мною. Она была необычайно хороша собой; южная красота лица и совершенство форм выгодно подчеркивались изысканностью туалета, в сногсшибательной стоимости которого не приходилось сомневаться. Она частенько вскидывала ресницы, изучающе поглядывая на Жерара и несколько свысока — на меня. Я ощутила себя гадким утенком: все же нужно было одеться поприличнее и как следует позаботиться о макияже, отправляясь с визитом к бывшему мужу.

Такое искушение посещало меня, но я переборола его, — совсем не хотелось навести Жерара на мысль, что Луиджи все еще мне небезразличен. Я с тоской посмотрела на свои потертые джинсы и клетчатую ковбойку и почувствовала, как Жерар сильно сжал под столом мою коленку. Я с трудом сдержала смешок, совершенно не соответствовавший моменту.

Застольная беседа протекала в форме монолога Луиджи. Он пытался задавить нас мощью своего интеллекта, используя все имевшиеся в распоряжении сведения об изобразительном искусстве. Он перескакивал с одной мысли на другую, ни одной не доводя до конца. Его прекрасная половина раскрывала рот только для того, чтобы отправить туда очередной микроскопический кусочек, манерно подхваченный на кончик серебряной вилки. Впрочем, Луиджи сразу предупредил нас, что она не говорит по-французски (интересно, а по-итальянски?..). Ее томный взгляд, обращенный на Жерара, был красноречивее всяких слов. Он тоже молчал, если не считать выразительных междометий.

Я устала следить за извилистым ходом мысли великого знатока искусства (подумать только, когда-то все это меня восхищало!) и занялась изучением комнаты, в которой находились. Как и гостиная, она ничем не напоминала жилище антиквара. Мебель была ультрасовременной, новой и очень дорогой. Должно быть, хозяин дома уставал от старинных вещей в своем магазине… Или вкус его юной жены был таков?

Она прекрасно вписывалась в окружавшую обстановку, составляя неотъемлемую ее часть. Луиджи не украшал собой шикарный интерьер. Он раздался вширь и обрюзг с тех пор, как я его видела в последний раз, а может быть, я наконец смогла непредвзято оценить его?.. Да и соседство Жерара служило ему не самым лучшим фоном. Он продолжал болтать, постоянно подливая себе вина. Луиджи и раньше пил не мало, но то, что он проделывал теперь, было уже слишком. Вообще, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Было ли это его постоянным состоянием в последнее время или мое неожиданное появление послужило тому причиной?

Так или иначе, но мне следовало расспросить его о Люси, пока он еще мог хоть сколько-нибудь связно отвечать на вопросы. Я не обнаружила в доме ни малейших признаков ее присутствия и сам Луиджи ни словом не упомянул о ней — это несколько настораживало.

Я воспользовалась минутной паузой, вызванной появлением горничной, подававшей десерт, и спросила его напрямую, когда должна вернуться наша дочь.

— Не понимаю, о чем ты… — Луиджи старался не смотреть мне в глаза. — Она действительно приходила сюда рано утром, но тут же отправилась восвояси, поняв, что ей не удастся получить того, что она хочет.

— Ты о чем? — я была совершенно сбита с толку.

— То есть как это — о чем? Да о деньгах, конечно же! Эта юная поросль только об этом и мечтает! — он мельком взглянул на свою жену.

Глаза Луиджи налились кровью от выпитого и сдерживаемой злобы, но в голосе появились уверенные, и даже назидательные, нотки.

Я сидела, опустив голову, было ощущение, будто мне плюнули в лицо. Луиджи продолжал разглагольствовать об испорченности нынешней молодежи, но я собралась с силами и перебила его:

— Она что, просила у тебя денег? Сколько, позволь узнать?

Луиджи замолк на полуслове, потом начал сбивчиво объяснять, что Люси не говорила об этом прямо, но… ее намерения и без того были понятны всякому здравомыслящему человеку… Он окончательно запутался, багрово покраснел, налил полный стакан и выпил его залпом.

Нужно было немедленно встать и уйти, на сей раз действительно навсегда, но я не могла сдвинуться с места, — то, что я услышала только что, ввергло меня в шоковое состояние. Бедная девочка! Как она перенесла крушение мечты об отце — благородном рыцаре? Хорошо хоть Люк, сын Жерара, оказался рядом!