Голо Раймунд - Из мещан

За годы супружества брак их был награжден рождением трех сыновей и одной дочерью. Но, увы!… мальчиков угодно было Богу забрать к себе!… В живых осталась одна дочь.

Смерть здоровых, прелестных сыновей нанесла ужасный удар чувствительному сердцу матери. Она долго не находила себе места, горестно оплакивая милых крошек. Печаль ее была настолько велика, что, муж, сам скорбевший по утраченным сыновьям, старался чем-нибудь рассеять жену, окружая ее знаками внимания и любви.

Но если бы не девочка, прелестная, крошечная малютка, точная копия своей красавицы-матери, Георгина, наверное, сама сошла бы в могилу…

Осиротевшие родители всей душой привязались к своему единственному ребенку. Они боялись дохнуть, находясь под вечным страхом потерять ее. Ребенку ни в чем не было отказа, вследствие чего девочка не имела понятия о том, что называется послушанием и дисциплиной. Она привыкла во всем делать то, что ей хочется, исполнять любые свои капризы, не считаясь ни с чем.

„Дядюшка Рихард“, – как называла девочка вернувшегося барона Браатца, – тоже был в восторге от прелестного ребенка. Он питал слабость к очаровательной крошке, напоминавшей ему Георгину, его подругу детства. Его отношения к ребенку были таковы, что о строгости не было и помина, но девочка, однако, боялась его насмешливых порицаний и старалась вести себя более послушно.

Она питала безграничное доверие к „дядюшке Рихарду“, словно это доверие она получила в наследство от матери. А сам барон, который был одинок, вспоминал о своем былом страстном желании иметь ребенка. Вот почему, заметив, что отец с матерью только балуют ребенка, совершенно не думая о воспитании, барон старался исправлять дурные наклонности Полины.

Особенно огорчало его в ней упрямство и эгоизм, а также высокомерная гордость, которые, подобно туману, заволакивали добрые инстинкты и побуждения сердца.

Полину не редко барон называл „племянницей“, забывая совершенно о своем родном племяннике, Альфреде фон Браатц, сыне своего брата. Из этого не следует, что мальчик вел себя дурно и не был достоин расположения дяди. Вовсе нет!

В раннем детстве Альфред воспитывался под присмотром матери, но с тех пор, как она вторично вышла замуж за господина фон Блендорфа, она была зачислена в ряды фрейлин при дворе герцогини. Ей уже не хватало времени, чтобы приглядывать за детьми, и Альфред очутился в положении заброшенного ребенка и был предоставлен самому себе.

Он был слабого здоровья, и мать никогда не принуждала его к усиленным занятиям, полагая, что он „достаточно богат“, чтобы учиться! И товарищи по школе смеялись над ним, называя его „девчонкой“, когда он отказывался принимать участие в их играх и шалостях, предпочитая мечтать в уголке.

Когда Альфред вырос и возмужал, он также отказывался от развлечений, свойственных его возрасту. Он не находил ничего хорошего в буйных кутежах, в которых брат его принимал деятельное участие. Охота, призовые скачки также не прельщали его: он находил их утомительными.

А к женщинам, которые заглядывались на него, как на будущего владельца майората, он подходил с боязливой скромностью. В них он искал только „золотого сердечка“, способного на все мягкое, нежное и чувствительное, способное на жертвы, как и он сам. Он был мечтателем и кротким юношей, вот почему Рихард относился равнодушно и холодно к нему. Барон не признавал „женственных“ мужчин, и всю привязанность любвеобильного сердца он всецело отдал Полине.

Все это учла мать Альфреда, обер-гофмейстерина фон Блендорф. И когда Полина вышла из подростков, она стала приучать ее головку к мысли, что она, сделавшись ее невесткой, сумеет придать имени Браатц фон Диттерсгейм тот ослепительный блеск, которому и угрожала опасность со стороны скромного Альфреда.

Но Полина пока была еще девочкой, и серьезных разговоров на эту тему с нею нельзя было вести.

Вскоре девочка лишилась матери.

Умирая, Георгина завещала судьбу своей дочери „дядюшке Рихарду“ и она не ошиблась. Хорошо зная характер своего легкомысленного от природы мужа, она поняла, что истинной поддержкой в жизни для девочки будет Рихард, а не безвольный муж.

Полине в это время было всего четырнадцать лет. Жизнь впервые нанесла ей тягостный удар, и она растерялась, но истинное утешение она нашла у „дядюшки Рихарда“, а не у родного отца.

Барон Браатц понимал, что девочка-подросток нуждается в женском надзоре, в силу чего предложил Герштейну взять девочке гувернантку. Но тот почему-то все противился, и тогда Рихард устроил Полину в закрытое учебное заведение.

Первое время девочка грустила там, но барон старался чаще навещать ее, а когда она свыклась со своим новым положением, он снова уехал путешествовать. Но он всегда поддерживал оживленную переписку со своей любимицей и каждые четверть года навещал ее, следя за ее развитием.

Отец же ее, господин фон Герштейн, очутившись на развалинах опустевшего „домашнего очага“, снова окунулся в водоворот великосветской жизни!…

Дослужившись до чина полковника, он имел хорошие средства, благодаря разумной бережливости покойной жены. И теперь, не связанный семейными обязанностями, он снова получил возможность вести существование холостой молодежи. О дочери он не беспокоился: он знал, что она хорошо устроена благодаря Рихарду, другу его умершей жены.

Фон Герштейну стукнуло пятьдесят лет, когда он снова повел прежний, рассеянный образ жизни. Природные наклонности взяли в нем верх, и он начал ухаживать за женщинами, говорить им комплименты, добиваясь благосклонности хорошеньких женщин. Но тут судьба сыграла с ним злую шутку.

Прежде он привык к легким победам и не горевал, если женщины страдали из-за него. Теперь же он встретился с такой, которая отомстила за своих предшественниц: барон фон Герштейн попался в сети, расставленные ему красавицей-интриганкой.

Это была дочь вдовы-чиновницы, не имевшей никаких средств к существованию. Она из провинции перебралась в столицу, когда ее дочери Сусанне исполнилось семнадцать лет.

Заботливая матушка, не переставая, твердила, что „красота – дело временное!“ Упустишь ее – все упустишь!

Но Сусанна была настолько умна, что и сама это знала… Свою красоту она считала большим капиталом, но не стремилась пускать ее в оборот, пока не подыщет чего-нибудь хорошего.

Столичная молодежь была в восторге от Сусанны, фон Герштейн был просто без ума от нее.

Хитрая интриганка учла это, и хотя от внешности супруга, старого селадона [1], она не была в восторге, но учла его общественное положение. И она повела так ловко дело, что не успел фон Герштейн оглянуться, как оказался женатым на ней.

– Выжил из ума старик! – говорили в обществе, смеясь над „молодоженом“, но фон Герштейн не слышал этого конечно.

Он считал себя неизмеримо счастливым, что красавица Сусанна именно его выбрала себе в мужья, забывая о том, что другие ее поклонники вовсе не стремились к этому.

Фон Герштейн вступил в брак незадолго до возвращения Полины из пансиона, и Рихарду пришлось самому ехать, чтобы взять ее оттуда.

Полина совсем не знала своей мачехи, однако держала себя с нею тактично, не позволяя никому из посторонних выражать соболезнование, полное лжи и лицемерия.

Она понимала, что отцу не нужно было жениться в его годы на такой молоденькой, но раз он женился, надо спокойно принять этот неприятный факт.

Полина была проницательная девушка, и от нее не ускользнуло, что мачеха – далеко не совершенство, и ее даже нельзя на одну доску поставить с такой женщиной, как ее покойная мать! Ей было больно, когда в обществе смеялись над ее отцом по поводу его странного брака. Но она об этом не хотела говорить даже с „дядюшкой Рихардом!“…

Барон Браатц был в дружеских отношениях с покойной Георгиной, в силу чего он дружил и с самим фон Герштейном. Вот почему, когда тот женился, Рихард откровенно высказал ему то, что думал.

Фон Герштейн не хотел поверить, что Сусанна вышла только ради общественного положения, а не польстясь перезрелой красотой прежнего Дон-Жуана, бывшего покорителя сердец.

Он вспылил в разговоре с Рихардом, и между ними произошла легкая ссора, охладив их прежние дружеские отношения. Все это было очень неприятно барону Браатц, и он предложил Полине поехать с ним в Италию.

– Дядюшка! – умоляюще протянула молодая девушка. – Я не могу этого сделать!… Папа иногда нуждается в отдыхе, а его он получает только, когда приходит в мою комнату. Там он забывает о том, что он „муж своей молодой красавицы-жены“, могу ли я лишить его этого?

– Ну, если ты решила принести себя в жертву, то я поеду один! Я устал и мне тоже надо отдохнуть!…

И он уехал…

После отъезда барона фон Браатц, Полина не на шутку загрустила… Только теперь она осознала, как дорого было для нее присутствие этого жизнерадостного и веселого человека. Какой опорой служил всегда его ясный и развитой ум, какую помощь оказывали ей его познания и опыт.

„Дядюшка Рихард“ был всегда на высоте, о чем бы она ни обращалась к нему. И она должна была сознаться, что истинное чувство любви и привязанности она питала только к нему, а не к своему родному отцу.

Фон Герштейн тоже поверхностно относился к дочери. Он совершенно не думал о том, что, исполняя прихоти молодой жены, лишает дочь иногда самого необходимого. Он дошел до того, что объявил своей наследницей жену, лишив, таким образом, Полину всяких средств.

Он надеялся, что она сумеет сделать блестящую партию, но судьба сама устранила несправедливость, совершенную над самоотверженной девушкой.

Пришло вдруг известие, что Полина признана полной наследницей одного дальнего родственника ее отца. Наследство было очень значительным, в числе которого находилось имение в южной части страны, в которой и происходит действие настоящего романа…

Бывают же чудеса на белом свете!… Очевидно, да, если Полина оказалась наследницей человека, о котором она не имела понятия.