Голо Раймунд - Из мещан

– И все же оно ошибается!… Оно обманывает тебя, питая тебя надеждой и мечтами! Но что будет, когда ты убедишься, что верила в химеры?

– Когда вера моя погибнет, мне останется прощение! – мягко произнесла она. – О, не будь жесток ко мне, оставь мне мою любовь. Она делает меня счастливой! – молила она кротким голосом.

– Милое, доброе дитя, – растроганно ответил Ганс, – иди своей дорогой и да хранит тебя Бог!

Прелестная девушка бросилась нему и обняла его, лицо ее сияло чистой радостью.

– Ты довольна мною, Гедвига? – ласково спросил Геллиг.

– О, вполне!… Ты отдал мое счастье в руки Господа, а Он уже поведет нас: меня и ту бедняжку, счастье которой я украла!

– Будь спокойна, – холодно произнес он, – это совсем другая натура! Такая потеря, если только это будет потерей для нее – вряд ли произведет на нее впечатление!

Полину резанули эти холодные слова, и она отшатнулась, прижав руки к сердцу.

– Я не могу идти к пастору, я вернусь домой! – решительно объявила Полина, обращаясь к барону Рихарду.

Тот, не возражая ни слова, предложил ей руку, но она отклонила его любезность, говоря:

– Нет, нет, дядя, оставайся здесь!… Я должна побыть одна!… Очевидно, я нездорова или большая невежда, если даже возле тебя не чувствуя себя хорошо и спокойно!

– Я понимаю тебя, Полина, и советую вырвать с корнем плевелы, заглушающие твои искренние, добрые чувства!… Тогда ты снова обретешь покой! К чему напрасно мучить себя? Ты хочешь убедить себя и других, что не веришь в любовь, и, однако, преклоняешься перед нею с завистью, когда видишь ее проявление на других, как сейчас! Когда же тебе признаются в ней, то ты отвертываешься, прикрываясь именем человека, сердце которого принадлежит другой! Но почему ты хочешь связать жизнь свою с человеком, не подходящим для тебя?

– Дорогой дядя, пощади хоть ты меня! Я сейчас так нуждаюсь в ласковом слове… Только что я многому научилась и хочу быть мужественной, как эта кроткая девушка, которую Геллиг назвал ангелом! Как она хорошо сказала: „когда вера моя погибнет, мне остается прощение!“

Послав рукой прощальный привет, Полина поспешила удалиться, а барон Рихард пошел догонять компанию, уже вошедшую в домик пастора.

Все общество было достойным образом встречено пасторской семьей и его пансионерами.

Через несколько минут появился накрытый стол, уставленный холодными закусками и достопочтенный прелат, в витиеватых выражениях, поблагодарил гостей за ту честь, какую они оказали его бедному жилищу.

Вскоре появились и Геллиг с Гедвигой.

Полковник и Блендорф еле кивнули управляющему головой в ответ на его приветствие. Только барон Рихард весело поздоровался с ним, видимо довольный его приходом.

Из того разговора, который они с Полиной нечаянно услышали, барон ничего не понял и теперь старался угадать, кто же избранник Гедвиги: Альфред или Геллиг!…

– Браатц, где же Полина? – спросил полковник. – Она шла с тобой под руку, когда мы были уже в саду.

– Ей сегодня нездоровилось с утра, а тут еще дорога утомила ее, вот она и вернулась домой.

Барон Рихард, произносивший эти слова, внимательно следил за Геллигом и Гедвигой, и ему удалось подметить, что управляющий бросил острый взгляд в его сторону, но девушка не шевельнулась.

Когда разговор за столом зашел об охоте, Гедвига робко спросила Альфреда:

– Вы тоже поедете?

– Нет, у него есть более миролюбивые занятия! – улыбнулся барон Рихард.

– Это очень хорошо, – обрадовалась молодая девушка. – По-моему, жестоко травить собаками бедных животных! Уж лучше метким выстрелом сразу прекращать жизнь!

– В вас говорит дочь лесничего! – заметил полковник, не сводивший взгляда с прелестного личика Гедвиги.

– Нет, я вообще не люблю охоты и всегда горевала, когда отец приносил убитую лань. Это мягкосердечие я, очевидно, унаследовала от матери, сохранившей его, несмотря на то, что она была дочерью и женой охотника и выросла в лесу!

– Вы говорили о вашей матери, – неожиданно заинтересовался полковник, – скажите, как ее девичья фамилия?

Гедвига покраснела.

Она чувствовала, что взоры всех присутствующих устремлены на нее, но поспешила ответить.

– Мария Рер! – тихо произнесла она.

– Боже мой, Мария Рер?! – воскликнул полковник. – Как это я сразу не догадался, по сходству с вами!… Я ведь знал ее, когда она была такой же молоденькой, как и вы!… Да, она обладала мягким сердцем, настолько мягким, что не в состоянии была обидеть даже серну!

Гедвига горько усмехнулась: как мало нашло сострадание в людях это бедное, мягкое сердце!…

И она взглянула на Альфреда, как бы ища в его глазах утешение.

Из этого короткого разговора для него стала ясной вся история колечка…

Когда снова коснулись предстоящей на завтра охоты, полковник выразил сожаление, что его Альма нездорова.

– Я обещал свою чудесную лошадь Блендорфу, но теперь придется заменить ее Альманзором! – сказал г-н Герштейн.

– Это невозможно, г-н полковник, – заметил Геллиг. – Эта лошадь продана купцу две недели тому назад и стоит здесь, согласно контракту, на подножном корму до конца месяца! Но есть еще три лошади, готовые к вашим услугам!

– Вы хорошо соблюдаете интересы купца, а он мог бы считать за честь, что лошадь его послужит кавалеристу. Но я могу сказать: если лошади не будет, я не буду участвовать в охоте!

– Разве ты не понял, Георг, что тебе предоставлен выбор между тремя лошадьми? – спросил Рихард.

– Ах, Браатц, – недовольно фыркнул полковник, – ты в этом ничего не понимаешь, или разучился понимать! Эти лошади не годятся для охоты!

– Вы предлагаете три лошади, г-н Геллиг, – сказал Рихард, желая дать разговору миролюбивый оттенок, – но мне известны только две!

– Я желал устранить сомнения полковника в моей готовности услужить и предложил мою собственную лошадь!

– Ах, я на вас не в претензии, г-н управляющий, – возразил полковник. – Нельзя же рассчитывать, чтобы вам были известны правила поведения в высшем обществе! Но вы должны считаться с тем, что гостеприимство – первая добродетель дворянина!

– Но первая добродетель бюргера – честность, поэтому я не допущу, чтобы лошадь вашей дочери, деньги за которую уже получены, была употреблена на гонку во время охоты!

Г-жа Герштейн поспешила заметить, что уже становится свежо, и общество, поблагодарив гостеприимного пастора и его жену, распрощались со всеми и двинулись в обратный путь.

Когда они вступили во двор замка, было совершенно темно, а в комнате Полины светился огонь.

Барон Рихард отправился к ней, но горничная сказала ему, что Полина только что легла.

Участники охоты проснулись спозаранок и, одевшись, вышли во двор, где уже были оседланы лошади.

– А у Геллига тоже великолепный конек! – заметил поручик, стоявший рядом с полковником.

– Будьте уверены, он назвал „своею лошадью“ не самую плохую из всей конюшни… О, что за бесстыжий народ эти мещане!… Но, однако, пора ехать, господа! Оба Браатца сегодня не с нами, а до опекуна нам нет дела!

Офицеры уже собрались сесть на лошадей, как дверь соседнего дома раскрылась, и на пороге показалась внушительная фигура Геллига. Окинув внушительным взглядом группу, он кивнул им головой и обратился к рыжеголовому парню, державшую под уздцы стройную красивую лошадь.

– Кто смел, вопреки моему приказу, вывести из конюшни Альманзора? – спросил он.

– Мне приказал полковник! – дерзко ответил парень. – Он сказал, что здесь помещик он.

Управляющий ничего не ответил парню на это и повернулся в сторону конюшни.

– Франц, – крикнул он, – отведи лошадь в конюшню и чтобы больше никто не смел выводить ее оттуда! А ты уволен, Петр, – обратился он к рыжему парню, – в конторе получишь жалованье и чтобы к полудню и духу твоего здесь не было!

– Нет, это уже слишком! – закричал полковник. – Эй, ты, оставь лошадь здесь! – сказал он Францу. – Я, полковник, приказываю тебе! – прибавил он, угрожающе взмахнув хлыстом.

Слуга заколебался, но сила привычки одержала верх над страхом перед полковником: Франц несколько лет служил при Геллиге и смотрел на него, как на своего господина. Не раздумывая больше, он повел лошадь в конюшню.

Хлыст полковника со свистом рассек воздух, но не задел конюха, а только испугал лошадь драгунского поручика, которая шарахнулась в сторону, отдавив при этом ногу неповинной собаке Геллига.

Бедная Дианка жалобно завизжала, и в эту минуту на верху лестницы замка показалась Полина.

Волнение, отразившееся на ее прекрасном, побледневшем лице, ясно показывало, что она была свидетельницей происшедшей сцены.

– Ах, как хорошо, что ты пришла, Полина, – радостно крикнул полковник, направляясь к дочери. – Ты знаешь, этот мужлан, Геллиг, осмелился подрывать твой авторитет! Он не знает правил гостеприимства и не дает твоим гостям лошади!

Блендорф расслышал слова полковника и тоже поспешил к Полине.

– Пожалуйста, фрейлейн Полина, не тревожьтесь! Я бесконечно сожалею, что из-за меня заварилась такая история и устраняю себя от охоты! Меня только возмущает, что вы предоставлены произволу грубого человека и что я не могу заступиться за вас!

Полине казалось, что она унижена перед своими слугами и предана на посмеяние знакомых через самовольство человека, который в глазах ее круга был не более, как старший из слуг.

Публичное унижение было невыносимым для гордой девушки, а тут еще насмешливо-грустная речь Блендорфа вдобавок.

Не слушая предостережений барона Рихарда, умолявшего ее не торопиться и спокойно разобраться во всем, Полина знаком подозвала к себе опекуна.

– Г-н Геллиг, – звенящим голосом проговорила она, – я вам очень благодарна за ваши прежние услуги, но не могу одобрить вашего поведения относительно этих господ! Обязанности вашей должности, очевидно, не согласны с обязанностями моего положения в обществе! Поэтому я должна выбрать себе другого помощника, который умел бы совместить и то и другое! Благодарю вас за службу и увольняю от нее теперь же!