Но еще ужаснее было то, что Рэнсому вдруг нестерпимо захотелось блинчика. Он прямо-таки жаждал его. Умирал с голоду.

В жизни любого уважающего себя повесы есть женщины двух сортов: те, которые делят с ним постель ночью, и те, которые готовят ему блинчики утром. И если ему вдруг захотелось получить и то и другое от одной и той же женщины, это тревожный признак. Настолько тревожный, что его заметит даже слепой.

«Уходи немедленно. Опасность таится здесь, в этом замке».

– Позавтракайте без затей, – велел он. – И поживее. Дункан сегодня же отвезет вас в деревню. Мы найдем вам жилье на постоялом дворе или…

– О, в деревню я с удовольствием! – подхватила она. – Но только за припасами. Какую рыбу здесь обычно едят? Держу пари, в реке водится чудесная форель.

Рэнсом скрипнул зубами. Форель из местной реки и вправду чудесна. Но мисс Гуднайт не представится случая попробовать ее.

Он поднялся.

– Постарайтесь понять: вам нельзя здесь оставаться. После всего, что было между нами прошлой ночью.

– Прошлой ночью… – повторила она. – Ах да. Вы имеете в виду тот момент, когда вы прибегли к запугиванию, чтобы выжить меня из замка, принадлежащего мне по закону?

– Нет. Я имею в виду тот момент, когда мы целовались, как тайные любовники.

– А-а, – протянула она, – вот вы о чем. Но мы же оба знаем, что это ничего не значит.

Ничего не значит? Оскорбленный, он пригладил волосы.

– Неправда.

– Всего один поцелуй. Единственный поцелуй ничего не меняет.

– Еще как меняет! Если поцелуй настоящий, он меняет все. Поцелуй – это первый шаг по длинному, извилистому, весьма опасному пути чувственности. И сегодня же утром вы должны повернуть обратно, мисс Гуднайт.

Некоторое время она молчала.

– Ваша светлость, я обещаю больше не набрасываться на вас. Мне хотелось узнать, что такое поцелуй, и вы помогли мне. Больше мое любопытство вам не грозит.

Господи, так вот что это было. Она решила пощадить его самолюбие. В стремлении первый раз взглянуть на нее Рэнсом забыл, что и она делает то же самое – впервые при хорошем освещении разглядывает его вместе со всеми шрамами. Или приглядывается во второй раз, если учитывать тот случай, когда она лишилась чувств.

«Болван, ты больше не гордый красавец мужчина».

Она продолжала:

– В перерывах между чтением ваших писем у меня будет уйма дел в замке. Хлопот предстоит так много! Надо осмотреть комнаты. Вывести крыс и прочую живность. Обставить спальню. – Она уселась на ближайший стул. – Хотите хлеба?

Она вложила ломоть хлеба в его ладонь. Рэнсом с недовольством принял его и вонзил в него зубы.

Он уже подумывал, не вернуться ли к первоначальному плану – взвалить ее на плечо и вытащить отсюда. Но представив себе, как он будет взваливать ее на плечо, Рэнсом понял, что далеко не уйдет.

– Но прежде, чем думать о делах… – она повернула голову, и ее непослушные кудри взметнулись вихрем, – мне надо найти свои шпильки. Вы не помните, куда положили их вчера? – Она заглянула под подушки. – Может, на диван?

Рэнсом попытался не обращать внимания на аромат розмарина, но не смог.

– Ага! – радостно вскинувшись, она задела его руку. – Вот одна! А вот еще.

Чертовы шпильки. Рэнсом поднялся.

– Здесь вы не останетесь.

– Ваша светлость, вы отважно пытались запугать меня и даже прибегли к самому верному способу, но он не подействовал. Вам не кажется, что пора бы уже сдаться?

– Нет. – Он указал пальцем на собственную грудь. – Я не сдаюсь. Никогда.

– Не сдаетесь? – Она засмеялась. – Прошу прощения, но насколько я могу судить, вы были ранены много месяцев назад и с тех пор не покидали замок. В Лондоне вас считают умершим. На адресованные вам письма никто не отвечает, слугам не позволено прислуживать вам, вы пальцем о палец не ударили, чтобы обустроить ветхий, разваливающийся на глазах замок. Не знаю, что подразумеваете под словом «сдаться» вы, ваша светлость, но, по-моему, именно так вы и поступили.

Рэнсом разозлился. Да как она смеет? Она представить себе не может, что ему пришлось пережить. Понятия не имеет, каким трудом дались ему первые несколько месяцев, пока он вновь приобретал простейшие навыки. Такие, как умение ходить не спотыкаясь. Считать не только до тридцати. Черт возьми, он убил уйму времени на то, чтобы опять научиться свистеть, подзывая собаку! В утешениях он не нуждается, он обойдется и без женской поддержки и поощрений. Всего, на что он способен сейчас, он добился сам, мучительно медленно продвигаясь вперед шаг за шагом. Потому что в противном случае ему осталось бы только сидеть сложа руки и ждать смерти.

И он упрямо повторил:

– Я не сдаюсь.

– Так докажите это.


«Тише, – упрашивала Иззи свое трепещущее сердце. – Ну же, угомонись».

Ближайшие несколько минут требовали предельной осторожности.

Вообще-то с этим человеком всегда следовало быть начеку и следить за каждым своим шагом, жестом, словом и вздохом… но сейчас особенно.

Рэнсом возвышался над ней – полуголый, мокрый, с взлохмаченной шевелюрой. Прекрасный, как грех, и злобный, как Люцифер. Герцог, привыкший настаивать на своем. А она не просто отказалась подчиниться – она бросила ему вызов.

Голос герцога звучал негромко и ровно, но казался тлеющим фитилем, по которому огонь подбирается все ближе к пороху.

– Я ничего не обязан доказывать вам.

Он подбоченился. Его грудные мышцы сердито подрагивали. Словно передавая негодующий рык. Тонкая струйка воды лавировала между золотисто-каштановыми волосками на груди, сбегая к животу.

Иззи вцепилась в свои шпильки так крепко, что они впились в нежную кожу ладони.

Она поднялась. Потому что просто не могла усидеть, охваченная почти благоговейным трепетом.

– Разумеется, ваша светлость, – согласилась она, стараясь сохранять спокойствие и обращаясь к его затвердевшему левому соску. – Но есть вещи, которые нуждаются в доказательстве. Например, обоснованность передачи права собственности и… и…

О нет. Стоя так близко к герцогу, Иззи вдруг вспомнила ночные объятия. Ощущения распространились по ее телу, заставляя забыть, о чем она говорила. И вспомнить чувства, которые она так долго сдерживала, прежде чем вложить в поцелуй.

Иззи скрестила руки на груди.

– У меня хороший почерк, я умею читать и писать на нескольких языках, лишь два из которых мертвы, и свято чту конфиденциальность. Я помогу вам разобраться в ваших делах, и мы узнаем, как был продан этот замок.

– Он не был продан.

– Но запугивать меня я не позволю. – Иззи открыла глаза. Боже, до чего он упрям, этот человек.

Должно быть, его близость действовала ей на нервы, потому что Иззи вдруг стало жутко: ей показалось, что герцог смотрит на нее. Или сквозь нее. И она вдруг застыдилась собственного взгляда, устремленного на его грудь.

Она попыталась смягчить свой голос.

– Я понимаю ваши опасения…

– Я ничего не опасаюсь. – Он провел ладонью по волосам. Мышцы его руки напряглись и снова расслабились, отвлекая Иззи. – Черт возьми, Гуднайт, вы из женщин, с которыми хлопот не оберешься!

Несмотря ни на что, Иззи украдкой улыбнулась.

Просто не сдержалась. Он назвал ее женщиной!

– Жить в этом замке нам обоим… просто немыслимо. Если вы намерены обосноваться здесь, одних смелых слов будет недостаточно. Вам понадобятся мебель и слуги. И главное – компаньонка.

– Компаньонка? Зачем? Есть же Дункан. И вы.

Он фыркнул.

– Я вам не нянька.

– Вы все еще тревожитесь из-за того дурацкого поцелуя? Я думала, с ним уже все ясно…

– О да, этот поцелуй для меня многое прояснил. – Он шагнул к ней и понизил голос до хриплого шепота. Воздух между ними словно накалился, и Иззи могла бы поклясться, что видит, как капли воды на груди герцога испаряются от нестерпимого жара. – Мне ясно, что я чувствую, когда ваше тело прижимается к моему. Ясно, насколько сладки вы на вкус. И совершенно ясно, как хорошо нам было бы вместе. В постели. Или на столе. Или возле какой-нибудь стены. По-моему, сложности с пониманием возникли не у меня, а у вас.

Иззи невольно ахнула.

И уставилась на него. Несчастный, сбитый с толку человек! Он, кажется, убежден, что его сердитое и непристойное заявление вынудит ее с криком броситься наутек. Вместо этого его слова возымели обратное действие. С каждым намеком на плотские удовольствия уверенность Иззи в себе достигала новых головокружительных высот.

Он жаждет ее. Не кого-нибудь, а ее.

Ей хотелось заплясать от радости.

– Ваша светлость! – Радостный женский голос огласил двор, как птичий щебет. – Не беспокойтесь, я уже иду. Если вам что-нибудь нужно, я здесь.

Рэнсом разом пришел в движение: резко обернувшись, он потянулся за висящей на спинке дивана рубашкой. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы нашарить ее.

– Кто это? – спросила Иззи, предупредительно подавая ему сюртук.

Кем бы ни была гостья, герцог не желал показываться ей полураздетым.

– Мисс Пелэм. – Он рывком натянул рубашку через голову, после нескольких неудачных попыток просунул руки в рукава и принял протянутый Иззи сюртук. – Дочь викария. Еще одна назойливая особа, от которой, похоже, мне никогда не избавиться.

Боже милостивый. На этого человека охотятся даже дочери викария. Иззи сразу поверила ему и ощутила легкий приступ разочарования.

Можно подумать, что он принадлежит ей. Всего один поцелуй в темноте, и она уже превратилась в ревнивую фурию… Спохватившись, Иззи подавила в себе искру ревности.

Но в этот момент в зал вошла девушка, и ревность вспыхнула в душе Иззи с новой силой.

Иззи довелось побывать при дворе, посетить немало приемов и даже несколько лондонских балов, и она могла с полным правом заявить, что более ослепительной красавицы еще не встречала. Золотистые волосы, шелковыми длинными локонами обрамляющие лицо. Ленты, струящиеся по голубому муслиновому платью. Приятные формы, заученная милая улыбка. Безукоризненные кружевные перчатки.