— А ну, отвечай господину, — угрожающе прошипел надсмотрщик. — Говори свое имя.

Мужчина выпрямился, но продолжал хранить молчание. Стражник снова отвел руку с кнутом для очередного удара, но Джон остановил его.

— За что он осужден?

— За измену Англии, — последовал ответ. — Это один из тех шотландцев, что восстали против короля, но потерпели поражение. — При этих словах на шее каторжника запульсировала жилка, но он ничего не сказал. — Его приговор — четырнадцать лет каторги, и он стоит всего сорок фунтов.

Джон отступил назад. Описание этого человека было далеко от образа учтивого образованного человека, которого он надеялся найти на торгах. И к тому же шотландец. Да он сбежит с фермы на следующий день, если Джон не будет неусыпно сторожить его.

Джон отвел взгляд от лица шотландца. Он видел, как напряглись желваки на его челюстях при одном упоминании о приговоре. Непокорность еще жила в его мятежной душе.

Переходя от одного мужчины к другому, Джон видел лишь пустые мутные глаза, унылые лица и тела, изнуренные голодом и бог знает какими болезнями. Его взгляд снова обратился к шотландцу. Мятежник был ужасающе исхудавшим, но в нем угадывалась недюжинная сила. На шотландца поглядывали еще два фермера, один из которых потребовал, чтобы он открыл рот. Но «лорд» в ответ лишь крепче стиснул челюсти.

Еще один удар кнутом строптивый шотландец встретил с упорным молчанием. Но проявление непокорности не отпугнуло покупателя, внимательно оглядывавшего гордеца. Джон знал его: это был Калеб Баерс, известный своей жестокостью.

Джон понимал, что готов совершить безрассудный поступок. Но ведь другие иммигранты были никуда не годны, а ему требовался работник. И решившись, Джон подошел к распорядителю, который уже торговался с Баерсом.

— Я заплачу за него тридцать фунтов, и ни монетой больше, — сказал Баерс.

— Тридцать пять, — заявил Джон.

Баерс смерил Джона угрожающим взглядом.

— Зачем тебе неприятности? Этого каторжника нужно усмирять.

— Я надеюсь, ему известно, что его ждет в случае побега? — поинтересовался Джон, хотя и понимал, что вряд ли боязнь наказания удержит шотландца.

Однако по какой-то неведомой причине — он предпочитал не задумываться о том, что побуждало его, — Джон не мог позволить Баерсу заполучить шотландца.

Он повернулся к продавцу:

— Я даю тридцать пять фунтов, — повторил он.

— Сорок, — настаивал продавец. — За каторжника, осужденного на семь лет, я прошу двадцать пять, а этот сослан на четырнадцать. Я сбавлю цену, только если мне придется везти его дальше, в глубинку.

Джон снова посмотрел на каторжника. Шотландец был выше его самого на несколько дюймов, а Джон считался высоким мужчиной. Их взгляды встретились, и Джон скорее почувствовал, нежели увидел вспышку гнева в зеленых глазах иноземца. Он кожей ощутил исходящие от него ненависть и непокорность. Разум подсказывал Джону, что стоит удержаться от покупки.

Однако он может стать его последней надеждой пережить приближающуюся зиму.

— Хорошо, я плачу сорок фунтов, — кивнул Джон, соглашаясь с распорядителем торгов.

При этих словах губы каторжника сжались в тонкую полоску. Распорядитель жестом попросил Джона подойти к столу, за которым сидел другой человек с кипой бумаг. Джон отсчитал ему сорок фунтов — на пять фунтов меньше, чем он получил за Смельчака, и забрал бумаги шотландца. Он не мог прочесть их, но был рад и тому, что сумел поставить свою подпись. Тем не менее Джон внимательно просмотрел бумаги, изображая понимание; он часто притворялся, что читает, чтобы не дать другим обмануть его.

Джон повернулся к теперь уже своему работнику:

— Как тебя зовут?

Шотландец помедлил, затем произнес глубоким мелодичным голосом:

—Йэн Сазерленд.

Джон кивнул.

— Меня зовут Джон Марш. У меня небольшая ферма в двадцати милях отсюда.

Сазерленд не ответил.

— Я сниму с тебя кандалы, если ты поклянешься, что не убежишь.

— Я не стану этого обещать.

К ним приблизился Баерс, двое работников покорно следовали за ним.

— Я предупреждал тебя, что его нужно еще укрощать, — сказал он с отвратительной улыбкой.

Кровь бросилась Джону в лицо. Ему вдруг стало трудно дышать, как после целого дня тяжелой работы на плантации. Грудь пронзила острая боль. Опершись на стол, он медленно выпрямился и повернулся к распорядителю торгов:

— Снимите с него кандалы.

Торговец неохотно вынул из кармана ключ.

— Я вас предупредил.

Один из стражников расковал шотландца, и он начал разминать окровавленные запястья.

— Пойдем, — приказал Джон.

К его удивлению, Сазерленд молча повиновался.

* * *

Сжимая и разжимая кулаки, Йэн следовал за человеком, только что купившим его. Живот еще болел после ударов кнутом, однако он пережил немало таких ударов со времени прибытия в колонии. Когда несколько дней назад его расковали, чтобы переодеть, он выместил свою злость на стражнике. Тот грубо приказал ему снять свою грязную рубаху, рассчитывая на немедленное повиновение. Когда Йэн не послушался, стражник размахнулся, чтобы ударить его кнутом, не ожидая сопротивления от несчастного каторжника, изнуренного долгим плаванием.

Одной рукой Йэн поймал кнут, а другой сбил негодяя с ног. После месяцев унижений, побоев и страданий он испытал истинное наслаждение, дав себе волю и расправившись с обидчиком. Однако его триумф не продлился долго. Его сразу окружили рослые солдаты с кнутами, и после нескольких беспощадных ударов Йэн почувствовал, что проваливается куда-то в темноту.

Придя в себя, Йэн обнаружил, что он вымыт, подстрижен и побрит. Его переодели в одежду из грубого полотна, а кисти и лодыжки были вновь закованы в кандалы. Он лежал один в маленькой темной комнате без окон, а железный воротник, обвивавший его шею, был прикован к кольцу на стене. Все тело нестерпимо болело.

Он не знал, сколько времени провел здесь, в новом заточении, прежде чем в комнату вошел, громыхая засовом, тучный стражник.

— Сегодня продали почти всех, кто приплыл с тобой, — мрачно сказал он. — Я повезу оставшихся, включая тебя, в Честертон. Публика там не так привередлива. Если ты будешь нарываться на неприятности, я тебя убью.

Йэн молча смотрел на него, чувствуя, как в груди клокочет ненависть.

— Может, ты думаешь, что я не сделаю этого? — продолжал мужчина. — Может, ты думаешь, что мне очень нужны сорок фунтов, которые я рассчитываю получить за тебя? Не обольщайся, приятель. Мне гораздо больше понравится проучить шотландского предателя, чтобы это было уроком для остальных. Если ты осмелишься напасть на моих людей, у меня есть право выпороть тебя. Закон не говорит, как долго. Я твой хозяин, пока кто-нибудь не заплатит за тебя достаточно монет.

Йэну захотелось ударить великана, но железный воротник крепко удерживал его.

— Мы отплываем сегодня ночью. Мои люди приведут тебя на корабль через пару часов. А пока посиди-ка в этих браслетах, милорд, и подумай, хочется тебе жить или нет.

За работорговцем закрылась дверь. Йэн знал, каков будет ответ на его вопрос: Кэти. Он заставит себя выжить ради нее.

Железный воротник оставался на его шее еще три дня. Его сняли, только когда корабль прибыл в порт Честертона и Йэна вместе с двадцатью другими каторжниками препроводили в местную тюрьму.

На следующее утро в его камеру пришел тюремщик и побрил его. Йэну было приказано умыться и отвечать на любые вопросы во время торгов. Если ему прикажут открыть рот и показать зубы, он должен немедленно повиноваться.

Йэн знал, что цепи, в которые он был закован, уменьшают его шансы быть проданным, так же как и клеймо на большом пальце руки. Клеймо предателя.

Маркиз Бринер. Он носил этот титул лишь несколько недель, прежде чем его земли были конфискованы, а титул отдан королевскому приспешнику. Но всю жизнь его звали не иначе как «милорд».

Йэн думал о превратностях судьбы, покорно следуя за своим новым хозяином, Джоном Маршем. Но это была показная покорность. Его продали, как лошадь на аукционе. Он больше не был Йэном Сазерлендом, наследником могущественного шотландского клана. Но он не совершит еще одной ошибки. Он был один в чужой стране, а одежда из грубого полотна слишком выделяет его из толпы. Он слушал Смита, распорядителя торгов, гораздо внимательнее, чем тот мог представить, и не собирался становиться чьей-то легкой добычей.

Сколько бы времени ни заняла подготовка к побегу — неделю, месяц или больше, но он обязательно сбежит и найдет корабль, возвращающийся в Шотландию. Он разыщет сестру, чего бы это ему ни стоило. Если только Кэти жива…

Напряженно размышляя, Йэн шел за Джоном Маршем по улицам городка, который, как он слышал, назывался Честертон. Городок был совсем маленьким, большинство домов только построили, но жизнь в нем кипела ключом. Йэн отмечал в памяти расположение улиц, шумный порт с большими кораблями и крохотными суденышками местных торговцев. Он старался запомнить как можно больше, чтобы при случае легко ориентироваться в городе.

В воздухе витала свежесть океана, но Йэн не находил в себе сил радоваться легкому приятному бризу после долгих томительных месяцев в душном корабельном трюме.

Все его чувства остались в прошлом. И все же, освободившись от груза цепей, он ощущал легкость в теле.

Если бы было возможно снять цепи, сковавшие его сердце! Йэну казалось, что эта тяжесть никогда не покинет его. Образы погибших братьев навсегда запечатлелись в его памяти.

Марш остановился у кирпичного здания со скромной вывеской и попросил подождать на улице. Секундное удивление беспечностью фермера, граничившей с глупостью, сменилось горьким осознанием того, что у Марша нет причин волноваться: Йэну здесь некуда деться.

Марш пробыл в здании всего несколько минут. Когда он вышел, Йэн заметил, что в руках его нового хозяина больше нет бумаг. Что ж, Марш не был глупцом. Он не хотел рисковать и подвергаться опасности нападения нового работника. Действительно, мысль выкрасть бумаги по дороге на ферму приходила в голову Йэну с тысячей других мыслей.