— Мой муж умер, — сдавленно сказала она. Сазерленд нахмурился, смутившись.

— Он умер этой ночью, — продолжала Фэнси, удивляясь спокойствию, с которым звучал ее голос. В душе у нее клокотала ярость.

Смущение на его лице сменилось бесстрастной холодностью. Неужели он думает, что ему представился шанс сбежать?

В эту минуту Фэнси возненавидела его. Она ненавидела его за то, что он дал Джону надежду только для того, чтобы тут же отнять ее. Она ненавидела его за то, что он стоит перед ней, живой и невредимый, тогда как ее муж мертв.

Но, вглядевшись в темно-зеленые глаза шотландца, в глубине которых таилось неведомое ей чувство, она вдруг остыла. Гнев и ненависть покинули ее, оставив лишь пустоту. Йэн Сазерленд был чужеземцем, оказавшимся здесь против своей воли. Было бы глупо и несправедливо обвинять его в чем-то, тем более в смерти Джона.

Фэнси прикусила губу и отвернулась. Ища опору, она прислонилась к стене за дверью.

По крайней мере, Сазерленд не сказал, что сожалеет. Она бы не выдержала подобного лицемерия.

— Что мне нужно сделать? — спросил он хрипловатым голосом, лишенным всяких эмоций.

Что же ему ответить? Фэнси знала, что у нее дрожит подбородок, и ненавидела себя за это. Она хотела казаться сильной, но на ее руках остались двое детей, сестра, предпочитавшая лес людскому жилью, животные, о которых нужно заботиться, лошади, требующие объездки, и ферма, которую она не в состоянии содержать. А ее муж умер.

Шотландец продолжал стоять в ожидании ее ответа.

Призвав остатки гнева, испепелявшего ее еще минуту назад, она спросила:

— Где вы были?

Фэнси боялась, что, позволив иссякнуть ярости к беглецу, она поддастся той силе, которую инстинктивно чувствовала в нем.

— Вниз по течению реки, — ответил Сазерленд. — Я не знаю, где именно. — После короткой паузы он спросил: — Что произошло с вашим мужем?

— Он умер во сне. Его сердце… остановилось. Я не знала, пока не… — Голос ее дрогнул, рука взлетела в беспомощном жесте, словно защищаясь от него.

Фэнси сделала шаг от стены, но от слабости покачнулась. Йэн подхватил ее за локоть, чтобы не дать упасть. Тепло его руки обожгло ей кожу. Она отпрянула от него как от прокаженного.

— Вы подумали, что я обижу вас? — Мягкость его тона удивила Фэнси.

Она действительно так решила. Фэнси вспомнила других людей, обещавших помочь, когда умер их отец, а вместо этого укравших его сбережения и выставивших их с сестрой на торги. Как же она могла довериться этому человеку с ледяными глазами, не скрывавшему своей враждебности?

Кроме того, она не имела права показывать свою слабость в его присутствии, чтобы не дать ему повод думать, будто он сможет воспользоваться ее плачевным состоянием.

Оставив его вопрос без ответа, она произнесла:

— Я хочу, чтобы вы поехали со мной к старшему брату Джона. Нужно сообщить ему о смерти мужа.

Его первым побуждением было отказаться. Фэнси ясно видела, что он колеблется, бросая взгляды в сторону конюшни. Для него это был шанс сбежать. Никто бы не остановил его, никто бы не отправился в погоню.

— Ваши бумаги находятся у друга Джона в Честертоне, — неохотно выдавила она. — Мой деверь позаботится о том, чтобы вас поймали.

Ее слова были пустой угрозой. Она бы не стала делать ничего подобного и не допустила бы, чтобы Роберт распоряжался судьбой этого человека — как и любого другого. Но если таким образом она заставит шотландца остаться на несколько дней или недель, возможно, он поймет, что они смогут договориться на условиях, выгодных обоим.

Фэнси очень нуждалась в нем. Он необходим на ферме. Кроме того, она никогда бы не подвергла его опасности оказаться во власти Роберта.

Сазерленд не сводил с нее пристального взгляда. Если прежде в его глазах и мелькало сочувствие, то теперь от него не осталось и следа. Несмотря на истощение и усталость, в нем чувствовалась сила, пугавшая Фэнси.

Внезапно он насмешливо поклонился.

— К вашим услугам, госпожа. Я запрягу коляску.

— Я должна подождать, пока не вернется Фортуна. Она посидит с детьми.

— Где она?

— Она ушла в лес, чтобы побыть одной. Она часто так делает.

Шотландец прислонился к дверному косяку, и впервые Фэнси поняла, насколько он ослаб, хоть и пытается это скрыть. Но сейчас в его поведении было еще что-то, чего она раньше не замечала, — тень сомнения, смешанного с раскаянием.

Фэнси заставила себя отвести взгляд от Сазерленда. Она нуждалась в его помощи, но не в жалости. Он был всего лишь слугой. Ее слугой.

— Вы можете найти ее? — спросил он.

— Да, но я не могу оставить детей. Последовала пауза.

— Я за ними присмотрю. Она нерешительно взглянула на Сазерленда.

— Если вы доверяете мне, — уточнил он.

— А я могу вам доверять? Он пожал плечами:

— Возможно, нет. Разве муж не говорил вам, что нельзя доверять рабу?

У Фэнси заныло сердце при упоминании о Джоне.

— Вы не раб, — с нажимом произнесла она.

— Вы сами себе противоречите, госпожа. Минуту назад вы напомнили мне о моих бумагах, где черным по белому написано, что я принадлежу вам.

— Нам принадлежат ваши услуги, а не вы. Его взгляд потемнел.

— Без разрешения я не могу покинуть ваши владения, не могу иметь собственность, не могу написать ни буквы.

Сазерленд замолчал, но на его челюстях заходили желваки, словно он едва сдерживается, чтобы не продолжить. Наконец он обрел самообладание.

— Я даю вам слово, что останусь, пока не похоронят вашего мужа. Я присмотрю за вашими детьми, и со мной они будут в безопасности. Больше я ничего не могу обещать.

Она поверила его обещанию. Возможно, потому, что он так четко обозначил границы своей преданности.

Впрочем, у нее не было выбора.

— Пойду поищу сестру, — сказала Фэнси.

Сазерленд посмотрел на нее сверху вниз. Когда они стояли рядом, разница в росте бросалась в глаза. Рядом с ним Фэнси ощущала себя маленькой и беззащитной. Ее вновь начали терзать сомнения — можно ли доверить ему детей, самое дорогое, что у нее есть?

— Со мной дети будут в безопасности, — увидев ее нерешительность, уверенно повторил он и неожиданно добавил: — У меня есть сестра, примерно одного возраста с вашим сыном. Я никогда не причиню зла ребенку.

«Странно, — подумала Фэнси, — чем сильнее становится его шотландский акцент, тем меньше я боюсь его. И тем сильнее ему верю».

Женщина была немногословна в течение всей поездки к брату Джона, чей дом находился в шести милях от фермы Маршей. Для визита к деверю она надела темное строгое платье, а волосы убрала под скромную шляпку. Погруженная в свои мысли, она ничего не замечала вокруг.

Йэн правил лошадьми очень осторожно, стараясь не замечать печальное задумчивое лицо вдовы Джона Марша, а сосредоточиться на дороге, которая была немногим шире лесной тропы.

Он отмечал в памяти каждый поворот, каждую тропинку, каждое дерево, которое могло служить ориентиром. Самой главной особенностью леса было обилие воды, обширные болота, заросшие странной высокой травой с пушистыми коричневыми верхушками. Узкие и широкие ручьи, сливаясь в один поток, затем снова разветвлялись, будто морщины, избороздившие лицо старика.

А лицо это было, надо сказать, очень плоским. Для уроженца гор странно было очутиться в краю, где, куда ни кинь взгляд, не было ни холма, ни кочки.

Единственным преимуществом этого однообразного и скучного пейзажа, по мнению Йэна, была легкость передвижения верхом. Он чувствовал себя преступником, запрягая в повозку великолепных скакунов Джона Марша, которые были слишком хороши для столь прозаической участи. Нужно признать, что Джон Марш тратил свои деньги на улучшение породы скаковых лошадей, а не на покупку рабочих кляч.

«И все же одну рабочую клячу он купил», — усмехнулся Йэн. Стоило ему вспомнить о своем незавидном положении, как краски дня померкли вокруг него. К тому же он не мог отогнать от себя чувство вины за случившееся. Возможно, Джон Марш был бы все еще жив, если бы Йэн не исчез прошлой ночью…

Он не признался в своих мыслях жене Марша, но муки раскаяния жестоко терзали его. Видит бог, он не хотел быть причиной еще одной смерти и не хотел, чтобы по его вине грусть навсегда поселилась в глазах детей фермера.

Женщина подарила ему взгляд, преисполненный благодарности, когда, вернувшись из леса с сестрой, застала Ноэля и Эми мирно играющими перед домом.

Йэн спрашивал себя, почему она не взяла их с собой, и почему сейчас так напряжена. Однако его это не касалось, он не хотел знать чужих тайн, которые еще больше привязали бы его к их семье. Ее деверь позаботится о ней и о детях, а он сможет вернуться в Шотландию.

Он строил планы побега, когда нежный голос прервал его мысли.

— Благодарю вас, — сказала она.

— За что, госпожа? Я лишь исполняю ваши приказания, как подобает хорошему слуге.

— Не думаю, что из вас выйдет хороший слуга, — парировала она.

Йэн лишь крепче сжал вожжи, удержавшись от ответа. Он не хотел вступать в разговор. Не хотел лучше узнать ее. Не хотел тревожиться за нее. Тем не менее он кожей ощущал ее присутствие. Ее окутывал нежный шлейф цветочного аромата, огромные карие глаза были бездонными. И она продолжала удивлять его присутствием духа и решимостью бороться с горем. Он видел на ее лице следы слез. Однако она была слишком гордой, чтобы плакать в его присутствии.

Ему захотелось обнять и успокоить ее. Но он остановил себя, зная, что за одним добрым жестом последуют другие, и он опомниться не успеет, как свяжет себя ненужными узами. Он не мог позволить себе тратить душевные силы, когда в них нуждались те, кто остался на далекой родине.

— Да, вы правы, я никогда не стану хорошим слугой, — после нескольких минут молчания откликнулся он.

Йэн заметил ее взгляд, скользящий по его рукам с мозолями от многолетних тренировок с оружием.

— Вы были земледельцем в Шотландии? — спросила она.