Развезя по домам обоих служителей церкви, я отправился к Розетте, где предупрежденная мною горничная уже приготовила все необходимое.

Я послал сообщить председателю, что любовница моя уже на свободе. Как радостно вбежала Розетта к себе в квартиру! Если б она не стеснялась, она бы расцеловала даже мебель! После нескольких месяцев заключения свобода кажется нам поистине бесценным даром. Чтобы оценить этот дар по достоинству, нужно потерять его, а потом обрести вновь. Прежде всего Розетта приняла ванну и привела в порядок свой туалет. И, только облачившись в свежее платье и прихорошившись — насколько это было возможно столь споро, — она бросилась мне на шею и принялась страстно целовать, перемежая поцелуи горячими словами благодарности за свое вызволение.

Надеюсь, вы догадываетесь, дорогой маркиз, каким образом я выразил радость по поводу ее освобождения. За два месяца простоя моя Розетта отнюдь не разучилась разнообразить удовольствия; напротив, талант ее окреп еще больше. Не прошло и часа, как мы уже возносили искупительные жертвы на алтарь прекрасной Венеры, которая, несомненно, была нашей покровительницей. Мне даже показалось, что ко мне она была особенно милостива, ибо никогда еще я так не усердствовал в служении ей. Ах, очаровательная Розетта, сколь многим обязаны вы богине Киферее и сколь вы достойны подношений, возлагаемых на ее алтарь!

Таланты моей возлюбленной нисколько не пострадали; отдыхая, она напомнила мне об оставшихся у нее семи луидорах, которые я ей прислал, и пожелала вернуть мне их. Открыв мой сундучок, дабы положить их туда, она увидела там более двух сотен золотых. Я не только отказался взять у нее эти деньги, а, напротив, подарил ей еще двадцать луидоров; другие двадцать луидоров я взял, чтобы заплатить за предстоящий нам ужин; Розетта приняла подарок, и все уладилось.

Мы отправились на место встречи. Вся компания радостно приветствовала Розетту; певичка была ее старинной подругой, любовница шевалье де Бурваля тоже была с ней знакома. Обе девицы радовались освобождению Розетты. Сев за стол, мы с удовольствием смотрели, с каким аппетитом Розетта поглощала все, что только нам ни подавали; каждое блюдо казалось ей восхитительным, и она непрестанно сравнивала эту еду с той отравой, которой потчевали ее в приюте. Когда пришло время десерта, она запела; затем, высоко подняв бокал с шампанским, предложила выпить за здоровье своего освободителя; мы поддержали ее и стали подпевать. Потом она рассказала нам о том, как с ней обращались во время ее заключения.

Розетта описала нам старушку-аббатису, коей было никак не меньше семидесяти лет; под ее начало поступали все девицы легкого поведения, и каждую вновь поступившую она заставляла рассказывать ее похождения. Рассказала она и о тамошнем исповеднике, лицемере и сластолюбце, пытавшемся ее соблазнить. Наконец она разобрала по косточкам всех сестер, особенно злорадствуя в адрес сестры Моник, той самой, которая любопытствовала по поводу книг Розетты. Сожалела она только об одной юной послушнице, недавно принявшей постриг: с ней они провели немало приятных минут, ибо и одна, и другая ощущали в этом неодолимую потребность.

Когда Розетта завершила свой рассказ, певичка решила спеть: она не стала исполнять те песенки, которые мы уже слышали со сцены «Опера-Комик», а принялась смешно копировать знаменитостей. Любовница шевалье де Бурваля также спела несколько вольных куплетов; она обняла своего соседа, соседка ее поступила так же, и постепенно образовался тесный круг разгоряченных вином и предвкушающих удовольствия молодых людей. Шампанское ударяло в голову; все наперебой рассказывали скабрезные истории и исполняли отрывки из водевилей. Постепенно пришла очередь утех Венеры; председатель отправился погулять с певичкой; за ним последовал шевалье со своей подружкой, а я остался наедине с Розеттой.

— Они все сейчас очень заняты, — сказала мне она, — и только мы с вами, советник, пребываем в праздности. А праздность, как известно, мать всех пороков!

И, прыгнув ко мне на колени и обхватив ладонями мое лицо, она сначала нежно поцеловала меня в губы, а потом осыпала целым дождем поцелуев. Сколько огня было в этих поцелуях! Я весь пылал от страсти. И хотя сегодня мы уже успели сразиться у нее в доме, она даже удивилась, видя, что я по-прежнему готов к новым битвам. Моя любимая тут же решила этим воспользоваться.

— Цветочек-то снова расцвел! — воскликнула она, нежно касаясь самого его кончика. — А я-то думала, что уже собрала весь взяток. Ох, какой же он свеженький, дай-ка я возьму и подержу его!

И она, обхватив мой цветок и поместив его в уютный уголок, принялась расточать ему столько ласк, что вскоре он одарил ее всем, чем был богат. Тут Розетта из соображений экономии отступила от меня на шаг и заявила, что свой самый главный подарок она вручит мне ночью. Затем она взяла мой букет и водрузила его на место, уговаривая меня поберечь бесценный его цвет до наступления темноты. И мы вновь сели за стол: настал черед ликеров. Ужин завершился, мы с Розеттой сели в мою карету и предались отдыху. Наши сотрапезники не захотели последовать нашему примеру и продолжали веселиться до утра. Я провел ночь в любовных утехах с Розеттой; она вовсю вознаграждала себя за вынужденную монастырскую диету, и, хотя днем она уже получила немало, я с радостью дарил ей все удовольствия ночь напролет.

Розетта вышла из приюта настоящим Протеем[73] в женском обличье: она буквально меняла свою форму в моих объятиях; разжигая пламя моей страсти, она становилась то львицей, то коварной змеей, то, словно волна, выскальзывала из моих объятий и, наконец, утратив сходство с божеством, вновь превращалась в простую смертную.

Ночь прошла в сладострастии и неистовствах, но настало утро, а с ним и пора прощания. Розетта расплакалась. С тех пор, дорогой маркиз, я, как и обещал отцу, перестал с ней встречаться. Девица постепенно встала на праведный путь и начала вести достойную жизнь; я во многом этому способствовал. А так как у нее было скоплено почти двенадцать тысяч франков, то она смогла удачно выйти замуж за богатого бездетного торговца с улицы Сент-Оноре. Она счастлива в браке, муж любит ее, и она отвечает ему взаимностью. Союз их крепок, ибо оба супруга многое повидали в жизни. Я иногда навещаю ее, но исключительно как друг. Искренне уважая ее, я даже не пытаюсь заигрывать с ней.

Господин Леду был совершенно прав, когда говорил, что девица сия станет на правильный путь, как это обычно бывает с людьми, наделенными умом. Розетта может служить примером всем молоденьким и хорошеньким девицам, кои, на несчастие свое, ступили на тропу разврата. Пока они молоды и имеют богатых друзей, они, подобно Розетте, должны не проматывать свои денежки, а делать сбережения на черный день. Впрочем, какого благоразумия можно ожидать от легкомысленных девиц, безоглядно предающихся разгулу и Страстям?

Я же, дорогой маркиз, вернул Лавердюру его десять луидоров, прибавив к ним еще десять, и вызволил из Бисетра своего мошенника-слугу. Исполнил я и пожелание отца: на сегодняшний день я ухаживаю за очаровательной девушкой, с которой я буду рад связать себя священными узами брака. Надеюсь, это случится ближайшей зимой. Буду рад обнять тебя, когда ты приедешь в Париж, ибо без тебя счастье мое не будет полным. Прощай, дорогой маркиз, обнимаю тебя и желаю тебе по прибытии поиметь столько же удовольствий, сколько твой друг имел в твое отсутствие.

КЛОД ГОДАР Д’ОКУР

«Фемидор, или История моя и моей любовницы»

Клод Годар родился 26 декабря 1716 года в Лангре, в семье преуспевающего торговца, мэра города. От дяди, члена Французской академии, Клод Годар унаследовал фамилию д’Окур, которую он присоединил к своей собственной, а также вкус к литературе. Подобно многим молодым современникам, желавшим сделать литературную карьеру, Годар д’Окур отправился в Париж, где быстро стал вхож в светские круги общества.

В 1742 году он опубликовал свой первый роман «Письма шевалье Дантея к мадемуазель де Тели», а в следующем году — «Турецкие мемуары»; оба сочинения носили подражательный характер, однако благодаря легкости и ироничности письма «Турецкие мемуары» снискали читательский успех и к 1796 году выдержали семнадцать изданий. Не отчаиваясь в случае провала и радуясь любому, даже незначительному, успеху, Годар д’Окур продолжал выпускать одно сочинение за другим: аллегорическую поэму «Людовик XV», галантную сатирическую сказку «Крикун и его дочь Меропа», роман из воинской жизни «Военная академия, или Героизм нижних чинов», пробовал писать для театра. Но вскоре отец потребовал, чтобы сын «занялся делом», и тот, сознавая, что литературные таланты его достаточно скромны, не стал упрямиться и занял должность поставщика продовольствия для армии. В 1747 году Клод Годар д’Окур выгодно женился на дальней родственнице мадам де Помпадур, а в тридцать восемь лет стал генеральным откупщиком, заняв таким образом место в ряду наиболее состоятельных своих современников. В Париже он приобрел прекрасный особняк, где устраивал изысканные приемы, посещаемые финансистами, любителями изящной словесности, философами и литераторами. В 1756 году он получил дворянство. В 1773 году писатель-финансист после долгого молчания опубликовал объемную эпическую поэму в прозе «Паризеида», не имевшую успеха ни у читателей, ни у критиков.

В революцию Годар д’Окур счастливо избежал ареста и смертной казни, на которую декрет Конвента от ноября 1793 года обрекал всех откупщиков как «угнетателей народа». Умер он в своей постели 1 июля 1795 года, оставив после себя восьмерых детей, один из которых унаследовал литературные вкусы отца.


Первое издание романа «Фемидор, или История моя и моей любовницы» вышло в 1745 году без имени автора. Интрига романа проста: молодой человек освобождает из тюрьмы свою любовницу, которую отправил туда его отец, опасаясь, как бы сын не увлекся доступной красавицей сверх всякой меры и не связал бы себя с ней узами брака. Однако герой ничего не делает всерьез: любовь является для него развлечением, освобождение девицы — веселой, увлекательной игрой, в которую помимо Фемидора вовлечены слуги, приятели и даже его духовник.