Советы молодой особе, вступающей на путь дамы полусвета

Всякая особа женского пола, желающая преуспеть на сем поприще, должна следовать примеру всякого торговца и иметь в виду лишь собственные интересы и выгоду.

А потому:


1. Сердце ее должно оставаться всегда недоступным для истинной любви; вполне будет достаточно того, если она станет делать вид, что страстно любит своего клиента, а также научится внушать сие чувство к себе самой.

2. Тому, кто щедрее других оплачивает ее услуги, всегда и во всем следует отдавать предпочтение перед его соперниками; причем они должны знать об этом.

3. Сей юной особе следует как можно меньше, насколько это возможно, заключать полюбовных сделок с людьми благородного происхождения, ибо отпрыски знатных семейств по большей части высокородные глупцы и прохвосты, обманщики, мошенники и плуты; самыми же надежными, щедрыми и мягкосердечными кавалерами являются богатые старые финансисты, надо только знать, как приняться за дело.

4. Если молодая девица, ступившая на путь дамы полусвета, достаточно умна, она прогонит прочь от себя щеголей и хлыщей, пытающихся исполнять при подобных делах роль сердечных дружков, ибо кроме того, что от этих ленивых животных нет никакого проку, от них, напротив, может произойти большой ущерб хозяйству, так как они не только ничего сами не приносят подобно трутням, но еще и норовят унести то, что добывает своим трудом сама девица, уподобляясь пчеле.

5. Однако же, если подвернется какое-нибудь приятное мимолетное увлечение или легкая интрижка, сулящая выгоду, пусть сия девица не упускает случая доставить себе удовольствие безо всяких колебаний и без угрызений совести из-за своей неверности, ибо неверность в данном ремесле — вещь обычная, вернее, даже общепринятая и общепризнанная, вроде обязательной платы священнику за совершение определенных служб.

6. Пусть вышеозначенная девица соблюдает умеренность в еде и питье, позволяя себе съесть сладкий кусок только в том случае, если он ей достается даром, а все деньги, получаемые от благодетеля, ей следует вкладывать с выгодой для себя под хорошие проценты, отдавая только надежным людям, с тем, чтобы впоследствии обеспечить себе приличную ренту.

7. Если честь составить счастье сей девицы оспаривают друг у друга двое, француз и иностранец, то пусть сия девица без колебаний отдаст предпочтение второму. Вне зависимости от того, чего требуют от нее, казалось бы, правила хорошего тона и чувство любви к отчизне, ей такой выбор будет к гораздо большей выгоде, в особенности если она имеет дело с каким-нибудь почтенным дельцом из лондонского Сити, ибо эти люди, в глубине души очень скупые, могут легко швыряться деньгами из-за своего тщеславия и гордыни, из желания прослыть богаче нас, французов.

8. Сия девица из осторожности и для пользы собственному здоровью, а то и жизни, должна избегать знакомства с обитателями Нового Света, именуемыми американцами, а также с испанцами и неаполитанцами, памятуя о справедливости изречения, известного еще со времен Гомера[32] и Вергилия[33]: «Бойся данайцев, дары приносящих».

И наконец, в качестве заключения советуем сей молодой особе не выказывать, а еще лучше не иметь вовсе собственного мнения и характера, а как можно тщательнее и лучше изучать и мнение, и характер своего любовника с тем, чтобы уметь под них подладиться настолько, чтобы они как бы стали ее собственными.

Подписано: господин де Гр. и брат Алексис.


Я желаю всем девицам, занимающимся нашим ремеслом, затвердить наизусть сей профессиональный кодекс, чтобы он навсегда запечатлелся в их памяти, желаю им следовать сему уставу столь же скрупулезно, сколь следовала я, и извлечь для себя такую же пользу.

Но вернемся же к нашему повествованию после этого небольшого отступления. Итак, жертвой, пришедшей на смену финансовому гению, стал некий барон, сын богатого купца из Гамбурга, редкий простофиля, тугодум и увалень. Надо сказать, что во Франции вообще невысокого мнения о немцах, их считают глуповатыми, неловкими, невоспитанными, грубыми, а некоторые даже утверждают, что немцы — самый варварский народ из всех народов Европы. Так вот, я думаю, что никогда в Германии не рождалось более глупое и более неприятное животное, чем мой барон. Он был длинен и худ, как жердь, кривоног и косолап, туп и глуп до последней степени, а кроме всего прочего он был ярко-рыжий, веснушчатый, да вдобавок еще и пьяница, каких не сыскать. Сей возведенный во дворянство господин, получивший титул за звонкие папашины талеры, был надеждой и идолом семейства; он путешествовал для завершения образования, то есть с целью присовокупить к тем качествам и достоинствам, коими его с избытком наградила природа, те познания, что приобретаются в обществе, а в особенности в высшем свете. Единственным достопочтенным домом, в котором обитали порядочные, честные люди, из всех тех, что посещал барон в Париже, был дом его банкира, каковой имел распоряжение предоставлять ему любую сумму денег по первому требованию. Знакомства барона в обществе ограничивались двумя-тремя подхалимами, дармоедами и паразитами, что любят поживиться за чужой счет, да несколькими завсегдатаями сераля мадам Лакруа, где его всегда радостно встречали все ее птички и кошечки.

Господин де Гр., столь же ревностно пекшийся о наших интересах, как о своих, рассудил, что было бы очень и очень жаль, если бы сей голубок не попал в нашу голубятню. Он дал понять господину барону, что неприлично столь высокопоставленному и знатному лицу вести образ жизни, не соответствующий его высокому положению и благородному происхождению, он также надул ему в уши, что ничто так не украшает молодого человека из лучшего общества, ничто не делает ему столько чести и ничто так не свидетельствует о его изысканном вкусе, как наличие содержанки из числа актрис королевского театра и что именно в этом избранном кругу наши великосветские юноши приобретают прекрасные манеры и обучаются хорошему тону.

Получив весьма мудрый и дельный совет, господин барон тотчас же признался господину де Гр., что уже давно сгорал от желания завести интрижку с какой-нибудь премиленькой актриской из Оперы, а затем добавил, что счел бы себя чрезвычайно польщенным и бесконечно счастливым, если на эту роль соглашусь я. «Черт побери! — деланно изумился господин Гр. — Да у вас превосходный вкус, сударь, как будто вы провели в Париже уже лет десять, а не прибыли совсем недавно! А знаете ли вы, что на моей памяти еще не появлялось на наших подмостках столь очаровательное создание, как Марго? Не прошло еще и месяца, как она стала свободна, и сейчас находится в большом затруднении, так как получила множество самых лестных предложений и теперь не знает, на какое же ответить согласием. Ее осаждают толпы поклонников со всех сторон! И надо же было вам остановить свой выбор именно на ней! Боюсь, у вас много опасных соперников… Но доверьте это дело мне, я возьму на себя труд провести переговоры и, быть может, все и сладится ко всеобщему удовольствию… Мне внушает определенную надежду знание умонастроений этой барышни: между нами говоря, ей чертовски нравятся иностранцы! Вам также надлежит знать, что, в отличие от многих ее товарок, денежный интерес менее всего руководит мыслями и чувствами Марго, и поверьте, сударь, она всерьез полюбит того, кто будет вести себя с ней честно и благородно. Вы и представить себе не можете, как сильно и искренне была она привязана к своему последнему любовнику! Правда, он был достоин подобных пылких чувств, ибо никто еще никогда не обходился с любовницей столь благородным образом. Порой она тщетно пыталась скрыть от него свои маленькие нужды (ибо вы, надеюсь, понимаете, что красивая особа, находящаяся у всех на виду и привлекающая всеобщее внимание, нуждается в кое-каких мелочах, чтобы выглядеть прилично). Так вот, сей господин, ее покровитель, обладал поразительной способностью раскрывать ее маленькие секреты и с удивительной прозорливостью предугадывать ее нужды. Когда он являлся к ней с подарками либо предлагал деньги, между ними разыгрывались настоящие баталии, в коих каждый являл миру пример столь необычных для нашего времени качеств, как бескорыстие и благородство. Уверяю вас, сударь, сцены эти бывали настолько трогательны, что даже такой многоопытный человек, как я, проливал слезы умиления!»

Придя в восхищение от похвал и восторгов, расточаемых мне господином де Гр., барон настоятельно просил и даже умолял его употребить все свое влияние и приложить все силы для того, чтобы уладить это дело как можно скорее и любой ценой, сколь бы высока она ни была. Однако я, опять же по совету моих добрых друзей, не спешила с ответом, желая в еще большей степени распалить воображение и похоть барона. Итак, я приняла решение не торопить события и подождать еще несколько дней, прежде чем осчастливить барона согласием. Наконец состоялось наше первое свидание в Опере во время репетиции балета «Иеффай», и ему представилась счастливая возможность почтительно поцеловать мне ручку за кулисами. Я нисколько не была рассержена тем, что мой новый воздыхатель видел меня во время репетиции, ибо именно на репетициях танцовщицы обычно предстают во всем блеске своей красоты и именно там они стараются продемонстрировать своих поклонников другим таким же танцовщицам на зависть, причем, разумеется, стремятся они похвастать и роскошью своих нарядов, и щедростью (а вернее, мотовством и расточительностью) своих глупых покровителей, и чем расточительнее ведет себя любовник, тем больше славы и чести актрисе.

Хотя на моем счету был только один разорившийся мужчина, у меня уже было достаточно драгоценностей и дорогих нарядов, чтобы я могла занимать достойное место среди наших главных султанш и сидеть на своем стуле в партере, небрежно положив ножку на ножку. Как вам, быть может, известно, подобная привилегия распространялась только на актрис, находящихся на чьем-либо содержании. Стояла зима, и в театре было холодно. И хотя все актрисы любили поражать всех дорогими и роскошными туалетами, никто и никогда прежде еще не появлялся в Опере в более пышном утреннем платье, чем я. Кроме всего прочего я была закутана в накидку из собольего меха, отделанную горностаем. Ножки же мои покоились в своеобразном ящике, обитом сверху темно-красным бархатом, а изнутри — медвежьей шкурой, в котором находилась оловянная кастрюля, наполненная кипятком, и все для того, чтобы мои нежные пальчики и пяточки не зябли. Выглядела я в сем наряде, вероятно, как настоящая королева! Я делала вид, что занята, ибо рассеянно плела какой-то узор при помощи золотого челнока. Надо сказать, что сие рукоделие было тогда в большой моде среди служительниц Мельпомены и Терпсихоры, а потом его переняли у нас и дамы из высшего света, так что впоследствии многие авторы романов изображали своих героинь в великосветских гостиных за сим занятием. Время от времени я поглядывала на часы, открывала изящную крышечку, и тогда раздавался мелодичный звон. Иногда я одну за другой открывала мои многочисленные золотые табакерки и подносила к носику либо нюхательную соль в чудесном флакончике из горного хрусталя, либо столь же роскошную хрустальную склянку с целебной настойкой для снятия жара (коего у меня не было). Я часто наклонялась, чтобы шепнуть какой-нибудь пустячок одной из моих товарок, а все для того, чтобы любопытные господа, лорнирующие актрис, могли судить о достоинствах моего тела. Короче говоря, в тот день я вела себя дерзко, бесцеремонно, даже нагло, но простаки из числа зрителей были моим поведением просто очарованы. Тот же из них, кому удавалось встретиться со мной взглядом, отвесить мне глубокий и почтительный поклон, а в ответ получить почти незаметный снисходительный кивок хорошенькой головки, почитал себя счастливейшим из смертных.