После столь жестокого испытания мадам Флоранс поняла, что напрасно пытаться удержать меня у себя. Итак, она по доброй воле согласилась со мной расстаться, правда, с тем непременным условием, что я стану являться в ее заведение по первому зову, если того потребуют обстоятельства. Мы расстались, преисполненные друг к другу взаимного уважения и живейшей привязанности.

Я купила несколько предметов меблировки, разумеется, подержанных, но еще вполне приличных, коими обставила маленькую квартирку в доме по улице Аржантей, где я намеревалась проживать и заниматься своей скромной коммерцией, счастливо избегая преследований со стороны полиции. Но что значит людская предусмотрительность, когда сама Судьба против нас! Гнусная клевета низких завистниц привела к тому, что мое тихое и мирное полузатворничество было нарушено самым бесцеремонным образом в тот момент моей жизни, когда я меньше всего этого ожидала. Увы, планы мои были разрушены, разбиты, стерты в пыль.

Среди тех мерзопакостных, бесстыдных развратников, коих я тайком принимала у себя, нашелся-таки один, который, то ли оставшись неудовлетворенным, то ли по естественной злобности, то ли просто потому, что надо было свалить на кого-то вину, вдруг вздумал объявить меня виновной в том, что с ним приключилась одна из тех неприятностей, что так часто приключаются с людишками этого сорта, то есть в том, что он якобы подхватил от меня дурную болезнь. Я холодно и с надменным видом выслушала все его обвинения и, разумеется, отвергла их. От моей суровой отповеди он разъярился еще больше, принялся громко вопить и обзывать меня весьма нелестными прозвищами, а три старые шлюхи, жившие по соседству и ужасно завидовавшие моим скромным успехам, донесли в полицию о моем роде занятий и столь преуспели в своем доносительстве, что однажды вечером ко мне заявились блюстители порядка, силой увели меня из дому и препроводили в Бисетр. Быть может, вы, мои добропорядочные читатели, не знаете, что такое Бисетр? О, это ужасное место! Нечто среднее между больницей, богадельней и тюрьмой, где в отвратительных условиях якобы лечат тех, кто подхватил дурную болезнь. Первое испытание, коему я там подверглась, состояло в том, что меня внимательнейшим образом осмотрели и истискали своими грубыми лапами четверо студентов-медиков, помощников хирургов, каковые в один голос объявили, что кровь у меня испорчена, а потому все так же хором приговорили меня к сорока процедурам по очищению крови, причем приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Итак, после того как я была должным образом подготовлена к довольно сложной процедуре, то есть вымыта так, что с меня чуть не слезла кожа, я для начала была принуждена принять рвотное и слабительное, дабы очистить желудок, потом вдобавок мне еще поставили клистир и пустили кровь, и только потом все мое тело умастили каким-то особым составом, маслянистым и вонючим, в котором, как мне сказали, содержатся тысячи и тысячи малюсеньких невидимых глазу шариков, и вот эти-то шарики при движении якобы разжижают лимфу и возвращают ей природную текучесть.

Вы не должны удивляться тому, сколь хорошо мне известны специфические термины искусства врачевания. У меня было даже слишком много свободного времени, чтобы выучить их в течение того срока, что я находилась в руках моих мучителей, якобы очищавших мне кровь. А вообще-то найдется ли такая тема, на которую мы, дамы полусвета, будем неспособны поддержать беседу? Разве существует такая профессия, такое ремесло, о которых нам не предоставляется возможность услышать от наших клиентов? Бравый вояка и судейский крючок, ростовщик и философ, священник и актер, откупщик и богатый торговец — все эти столь несхожие между собой люди в равной мере нуждаются в наших услугах и приходят к нам в поисках услады. И каждый из них говорит с нами на свойственном его профессии особом жаргоне. Ну и как же нам было не стать при столь обширных возможностях учеными дамами? Вот мы ими и стали.

Когда я наконец избавилась от необходимости ежедневно в течение долгих часов мокнуть вместе с другими несчастными в так называемом бассейне Святого Козьмы, покровителя хирургов, меня охватило непреодолимое желание поскорее вырваться из этого ужасного плена. Я написала в самых учтивых, но в то же время и в самых настойчивых выражениях ко всем тем, кто когда-либо объявлял себя моим другом и покровителем, умоляя каждого поспособствовать моему освобождению. Увы, мои послания до них не дошли, а скорее всего эти негодяи просто сделали вид, что их не получали. Я пришла в отчаяние от того, что меня все покинули и позабыли в горести, но потом, к счастью, вдруг вспомнила про господина президента, лишившего меня невинности запретным способом. Я воззвала к его милосердию, и не напрасно. Четыре дня спустя после того как я отослала к нему мое нижайшее прошение, мне объявили, что я свободна и вольна отправляться на все четыре стороны. Я ощутила столь великую радость и столь глубочайшую признательность к сему благородному и великодушному господину за оказанную мне им услугу, что была готова отдать ему хоть двадцать невинностей любым, пусть даже еще более странным способом, если бы он того пожелал.

Вернувшись домой, я более чем прежде могла гордиться моими чарами и полагаться на их силу. Казалось, та субстанция из смеси серы и ртути, коей меня лечили, проникла-таки в мою кровь и не только возродила меня к жизни, но и придала мне новый облик. Да, господа, я стала не просто хороша собой, а восхитительна! Правда, быть может, я несколько переоценила свои прелести. Однако мне не хватало главного — житейской сметки, которую составляют обходительность, умение вести себя, хорошие манеры и знание секретов подчеркивания достоинств, данных природой, при помощи средств, коими снабжает нас искусство делать женщину красивой. Я была глупа и полагала, что достаточно иметь хороший цвет лица, гладкую кожу, тонкие черты и изящную фигурку, чтобы нравиться. Да, я тогда была еще совсем невежественной и не имела никакого опыта в науке обольщения, я и представить себе не могла, на какие хитрости идут женщины ради приятной наружности, к каким шарлатанским средствам и снадобьям они прибегают, а потому я предпочитала возлежать на лаврах, полагаясь на свою хорошенькую мордашку в надежде на то, что она привлечет ко мне толпы пылких воздыхателей. Увы, дело обстояло совершенно иначе, и на меня никто даже внимания не обращал, никто не одаривал восхищенным взглядом мое свеженькое личико, и я чувствовала себя бесконечно униженной и несчастной, когда видела, что меня затмевают особы с ужасно потасканными, потрепанными жизнью, с толстенным слоем белил и румян, физиономиями распутниц. Итак, успеха я не имела, а жить и зарабатывать было нужно. Опасаясь вновь оказаться в том жалком состоянии, из которого мне с таким трудом только-только удалось выбраться, я была принуждена стать натурщицей и служить моделью для художников.

В течение полугода занимаясь сим прекрасным ремеслом, я имела честь быть объектом пристального изучения и изображения для всех без исключения истинных живописцев Парижа, а так же и для всех мазил, воображающих себя художниками. Пожалуй, не осталось ни одного сюжета ни из Священного Писания, ни из светской истории, в коем я не была бы запечатлена. То я изображала кающуюся Марию Магдалину, то представала в облике влюбленной в быка Пасифаи, которой предстояло родить от сей противоестественной связи чудовище, нареченное Минотавром. Сегодня я была святой великомученицей, а завтра — шлюхой, в соответствии с прихотями господ-художников. Но и на этом поприще меня постигла неудача! Хотя природа меня и одарила прекрасным и пропорционально сложенным телом, в один далеко не прекрасный день некая юная прачка, тогда известная под именем Маргариты, а теперь — под именем мадемуазель Жоли, затмила мою пригожесть блеском своей красоты. Причина столь печального происшествия крылась в том, что меня художники, как говорится, изучили наизусть, а Маргарита, ни в чем не уступая мне в достоинствах телосложения, обладала несомненным преимуществом новизны и даже некоего налета таинственности. Так что я, увы, разом потеряла почти всех своих клиентов. Однако вскоре кое-кто все же опять стал обращаться ко мне с просьбами попозировать, так как из прелестей Маргариты они не могли извлечь для себя ту пользу, на которую смели надеяться, по той простой причине, что сия девица отличалась столь великой живостью и непоседливостью, что ее практически невозможно было принудить подолгу сохранять одну и ту же позу. Приходилось схватывать выражение ее лица и прихотливые изгибы тела, как говорится, на лету, а многим сие было не по вкусу. Расскажу вам одну историю, приключившуюся с Маргаритой, которая, как мне кажется, наилучшим образом характеризует ее легкомыслие и ветреность. Господин Т., придворный живописец, остановил свой выбор на Маргарите, чтобы она послужила ему моделью для целомудренной Сусанны, той самой, которую старцы, подглядывавшие за ней тайком, когда она купалась обнаженной, сначала пытались совратить, а потом обвинили в супружеской измене. Короче говоря, Маргарита позировала ему в том виде, в каком она появилась на свет, то есть в костюме нашей прародительницы Евы. Господин Т. был вынужден оставить Маргариту на мгновение одну, а в это время под окнами его дома проходила процессия монахов-кармелитов, и что же вы думаете, эта сумасшедшая, позабыв про все на свете, в том числе и про свой внешний вид, выскочила, как была, на балкон, чтобы удовлетворить свое любопытство, и таким образом выставила на всеобщее обозрение свои прелести. Толпа праздных зевак, состоявшая в основном из черни, то есть из людей самого низкого звания, пришла от столь бесстыдного поведения даже в большее негодование, чем сами святые отцы, и встретила красотку сначала улюлюканьем, а затем обрушила на нее град камней. Многие подумали, что господин Т. подучил неразумную девицу на подобный поступок, и его едва не привлекли к ответу. Вообразите, какие последствия могло иметь столь скандальное дело! Бедняге грозило отлучение от церкви, но, к счастью, благодаря заступничеству Его Величества и покаянному признанию самой виновницы сего переполоха придворный живописец отделался легким испугом.