ПРИМЕЧАНИЯ

1. Парис — сын троянского царя Приама; выступил судьей в споре богинь Геры, Афродиты и Афины о яблоке раздора в пользу Афродиты.

2. Адонис — в греческой мифологии прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты.

3. Грации — римские богини красоты.

4. Архитриклиний — устроитель пиршества в Древнем Риме.

5. Брелан — карточная игра.

6. Овидий Публий Назон (43 до н. э. — ок. 18 гг. н. э.) — римский поэт, прославившийся своими любовными стихами. Наиболее известны сборники «Любовные элегии», «Наука любви», «Метаморфозы».

7. Лукреция — прекрасная и добродетельная супруга Тарквиния Коллатина, которую опозорил сын последнего римского царя Тарквиния Гордого Секст, после чего она обо всем рассказала мужу и отцу, а потом заколола себя кинжалом. Олицетворяет женщину чистую, мудрую и добродетельную.

8. Селадон — персонаж романа «Астрея» Оноре д’Юрфе (1567–1625); имя его стало синонимом верного платонического любовника, трепетного воздыхателя.

9. Бенефициант — тот, кто пользуется доходами от церковной должности.

10. «Клелия» — роман французской писательницы Мадлен де Скюдери (1607–1701); содержал знаменитую карту страны Нежности.

11. Василиск — мифологический чудовищный змей, способный убивать взглядом.

12. Иосиф (библ.) — сын Иакова и Рахили. Был оклеветан женой египтянина Потифара, безуспешно пытавшейся соблазнить его (Быт., 39).

13. Источник в Воклюзе воспет великим итальянским поэтом Франческо Петраркой (1304–1374).

14. Феб — прозвище юного греческого бога солнечного света Аполлона.

15. Минерва — римская богиня искусств и талантов, покровительница ремесел; отождествлялась с Афиной.

16. Диана — римская богиня-охотница, соответствует греческой Артемиде.

17. Венера — римская богиня любви, отождествлялась с греческой Афродитой.

18. Вакх — имя греческого бога вина Диониса, которого также называли Бахус.

19. Святой Козьма — врач-христианин, принявший мученичество (ок. 287); покровитель хирургов.

20. Ганимед — царский сын, прекраснейший из смертных; Зевс, влюбившись в юношу, похитил его и унес на Олимп.

21. Анакреонт (VI в. до н. э.) — греческий поэт-лирик, воспевавший в изящных стихах мирские наслаждения: любовь, пиры, вино.

22. Элизиум — легендарная страна блаженных, райские поля с вечной весной.

23. Клеофас-Леандро-Перес Самбульо — герой романа «Хромой бес» французского писателя Алена-Рене Лесажа (1688–1747), для которого демон Асмодей приподнимал крыши мадридских домов, чтобы наблюдать за жизнью их обитателей.

24. Терпсихора — муза танца.

25. Артемизия — жена царя Мавсола, в честь которого она в 353 г. до н. э. возвела богатую гробницу, прозванную мавзолеем.

26. Бисетр — приют в Париже, служивший также тюрьмой и больницей, где лечили венерические заболевания.

27. Гениальный человек — великий французский писатель Вольтер (1694–1778); далее приводятся заключительные строки X песни его поэмы «Орлеанская девственница» в пер. под ред. М. Лозинского.

ЛУИ-ШАРЛЬ ФУЖЕРЕ ДЕ МОНБРОН

Марго-штопальщица

(1748)

Не из тщеславия, но и не из ложной скромности желаю я поведать миру о тех приключениях, что довелось мне пережить, о тех ролях, что в силу обстоятельств пришлось играть мне в юности. Моя главная цель состоит в том, чтобы как можно больнее, если это вообще возможно, уязвить самолюбие тех девиц, что сколотили себе неплохие состояния и добились успеха в обществе теми же способами и путями, что и я, а также еще и в том, чтобы выказать обществу, относящемуся к нам снисходительно и даже благосклонно, мою искреннюю признательность, объявив во всеуслышание, что всем моим благосостоянием и благополучием я целиком и полностью обязана его благодеяниям и великодушию.

Родилась я в Париже, на улице Сен-Поль; своим появлением на свет Божий я обязана тайному союзу, разумеется, не освященному законом и благословением Церкви, одного весьма почтенного человека, королевского гвардейца, и скромной штопальщицы. Мать моя, как и многие ее товарки склонная к лености, с ранних лет обучала меня своему ремеслу, и я довольно рано постигла сложную науку ставить заплаты на одежду и обувь, искусно маскировать дыры и потертости. Конечно, я тогда не понимала, что мать моя обучала меня секретам своего ремесла в корыстных целях, желая поскорее взвалить на меня груз своих забот и переложить на мои хрупкие плечи обязанности по обеспечению нашего существования. Мне едва-едва минуло тринадцать лет, как она сочла, что я уже в состоянии занять ее место в бочке (как вам, наверное, известно, все штопальщицы в Париже располагаются в старых винных бочках, используя их в качестве укрытий от непогоды) и обслуживать всех ее клиентов, однако же при том непременном условии, что я ежедневно буду давать ей точнейший отчет о моих заработках, а главное — отдавать часть денег. Я настолько успешно оправдала все ее самые смелые ожидания, что в течение месяца стала лучшей среди лучших штопальщиц нашего квартала, я сама слышала, как кумушки-соседки называли меня настоящим сокровищем. В отличие от многих штопальщиц мои таланты не ограничивались умением поставить грубую заплатку на проношенный до дыр башмак или сапог, нет, я также прекрасно умела обновлять ветхие штаны и вставлять куски новой ткани в те места, где материя протирается быстрее всего, то есть между ног и на заднице, прошу уж извинить за грубое слово, причем выполняла я эту работу так искусно, что ничего не было заметно. Но успехом я была обязана не только своему мастерству и ловкости, а еще в большей степени очаровательной мордашке, которой природа одарила меня, вернее, облагодетельствовала, ибо именно из-за желания лишний разок увидеть мое личико ко мне шли и шли клиенты. Слух о моей пригожести передавался из уст в уста, и в округе не было никого, кто не жаждал бы сдать мне в починку свои вещички. Вскоре моя бочка стала местом встречи всех лакеев, конюхов и форейторов с улицы Сент-Антуан. Вот в таком чудесном окружении, в таком приятном обществе я получила первые уроки хороших манер, любезности и обходительности, а также почерпнула первые познания об обществе и светской жизни, каковые я затем обогащала, расширяла и усовершенствовала в любом положении, в коем только оказывалась, и надо признать, достигла немалых успехов. Мои родители вместе со своей кровью, а также вся родня своими многочисленными примерами передали мне столь великую склонность к радостям плотских утех, что я буквально умирала от желания поскорее последовать по их стопам и изведать наслаждения от соития.

Господин Траншмонтань (так звали моего отца), моя мать и я занимали одну-единственную меблированную комнату на пятом этаже, да и то, сказать по правде, всей мебели там всего и было только два плетеных стула, старый шкаф да огромное убогое ложе без полога, на котором мы спали все вместе. К сей меблировке прилагались еще несколько грубых глиняных тарелок и мисок, в большинстве своем битых.

По мере того как я подрастала, сон мой становился все более чутким и я достаточно часто просыпалась и прислушивалась к тому, что происходило между моими соседями по ложу, потому что мне, естественно, сие было чрезвычайно интересно. Порой мои родители столь старательно трудились, столь сильно сотрясали нашу ветхую кровать, что я бывала принуждена против своей воли повторять все их движения. В такие минуты они пыхтели, сопели, вздыхали и стонали, но это еще не все, ибо они громко произносили друг другу самые нежные слова, какие только им внушала страсть. Меня же изнутри сжигал всепожирающий огонь, я приходила в неописуемое возбуждение, я задыхалась, я себя не помнила, я теряла всякое ощущение реальности. Доходило до того, что у меня возникало непреодолимое желание поколотить мою мать, так сильно я ей завидовала из-за того, что она вкушала неземное блаженство.

Что я могла поделать в моем несчастном положении? Чем могла облегчить мои муки, как не прибегнув к плотским утехам одиночек? К счастью, мое возбуждение, быть может, потому, что я была еще неопытна, никогда не доводило меня до последней черты, и я удовлетворялась своими собственными ласками, увы, в сравнении с теми, что получала моя мать, какое это было жалкое утешение, какое это было убогое, слабое лекарство! Это средство можно было бы назвать лишь детской игрой! И все же, чем дальше, тем хуже: понапрасну я растрачивала свои силы, понапрасну пыталась расслабиться, ибо от этих стараний я раздражалась все больше и больше, я все сильнее распалялась. Я то млела от желания, то впадала в бешенство от жажды любви и ласки, я то почти лишалась чувств, то испытывала непреодолимый жар во всем теле, сменявшийся ознобом; короче говоря, в меня точно бесы вселились! Хороший темперамент для четырнадцатилетней девочки, но, как опять-таки гласит пословица, породистого пса учить не надо, порода сама проявляется.

Итак, вполне понятно, что я, находясь в моем положении и испытывая ежедневно и ежечасно томление плоти, начала серьезно подумывать о том, чтобы остановить свой выбор на одном из моих приятелей, дабы он смог утолить невыносимую жажду, от которой я иссохла и исстрадалась. А если уж и не утолить до конца, то хотя бы облегчить мои муки.

Среди многочисленных слуг из богатых домов, от которых я постоянно принимала знаки внимания, особо достойным моего доверия и интереса я сочла молодого конюха, крепкого, сильного и отличавшегося ладным телосложением. Он не раз дарил мне самые учтивые комплименты и уверял в том, что не бывало такого случая, чтобы, запрягая или распрягая лошадей, он не подумал бы обо мне. В ответ я столь же пылко принималась заверять его в том, что, когда я ставлю заплатки на штаны других лакеев и конюхов, всякий раз перед моим взором возникает образ господина Пьеро (так звали моего конюха). Мы на полном серьезе наговорили друг другу в течение недели бесконечное количество любезностей того же рода, но я уже, к сожалению, не помню тех изящных выражений, к коим мы прибегали, чтобы повторить их читателю. Достаточно будет сказать, что в скором времени мы с Пьеро поладили настолько, что скрепили наш союз, как говорится, большой печатью Венеры в крохотном кабачке за пределами Парижа, на правом берегу Сены, пользовавшемся репутацией настоящего злачного места, но, впрочем, мне тогда было все равно. Место, избранное нами для жертвоприношения богине Любви, было, так сказать, украшено крайне подозрительным в своей устойчивости столом да полудюжиной колченогих стульев. Стены же были расписаны огромным количеством непристойных надписей и рисунков, коими обычно разукрашивают стены подобных заведений находящиеся в крепком подпитии и хорошем расположении духа развратники и распутники всех возрастов, пользуясь углем. Наш свадебный обед своей незатейливостью вполне соответствовал скромной обстановке сего «святилища», коему предстояло стать на краткий миг нашим убежищем: пинта вина за восемь су, кусок сыра ценой в два су и на два же су хлеба. Таким образом, все про все обошлось нам в двенадцать солей. Но мы за столом так же священнодействовали и достойным образом воздали должное угощению, как если бы мы были в трактире у Дюпарка, около Ратуши, и заплатили бы за еду по луидору с носа. Но не стоит этому удивляться, ведь самые простые и невкусные блюда, приправленные таким острым и вкусным соусом, как любовь, всегда кажутся восхитительными.