Какое разочарование! Я рассчитывала на менее вульгарную победу. Между тем Бельваль сломал шпагу, и кучер избивал его хлыстом. Я кинулась на помощь, чтобы вырвать несчастного из рук чудовища. В некоторых домах начали открываться окна, шагах в шести показался патруль. К счастью, в одном из домов открылась дверь, и я бросилась внутрь. За моей спиной дверь тотчас захлопнули. Я была обязана неожиданной и спасительной помощью молодому человеку, который, услышав шум ссоры, схватил шпагу и, не успев толком одеться, поспешил на помощь. Самым учтивым образом он попросил меня подняться к нему и подождать окончания уличной сцены. Молодой кавалер уверял, что я не буду никоим образом скомпрометирована, и оказался прав: полицейские, схватив Бельваля и кучера, забарабанили в дверь, но мой спаситель вежливо поговорил с ними с балкона и заявил, что знает меня как весьма порядочную даму, которая не должна пострадать из-за стычки легкомысленного юноши и пьяного кучера. Потом он назвал свое имя и пригласил их прийти завтра, чтобы узнать все, что понадобится, относительно меня. Стражники удалились, ведя драчунов к комиссару. Я осталась наедине с моим великодушным маркизом: хозяин дома назвал этот титул стражам порядка.

Глава IX

Как неудачно все складывалось той ночью

— Могу ли я, прекрасная дама, — спросил он после того, как я немного отдохнула, выпила бокал освежающего напитка и успокоилась, — могу ли я, не боясь показаться нескромным, спросить, каким образом вы так поздно оказались в наемном экипаже в обществе этого озорника? Позвольте мне так называть безрассудного молодого человека, который вас сопровождал.

Этот вопрос поставил меня в неловкое положение, я смутилась.

— Мне показалось, — продолжал между тем мой хозяин, — что вы не созданы для того, чтобы прогуливаться ночью по Парижу в фиакре. Этот богатый наряд, бриллианты, ваше очарование и изящество — все свидетельствует о том, что вы оказались в непривычной ситуации. Наверняка где-то стоит ваша карета, ждут слуги. Прикажите, и мой лакей отправится, чтобы…

— Нет, месье, карета и слуги ждут у дверей бального зала в Опере, там я оставила и друзей. На маскараде случилась интрига… Я теперь взволнована и не могу вдаваться в детали, к тому же они вряд ли заинтересовали бы вас, однако прошу не подозревать меня и…

— Подозревать, мадам?! Неужели я кажусь вам таким невоспитанным мужланом?

Говоря все это, он рассеянно смотрел на мое ухо, я поднесла руку к мочке и поняла, что потеряла одну сережку! Еще одно несчастье! Мы быстро спустились вниз, и маркиз, освещая землю факелом, нашел в грязи сломанную сережку — по ней проехало колесо кареты. Я была в отчаянии от стольких неудач. Быть обманутой негодяем Бельвалем! Едва не попасть в руки патруля! Потерять драгоценное украшение — и все это за то, что последовала совету глупца и села в фиакр, а он просто не хотел, чтобы я узнала, что он пришел на бал пешком!

И все-таки я сдержала свои чувства — из-за любезного маркиза.

— Мадам, — сказал он, — у меня сейчас нет кареты, но слуга готовит мой кабриолет. Вы позволите отвезти вас?

Я согласилась, удивленная тем уважением и бескорыстием, которые выказывал этот человек, молодой, чувствительный, знающий толк в женской красоте. «Какая разница, — говорила я себе, — между этим маленьким мерзавцем Бельвалем и маркизом! Первый дерзко претендовал на мои милости, не имея на них никакого права, и получил меня практически против воли, во всяком случае, не оставив мне времени на размышления. А бедный маркиз не осмеливается ни о чем просить! Не выказывает даже легкого намека на желание, хотя все обстоятельства ему благоприятствуют! Он мог бы безнаказанно сделать вид, что принимает меня за одну из тех женщин, которым не слишком идет строгость, я ведь нахожусь в его власти!..» Именно последнее обстоятельство обеспечивало полную безопасность… Безопасность! Признаюсь честно, это меня злило. Фелисия, дважды уступившая молодому озорнику (маркиз правильно назвал его), Фелисия, испачканная общением с жалким учителишкой, была слишком унижена в тот момент и не осмеливалась играть в достоинство с галантным красавцем, оказавшим ей неоценимую услугу.

Он ничего не предложил мне. Кабриолет был готов, мы сели, и маркиз отвез меня к Опере. Бал кончался, мы нашли в зале только милорда Кинстона, а Сильвина и граф уехали раньше. Мы тоже отправились домой. Я указала маркизу адрес, попросив его приехать на следующий день с визитом: мне очень хотелось продолжить наше знакомство.

Глава X

Все хуже и хуже

Мои неприятности были впереди. Милорд Кинстон после моего побега с четверть часа общался с той красивой дамой, которая привлекла его внимание, потом отправился искать меня и, не найдя ни в зале, ни в ложе рядом с Сильвиной, сообщил ей о своих тревогах. Один из гостей, злой шутник, наверняка знавший Бельваля и видевший, как мы уходили, позволил себе удовольствие рассказать о моей эскападе, оживляя повествование эпиграммами. Милорд Кинстон, не терпевший насмешек, начал угрожать этой маске, его противник разозлился. Произошла сцена, от которой Кинстон еще не оправился. Он начал выговаривать мне и даже пообещал написать милорду Сидни. На какое-то мгновение я растерялась, но врожденная гордость взяла верх над испугом, и я осмелилась повысить на Кинстона голос, после чего он почел за лучшее прекратить нагоняй. Та же твердость помогла мне в общении с Сильвиной, так что мне оставалось одно — упрекать себя, произнося жестокие слова… Я умирала от усталости, но не могла сомкнуть глаз.

В полдень я позвонила горничной. Мне передали две записки, одну — официальную — от маркиза, вторую — от жалкого фата Бельваля… Первый холодно сообщал, что неотложные дела лишают его удовольствия увидеться со мной, как он обещал, он даже не написал, когда приедет; я была так раздосадована, что заранее разозлилась на пылкого танцора и чуть было не бросила в огонь его послание. В последний момент любопытство победило… Боже мой! Новое несчастье! «Я в отчаянии, прекрасная Фелисия, — писал этот наглец. — Я — чудовище, ненавидьте меня, я этого заслуживаю… но вы были так прекрасны!.. А я так влюблен!.. Позаботьтесь о своем здоровье… Я мщу себе за вас, отправляясь в ссылку, покидаю Париж, ибо решил умереть вдали от вас — от скверной болезни и ужасных угрызений совести».

Моя ярость не поддается описанию. Я напугала всех окружающих перепадами настроения и проклятиями. Когда первый приступ бешенства прошел, я приняла разумное решение и, посвятив Терезу (только ее!) в существо дела, приказала ей привести доктора, чьи таланты мне хвалили. Он показался мне тем более приятным человеком, что обошелся без цветистых речей, за которыми модные шарлатаны прячут свое невежество и жестокость.

Я честно посвятила эскулапа в свои проблемы, и он не стал жалеть меня, а прописал лекарства, режим и разумное поведение. Я пообещала, хоть и не слишком охотно. Время, которое предстояло потерять, казалось мне вечностью… впрочем, честный доктор поспешил успокоить меня: он сумеет справиться с болезнью, я могла ничего не опасаться. Маркиз время от времени приезжал ко мне, но с первого дня он расстроил меня, сообщив, что сгорает от нетерпения вернуться в провинцию, к даме, в которую страстно влюблен, и уедет, как только закончит неотложные дела в Париже. Ко мне маркиз питал нежные дружеские чувства, подкрепленные страстным желанием говорить о любимой женщине. Я испытывала тайную ревность и обещала себе, что, поправившись, подвергну верность маркиза суровым испытаниям. Я почти достигла заветной дели, когда мы узнали о смерти Сильвино. Маркиз практически сразу уехал, усилив мою печаль, потом заболела Сильвина, словом, наступили трудные дни. Бедняжка Тереза, нежно меня любившая, все это несчастное время была единственным утешением, ибо я возненавидела мужчин. Тереза спала со мной и, обожая наслаждения, стала обожать меня как любовник. Я позволяла моей пылкой субретке все безумства, находя в ее ласках странное облегчение, в котором нуждались мои чувства (в отличие от охладевшего сердца). Природа никогда не отказывается от своих прав.

О, Истина! Каких мучительных жертв ты требуешь от моего самолюбия!

Глава XI

Интересные события

В Париже стояла прекрасная погода; слуги иногда относили графа в Люксембургский сад, рядом с которым находился наш особняк. Однажды он вернулся очень возбужденный, почти в горячке.

— Я пропал! — сказал он мне. — Я только что видел госпожу де Керландек. Это она, нет никаких сомнений; я узнал ее и, клянусь Господом, она тоже меня узнала. Я показал Дюпюи эту опасную красавицу и приказал не терять ее из виду, проследить, где она живет.

Я не знала, должна ли поздравлять графа или жалеть его. Страсть его вспыхнула с новой силой, но она не могла счастливо разрешиться: даже если бы госпожа де Керландек согласилась наконец выйти замуж за несчастного, он не сумел бы насладиться плодами этого счастья, ибо стал почти калекой, которому радости семейной жизни могли принести только смерть.

Вскоре вернулся Дюпюи — ему удалось узнать, что госпожа де Керландек поселилась в Париже, в своем особняке, что некоторое время назад она вернулась из путешествия, которое имело целью найти некоторых людей, живо ее интересовавших, но так ничего и не узнала.

Посланец графа ловко выведал все это у швейцара, старого болтуна, готового посвятить в дела своих хозяев первого встречного.

Дюпюи расхвалили за успешно выполненное поручение, и с того дня он только тем и занимался, что удовлетворял ненасытное любопытство графа. Для того чтобы лучше выполнять свою работу, Дюпюи попросил у меня позволения поступить на некоторое время на службу к госпоже де Керландек (он обманул одного из ее лакеев и сумел обеспечить себе протекцию швейцара — ценой множества выпитых вместе бутылок вина). План удался. Дюпюи, не моргнув глазом, заявил, что служил у миледи Сидни. Миледи Сидни! Это имя возбудило любопытство у госпожи де Керландек, и она приняла Дюпюи. Хитрец достаточно хорошо знал сэра Сидни, чтобы правильно описать его, знал, какой интерес ко мне проявляет милорд, хоть я и не его жена. (Дюпюи рассудил, что я не рассержусь, учитывая важность задания.) Оба мы не могли предвидеть всех последствий нашей невинной лжи.