Антуан-Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие

Да, – возразил г. де-Т., – но вам трудно будет сделать это с необходимой скоростью; Ж. М. явится сюда в полдень; он мне сам сказал об этом вчера; и это-то и заставило меня приехать так рано, чтоб сообщить нам о его намерениях. Она, может приехать каждую минуту.

Такое неожиданное известие заставило меня взглянуть серьезнее на дело.

Мне казалось, что избегать визита Ж. М. нельзя, и что мне, без сомнения, также же будет трудно помешать ему открыться Манон, и потому я решился лично предупредить ее о намерении этого нового соперника. Я воображал, что Манон, зная, что мне известно, какие предложения он ей сделает, и что ей придется принять их, так сказать, у меня на глазах, – найдет в себе достаточно силы, чтоб, их отвергнуть. Я сообщили мое предположение г. де-Т., который отвечал мне, что это дело чрезвычайно деликатное.

– Я согласен с вами, – сказал я ему; – но, соображая все обстоятельства, на основании коих можно положиться на верность любовницы, мне приходится рассчитывать только на ее привязанность. На его стороне единственно великолепие подарков, которыми он может, ослепить ее; а я уже сказал вам, что она вовсе не интересанка. Она любить жить в довольстве, но она ведь любить и меня; и я не поверю ни за что, чтоб при теперешнем положении моих дел, она предпочла мне сына человека, упрятавшего ее в госпиталь.

Словом, я упорствовал в своем намерении и, отведя Манон в сторону, прямо сказал ей все, что узнал. Она поблагодарила меня за то, что я такого хорошего о ней мнения, и обещала мне так принять подношения Ж. М., что в другой раз он их не предложить.

Нет, – сказал я ей, – не следует раздражать его резкостью, он может повредить нам. Но ты, плутовка, прибавил я, смеясь, – ты отлично умеешь отделываться от неприятного или неудобного любовника.

Мне пришла отличная мысль, – отвечала она, подумав немного, – и я горжусь своей выдумкой. Ж. М. сын нашего злейшего врага; нужно отомстить отцу не на сыне, а на его кошельке. Я его выслушаю, приму от него подарки и посмеюсь над ним.

Твой проект очень мил, – сказал я; – но ты забыла, дитя мое, что именно таким образом мы и попали в госпиталь.

Сколько я ни разъяснял ей опасности такого предприятия, она отвечала, что надо только действовать осторожно, и оспаривала все мои возражения. Укажите мне любовника, который не входил бы слепо во все капризы любовницы, и я соглашусь, что был неправ, уступив так легко. Было принято решение оставить в дураках Ж. М.; но по странной игре судьбы, случилось, что в дураках остался я.

Около одиннадцати часов показалась его карета. Он самым изысканным образом извинился в том, что возымел смелость приехать отобедать с нами. Он не удивился, что встретил г. де-Т., который сказал ему накануне, что также будет у нас, и под предлогом каких-то дел отказался ехать с ним в одной карете. Хотя каждый из нас носил в сердце; измену, мы уселись за стол, с доверчивым дружеским видом. Ж. М. легко нашел, случай открыть свои чувства Манон. Он не мог пожаловаться, что я ему мешаю, ибо я нарочно уходил на несколько минут.

Воротясь, я наметил, что его не привели в отчаяние избытком суровости. Он был в отличнейшем расположении духа. Я делал вид, что и я в таком же; он внутренне смеялся над моей простоватостью, а я над его. В течение всего послеобеденного времени, мы разыгрывали друг для друга забавную сцену. Я дозволил ему перед отъездом еще минутку поговорить наедине с Манон; таким образом он мог быть доволен моей покладливостью так же, как, и моим угощением.

Как только он сел в карету с г. де-Т., Манон подбежала, ко мне с открытыми объятиями и, хохоча, обняла меня. Она повторила мне его речи и предложения, не изменив в них ни слова. Они сводились к следующему: он ее обожал, он желал разделить с нею сорок тысяч ливров дохода, которые уже получал, не считая того, что ожидал по смерти отца. Она станет владычицей его сердца и состояния, и в залог, своей благосклонности он готов был дать ей карету, меблированный дом, горничную, трех лакеев и повара.

– Вот сын, щедрый на совсем иной манер, чем отец, – сказал я Манон. – Станем говорить откровенно; разве это предложение совсем-таки не соблазняет вас?

Меня? – отвечала она, приспособляя свою мысль к следующим двум стихам Расина:

Но ведь меблированный дом, карета и три лакея – вещи заманчивые; у любви немного такого, что могло бы сравниться с этим.

Она отвечала, что сердце ее будет всегда моим, и что его никто, кроме меня, пленить не можете. «Его обещания, – сказала она, – скорее жало, подстрекающее меня к мести, чем любовные стрелы».

Я спросил её, думает ли она взять от него карету и меблированный дом. Она мне отвечала, что жаждет только его денег.

Трудность заключалась в получении одного без другого. Мы решили подождать полного разъяснения предложения г. Ж. М., которое он обещал сделать в письме. Действительно, на другой же день она получила письмо, которое принес лакей без ливреи, весьма ловко улучивший случай поговорить с нею без свидетелей. Она приказала подождать ответа и тотчас же пришла ко мне с письмом. Мы распечатали его вместе.

Сверх общих, нежных мест, в нем, подробно излагались обещания моего соперника. Он, не ограничивал ее расходов. Он обязывался, лишь только она переедет, отсчитать ей десять тысяч и таким образом восполнять уменьшение этой суммы, чтоб она оставалась у нее постоянно в наличных деньгах. День переезда назначен был вскоре. Он просил дать ему два дня на устройство квартиры и называл улицу и дом, где он будет ждать ее после обеда на второй день, если ей удастся ускользнуть из моих рук. Только относительно этого последнего пункта он просил ее его успокоить; в остальном он, казалось, был уверен; но он прибавлял, что если она предвидит трудность уйти от меня, то он найдет средство облегчить ее бегство.

Ж.М. был хитрее отца. Он желал захватить добычу раньше, чем придется отсчитывать деньги. Мы рассуждали о том, как Манон следует вести себя. Я еще раз, усиливался выбить эту затею у нее из головы и представлял ей все опасности… Ничем нельзя было поколебать ее решимости.

Она написала короткий ответ Ж. М., где уверяла, что ей не предстоит никакой трудности в назначенный день приехать в Париж, и что он может ждать ее, наверное.

Затем, мы порешили, что я отправляюсь сейчас же искать новую квартиру в какой-нибудь деревне по другую сторону Парижа и перевезу с собой наш небольшой багаж; что завтра после обеда, в назначенный им день, она рано отправится в Париж; что получив подарки Ж.М. она попросит его немедленно свезти ее в театр, причем возьмет с собою сколько может снести денег, а остальная поручит моему лакею, которого она хотела взять с собой. То был, все тот же человек, который освободил ее из госпиталя и был бесконечно привязан к нам. Я должен был явиться в фиакре на угол улицы Святого Андрея под арками и выйти из него в семь часов, чтоб в темноте пробраться к театральному подъезду. Манон обещала, что придумает какой-нибудь предлог, чтоб на минуту выйти из ложи и, спустясь с лестницы, соединиться со мною. Остальное выполнить было не трудно. Мы тотчас же сели бы в мой фиакр и выехали из Парижа через Свято-Антоньевское предместье, которое было по дороге в наше новое местожительство.

Это предположение, как оно ни было сумасбродно, показалось нам довольно обдуманным. В сущности, было глупо и безрассудно воображать, что даже в случае самой полной удачи мы сможем скрыться от последствий. А мы между тем с самой отчаянной доверчивостью шли на встречу опасности. Манон отправилась с Марселем (так, звали нашего лакея). Я ел, горестью смотрел на ее отъезд. Обняв, я сказал ей:

– Манон, и вы меня не обманываете? вы останетесь мне верны?

Она нежно посетовала, на мою недоверчивость и снова поклялась мне.

Она рассчитывала приехать в Париж в три часа. Я отправился вслед за нею. Я пошел, чтобы убить остальное время, в кофейню Фере у моста Святого Михаила. Я пробыл там до тех пор, пока стемнело. Тогда я вышел, нанял фиакр и велел ему остановиться на углу улицы Святого Андрея под арками; затем пешком направился к театральному подъезду. Я удивился, не найдя Марселя, который должен был ждать меня там. Я терпеливо целый час простоял в толпе лакеев, пробило семь, а не случилось ничего, имевшего какое-либо отношение к нашему проекту; я взял билет в партер, чтоб посмотреть, нет ли Манон и Ж. М. в какой-либо ложе. Ни той, ни другого не оказалось. Я воротился на подъезд и прождал еще четверть часа, полный нетерпения и беспокойства. Видя, что никто не является, я отправился к своему фиакру, совершенно не зная что делать. Извозчик, заметив меня, сделал несколько шагов мне на встречу и с таинственным видом объявил мне, что уже с час меня в карете ждет хорошенькая барышня; что она спрашивает меня, и что, услышав, что я вернусь, сказала, что не соскучится в ожидании меня.

Я тотчас вообразил, что то была Манон. Я подошел. Я увидел хорошенькое личико, но только не ее; то была незнакомка, которая спросила меня сперва, имеет ли она честь говорить с г. кавалером де-Грие.

Я отвечал, что это мое имя.

У меня есть письмо к вам, – сказала она; – из него вы узнаете, зачем я явилась, и каким образом мне удалось узнать ваше имя.

Я попросил ее обождать, пока я прочту письмо в ближайшем кабачке. Она пожелала идти со мной и посоветовала мне взять отдельную комнату.

От кого это письмо? – спросил я ее, взойдя наверх; она подала мне письмо.

Я узнал руку Манон. Вот приблизительно, что в нем стояло: «Ж. М. принял ее вежливо и великолепно свыше всякого представления. Он осыпал ее подарками. Он заставил ее понять, как живут королевы. Она, тем не менее, уверяла, меня, что не забудет меня среди этого нового великолепия, но что ей не удалось уговорить Ж. М. ехать сегодня с нею в театр, а потому она отлагает до другого дня удовольствие меня видеть, и что ради того, чтоб утешить меня в огорчении, которое, как она предвидит, причинит мне это известие она нашла средство достать для меня одну из самых хорошеньких в Париже девушек, которая и передаст мне ее письмо. Подписано: ваша верная любовница Манен Леско».