или еще что.

Голова Себастиана медленно склоняется вбок, перед вопросом:

– Что ты хочешь сказать?

Воздух выбивает из моих легких.

Глаза Мэнни расширяются, и только единственным образом все станет еще более

неловким, если Мэнни откроет рот с «Вы, парни, самая милая парочка».

– Я просто хотел… – он смотрит на меня в поисках помощи. – Прости, я видел, как вы

гуляли несколько недель назад и подумал…

Вся кровь отступает от лица Себастиана.

– Мэнни… – начинаю я, но он отмахивается от меня.

– Не, парни, я понял. Как бы то ни было. Вы оба приглашены, или каждый из вас, по

отдельности, как подойдет лучше, – он такой простодушный парень, и я надеюсь Себастиану

спокойно от того, что очень очевидно Мэнни так или иначе нет никакого дела вместе мы или нет,

но Себастиан похож на статую рядом со мной. Бросив короткий взгляд через плечо Мэнни уходит,

а Себастиан поворачивается ко мне.

Ох, блин.

– Что ты сказал ему?

Я поднимаю руки вверх.

– Полегче…я ничего не говорил ему. Он всего лишь сказал, что видел, как мы гуляли.

Господи. В который раз? Их было так много, и каждый раз мы находили уютное местечко

на горе и целовались так, будто находились за закрытыми дверями. Сама мысль, что Мэнни

увидел что– то из этого…что, возможно, кто– то был с ним…в животе у меня, как в бурлящем

котле.

Себастиан поворачивается, и его профиль – портрет непроницаемой злости. Это, наверное,

первая секунда, когда я ощущаю нас настоящей парой. Как иронично, что это происходит в школе,

в коридоре стало свободнее, но несколько отставших стоят то тут, то там, и понятия не имеют, что

мы вместе, что мы целовались, что я видел, как он выглядит, когда теряется в наслаждении, что я

видел, как он плачет и сжимал его руку. Что я видел его великодушие и ощущал ту гордость, когда

понимал, что он – мой. Ни один из этих моментов не кажется настоящим, как у пары, как прямо

сейчас, когда я знаю, что мы серьезно поссоримся.

– Что было на озере?

– Пара парней вели себя, как мудаки, и он подошел к нам с Отэм после и сказал…

Его голос повышается на несколько октав.

– Отэм тоже знает?

Кто– то проходит мимо, и Себастиан пугается внимания, перестраивая свои черты в маску

и выдает тихое:

– Привет, Стелла.

Когда она уходит, я веду его к двери рядом, на парковку. Снаружи ни души – ни учеников,

ни учителей, практически никого на тротуаре – но даже при таком затишье Себастиан сохраняет

приличную дистанцию от меня. Дистанцию мормона, язвит мой разум.

– Я хочу сказать, очевидно, Мэнни видел нас. Он подходил ко мне с Отэм, когда мы

уезжали с озера – потому что один назвал другого педиком – и сказал, что сожалеет. Это было

неловко – как и там, – произношу я, показывая на коридор. – И Отэм заваливала меня вопросами

около двух часов.

– Таннер, это очень плохо, – Себастиан сверкает взглядом на меня, а затем отводит его,

медленно выдыхая. Я представляю себе огнедышащего дракона.

– Слушай. Мэнни видел нас. Не только меня – нас. И я вообще– то не размахиваю

повсюду радужным флагом. Я не рассказываю никому, что би. Отэм – моя лучшая подруга – даже

не знала до прошлой недели, и я не рассказывал ей о тебе. Я говорил, что у меня есть чувства к

тебе, а не то, что они взаимны.

– Я просто подумал…после вечера субботы… – он качает головой. – Я подумал, что,

возможно, ты рассказал что– то Мэнни или Эрику.

– С чего бы? – я понимаю, что не должен произносить следующую часть: это по– детски и

мелочно, но мой рот не получает этого сигнала: – Разве что, ну знаешь, я захотел обсудить с кем–

то важное эмоциональное событие в моей жизни.

Его голова резко дергается.

– Что это значит?

– Только то, что было бы приятно услышать тебя вчера и добиться хоть какого– то

подтверждения от тебя сегодня, что ты увидел меня и не психуешь.

– Таннер, я был вчера занят.

Ох, ощущения, как от пощечины. Открытой ладонью, с отпечатком на моей щеке.

– Много церковных занятий, полагаю.

Себастиан подхватывает это и его несет:

– Именно этим мы занимаемся по воскресеньям. Пусть твоя мать научит тебя тому, как у

нас все происходит. Если она помнит.

Раз…

Два…

Три…

Четыре…

Пять…

Я продолжаю считать. Я напоминаю себе, что он просто напуган. Я напоминаю себе, что

он растерян. Если бы я мог отступить назад в эту секунду, я знаю, что сказал бы себе: «Это не

твоя битва. Это битва Себастиана. Дай ему время. Но разве она и не моя тоже? Хоть немного?

Разве мы в этом не команда, пробираемся впервые вместе?

Он отворачивается от меня, запуская руку в волосы и нарезая круги по небольшому уголку

парковки. Он выглядит так, будто вот– вот сбежит. Забавно осознавать, что это, наверное, именно

то, что он хочет, потому что видимо, что он не желает продолжать эту дискуссию здесь. Он не

хочет этого нигде. Он хочет быть вместе без ожиданий и обсуждений. Как сформировавшаяся туча

– нависает сейчас здесь, уходя куда– то в неясное будущее, неопределенность.

Поэтому я спрашиваю его:

– Ты вообще представлял, что когда– нибудь расскажешь своим родителям, что ты – гей?

Могу сказать, что он даже не удивлен, как я быстро переключаюсь. Нет никакой тревоги,

никакого двойного смысла. Он сильнее хмурится, и отходит еще дальше от меня.

– Мне нужно выяснить много всего о себе, перед тем как заводить подобный разговор с

ними.

Я впиваюсь в него взглядом.

– Себастиан? Ты – гей?

Конечно, это так.

Да ведь?

Он смотрит на меня так, будто совсем не знает.

– Не знаю, как отвечать на это.

– Либо да, либо нет, вроде как.

– Я знаю, кем хочу быть.

– Кем хочешь быть? – какого хрена это вообще означает?

– Я хочу быть добрым, щедрым и любить Христа.

– Но какое отношение это имеет к моему вопросу? Ты уже такой человек. Ты

замечательный, заботливый и верный. Все эти качества создают из тебя человека, которого я

люблю. Ты уже такой. Статус гея не изменит этого.

И я вижу тот переломный момент, момент, когда слово оседает на его коже, когда оно

впитывается. Я сказал это. Не «гей». Я сказал «люблю».

Он произносит очень тихо мое имя, а затем смотрит в сторону.

Он даже не смотрит на меня, а я только что сказал ему, что люблю его.

Каким– то образом следующий вопрос кажется намного значимее, чем предыдущий.

– Себастиан, ты слышал, что я сказал? Я люблю тебя. Это вообще как– то отложилось?

Он кивает.

– Отложилось.

Он краснеет, и я замечаю, как румянец задерживается, и знаю, что это счастливый

румянец. Я вижу это. Знаю оттенки эмоций. Насколько это странно?

Ему нравится слышать, что я люблю его, но одновременно нет.

– Это слишком много для тебя, – произношу я. – Не так ли?

– Да, – отвечает он. – В смысле, честно говоря, это перебор. Дело даже не в том, что ты

спросил до этого… – его голос обрывается, и он украдкой оглядывается. – Гей я или нет? Такое

слишком говорить мне сейчас, потому что у меня выходит книга, и я собираюсь на миссию, и еще

много чего.

– Так значит просто неудобно слышать, как я говорю, что люблю тебя?

Он морщится.

– Таннер. Нет. Я просто хочу сказать, я не уверен, что смогу дать в ответ тебе то же самое,

что ты хочешь дать мне.

– Нет причин в моем желании подарить тебе мои чувства, – мне на самом– то деле

смешно от этого. – Просто это то, что я чувствую.

Он смотрит на меня, как на больного.

Как будто не верит мне.

– Я люблю тебя за то, кто ты есть, не за твой румянец, твои глаза или то, что ты

заставляешь меня испытывать, когда прикасаешься ко мне, – говорю я, и он снова краснеет. – Все,

что я люблю в тебе, никуда не исчезнет, когда ты уедешь в свой книжный тур, и никуда не

исчезнет, когда ты уедешь на миссию. Я все еще буду здесь, и я все еще буду думать обо всем

этом. Я все равно буду работать над этим, чтобы стать лучшим человеком, лучшим другом,

лучшим сыном. Я все равно буду думать – каково было бы стать лучшим парнем для тебя. А ты

будешь на миссии, думая о том, как сильно не хочешь быть геем.

Он злится, могу сказать. Мой первый инстинкт – пожалеть, что я не могу забрать свои

слова обратно, но он исчезает, как дым, когда реальность доходит до меня: я был серьезен в

каждом слове, которое произнес.

– Я не буду думать… – начинает он, но затем отворачивается, его челюсть подрагивает от

злости.

– Так это все? – спрашиваю его. – Мы достигли предела того, что ты хочешь отдавать?

Она качает головой и говорит:

– Ты хочешь, чтобы я был тем, чем не являюсь.

Чем. Не кем, а чем.

– Я только хочу, чтобы для тебя было нормально то, кто ты сейчас. Я знаю, что не

единственный здесь испытываю чувства.