выходные, не говоря уже о будних днях, и у нас займет, по меньшей мере, еще час, чтобы

добраться до дома. Солнце висит низко над горизонтом, придавая небу насыщенный, чарующий

синий цвет.

Его ладонь проскальзывает под мою, и он откидывается назад, прижимая наши

соединенные руки к своей груди. Даже под его дутой курткой я ощущаю жар его тела.

– Черт…вот это подъемчик.

Я продолжаю сидеть, откинувшись на вторую руку, чтобы удержать себя, и вглядываюсь в

горизонт. У гор резкий зеленый цвет с участками белого снега. Их острые вершины и гладкие,

скалистые грани усыпаны деревьями. Здесь все так не похоже на долину внизу, где все кажется

усыпано «TGIFridays» и продовольственными магазинчиками.

– Тан?

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Соблазну заползти на него и целовать часами

практически невозможно сопротивляться, но есть что– то удивительное в возможности просто так

сидеть и держаться за руки

со

своим

парнем.

– А?

Он подносит мою руку к своим губам, целуя мои костяшки.

– Могу я прочитать ее?

До меня очень быстро доходит. Я ожидал этого, но все же.

– Со временем. Я просто…Она не готова.

Он отталкивается, чтобы сесть прямо.

– Я понимаю. Но ты же начал ее, да?

Ложь омрачает меня изнутри.

– Вообще– то, – начинаю я. – У меня возникли проблемы с началом. Я хочу написать что–

то новое. И напишу. Но каждый раз, когда я сажусь за ноутбук, то пишу о….нас.

– И это я тоже понимаю, – он замолкает на несколько вдохов. – Я имел в виду то, что

говорил. То, что я прочитал, – замечательно.

– Спасибо.

– Поэтому, если захочешь, я мог бы поработать редактором? Сделать ее менее

узнаваемой?

Уверен, что он проделал бы отличную работу, но он уже достаточно занят, помимо этого.

– Я не хочу, чтобы ты переживал за это.

Он колеблется, но потом сжимает мою руку.

– Очень трудно этого не делать. Ты не можешь сдать такую книгу Фуджите. Но если ты

ничего не сдашь, это будет провалом.

– Знаю, – чувство вины холодом вспыхивает на моей коже. Не совсем уверен, что может

быть хуже: просить его помощи или пробовать начать сначала.

– Мне тоже нравится думать о нас, – сообщает он. – Думаю, мне бы понравилось

редактировать книгу.

– В смысле, я мог бы отправить тебе те части, с которыми нужно поработать, но не хочу

отправлять их на твою университетскую почту.

Думаю, мысль о личном электронном адресе не приходила в его голову.

– Ох, точно.

– Ты можешь создать новый аккаунт, и я смогу отправить туда.

Он уже кивает, и кивки усиливаются, чем больше до него доходит смысл сказанного. Я

знаю точно, о чем он думает: мы сможем переписываться по электронке постоянно.

Он такой очаровательный, и мне не хочется лопать его пузырь.

– Только будь осторожен в том, что делаешь дома, – предупреждаю я. – Моя мама создала

отслеживающее приложение для родителей. Я лучше всех знаю, как легко они могут отследить

каждое твое движение.

– Не думаю, что мои родители настолько технически подкованы, – отвечает он, смеясь

при этом. – Но намек понят.

– Ты удивишься, узнав, как это легко, – говорю я, наполовину гордясь и наполовину

извиняясь перед всеми в моем поколении, кого подставило первое изобретение моей матери. –

Именно так мои родители узнали обо мне…и о моем интересе парнями. Они установили

приложение в наше облако и видели все, что я искал, даже если я подчищал историю.

Его лицо сереет.

– Они пришли ко мне, чтобы поговорить об этом, и именно тогда я признался, что

целовался с мальчиком прошлым летом.

Мы упоминали об этом, но никогда свободно не обсуждали.

Себастиан ерзает, поворачиваясь лицом ко мне.

– Что они сказали?

– Мама не была удивлена, – я поднимаю камушек и сбрасываю его с края утеса. – Для

папы было сложнее, но он хотел, чтобы стало проще. Он разобрался в своих чувствах со временем,

я думаю. В первый наш разговор, он спросил меня – было ли это определенным этапом, и я

ответил, что возможно, – пожимаю плечами. – То есть, я откровенно не знал. Не сказать, что я

проходил через подобное прежде. Я просто знал, что испытывал то же самое, когда смотрел на

снимки обнаженных парней, как и на снимки обнаженных девушек.

Себастиан вспыхивает ярко– красным. Кажется, я ни разу не видел его лицо таким

пылающим. А он разглядывал хоть когда– нибудь обнаженные снимки? Я смутил его? Потрясно.

Его слова выходят немного искаженными:

– Ты занимался сексом?

– С несколькими девчонками, – признался я. – С парнями только целовался.

Он кивает, как будто это как– то важно.

– Когда ты понял? – спрашиваю я.

Он хмурит брови.

– Понял что? Что ты – би?

– Нет, – смеюсь я, но подавляю смех, потому что не хочу, чтобы это показалось

издевательством. – Я имел ввиду, что ты – гей?

Растерянность на его лице становится сильнее.

– Нет.

– Нет что?

– Не… такой.

Похоже, что– то попадает под вращающееся колесо моего сердцебиения и застревает там.

На один вдох в моей груди становится больно.

– Ты не гей?

– То есть, – начинает он, суетится и пробует снова. – Меня привлекали парни, и сейчас я

встречаюсь с тобой, но я не гей. Это иной выбор, а я не выбираю такой путь.

Даже не знаю, что сказать. Внутри меня состояние, будто я тону.

Я отпускаю его руку.

– Как ты – не гей, не натурал, ты просто … ты, – говорит он, наклоняясь вперед, чтобы

перехватить мой взгляд. – Я не гей, не натурал, я просто – я.

Я так сильно хочу его, что от этого практически больно. Поэтому, когда он целует меня, я

пытаюсь ощущением того, как он втягивает мою нижнюю губу, заблокировать все остальное. Я

хочу, чтобы его поцелуи приносили ясность, уверенность, что ярлык не важен – это важно.

Но это не так. Все время, что мы целуемся, и позже – когда мы встаем и спускаемся

обратно – у меня все еще то же ощущение, что я тону. Он хочет прочесть мою книгу, книгу о

влюбленности к нему. Но как я могу вручить ему свое сердце, когда он только что сказал,

недвусмысленными словами, что не разговаривает на этом языке?

Глава 14.

После обеда в субботу Отэм бежит за мной до конца подъездной дорожки. Когда мы,

наконец, оказываемся вне пределов моего дома, ее плотину вопросов прорывает.

– Ты разговаривал с ним, когда я пришла?

– Да.

– Ты говорил мне, что ты ему не нравишься? Таннер, я видела, как он смотрит на тебя.

Я открываю машину, затем водительскую дверь. Я на сто процентов не в настроении для

подобного. Даже после утреннего разговора с ним, слова Себастиана, произнесенные в четверг,

все еще рикошетят в моей голове.

Не…такой.

Я – не гей.

– Разве ты не замечаешь, как он смотрит на тебя?

– Отти, – это не отрицание, и не подтверждение. Сейчас это должно сработать.

Она забирается вслед за мной, защелкивает свой ремень, а затем поворачивается лицом ко

мне.

– Кто твой лучший друг?

Я знаю единственный верный ответ на это:

– Ты. Отэм Саммер Грин, – включаю зажигание и смеюсь, несмотря на свое мрачное

настроение. – По– прежнему самое лучшее из худших имен на планете.

Отти игнорирует это.

– А кому ты больше всех доверяешь на планете?

– Отцу.

– После него, – она поднимает свою руку. – И после мамы, бабушки, семьи и бла,бла, бла.

– Хейли я абсолютно не доверяю, – я оборачиваюсь, глядя через плечо назад, чтобы

съехать с подъездной дорожки. Папа не позволяет мне полагаться только на камеру заднего вида

чувствительной «Камри», которой я управляю.

Отэм хлопает по приборной панели.

– Чего ты цепляешься! Хватит противоречить мне.

– Ты – моя лучшая подруга, – выворачиваю руль и выезжаю из нашего района. – Я

доверяю тебе больше всех.

– Тогда почему у меня такое ощущение, что ты мне недоговариваешь что– то важное?

Собака с костью, помните. Мое сердце снова колотится, тук– тук– тук по моей грудной

клетке.

Я разговаривал по телефону с Себастианом, когда Отти пришла ко мне домой. Мы

обсуждали его дневной поход на молодежную, церковную работу.

Мы не обсуждали насколько он не– гей.

Мы так же не обсуждали мою книгу.

– Ты постоянно с ним, – язвит она.

– Ладно, во– первых, мы, честно говоря, работаем над моей книгой, – отвечаю я, и

образное лезвие порицательно вонзается в мою совесть. – Ты сама выбрала работать с Клайвом –

что замечательно – но сейчас я в паре с Себастианом. Мы зависаем вместе. Во– вторых, я не знаю,

гей он или как, – и это определенно даже не ложь. – И в третьих, его ориентация – не наше дело.

Единственная причина, что это мое дело, потому…

Только сейчас приходит осознание, что подавать этим отношениям воздуха за пределами

пузыря «Таннер– Себастиан» было бы удивительно. Даже только сама идея поговорить с кем– то,

помимо мамы и папы, об этом, вызывает во мне ощущение, что я могу вдохнуть полной грудью