а какое– то странное чувство потери, как будто ни для кого больше не будет существовать версии

Таннера и Отэм. У нас у обоих теперь есть другие люди.

Даже если мы еще не знаем об этом.

– Что с лицом? – она обводит круг в воздухе передо мной.

– Просто думаю, – я поднимаю ее красную ручку, черкая на подошве своего кеда. – Я

хотел поговорить с тобой.

– Прозвучало серьезно.

– Нет, не так, – прищуриваюсь, раздумывая. – Нет, серьезно, полагаю. Я просто хотел

попросить прощения.

Она ничего не отвечает, поэтому я поднимаю на нее взгляд, пытаясь прочитать выражение

ее лица. Я знаю Отэм лучше, чем кто– либо другой, но прямо сейчас не могу уловить, о чем она

думает.

– За что? – наконец, спрашивает она.

– За то, что отдалился.

– Это синоним занятости, – отвечает она. Она откидывается назад и тянет, болтающуюся

ниточку на кромке моих джинсов. – Прости, что была не самым лучшим другом в последнее

время.

Это удивляет меня, и я поднимаю на нее взгляд.

– В смысле?

– Я знаю, что ты подружился с Себастианом, и думаю, я приревновала.

Ой. Тревожные звоночки раздаются в моей голове.

Она сглатывает, неловко и громко, и ее голос дрожит, когда она произносит:

– В смысле, он занял то время, которое ты обычно отдавал мне. И присутствует что– то

такое интенсивное, когда вы, ребята, общаетесь, поэтому мне кажется, что он может забрать то,

что принадлежит мне, – она поднимает на меня глаза. – Разве в этом есть смысл?

Мое сердце стучит отбойным молотком в груди.

– Думаю, да.

Ее лицо становится красным, подтверждая, что этот разговор намного больше, чем просто

о дружбе. Если бы она просто помечала свою дружескую территорию, то не краснела бы, она бы

злилась. Но здесь есть кое– что еще. И даже не зная степени отношений между мной и

Себастианом, она чувствует их интенсивность. Эту догадку она еще не может никак назвать.

– Я ревную, – говорит она и пытается выглядеть наглее с задранным в воздух

подбородком. – По многим причинам, но я работаю над некоторыми из них.

Такое ощущение, что меня ударили в грудь молотком.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, так?

Ее щеки вспыхивают ярко– розовым.

– Да.

– Как самого важного для меня человека в мире, да?

Она поднимает глаза, они остекленели.

– Да, я знаю.

По правде говоря, Отэм всегда знает, кто она и чего хочет. Она всегда хотела стать

писательницей. Она – белая, гетеросексуальной ориентации и просто прекрасна. Перед ней есть

путь, которому, последовав, она сможет прийти ко всему, и никто и никогда не скажет ей, что она

не может или не должна хотеть этого. У меня есть способности к естественным наукам, но и

двойственное отношение насчет того, чтобы последовать докторскому пути моего отца, и я

понятия не имею, кем хочу быть. Я просто подросток – наполовину еврей и бисексуал –

влюбленный в парня мормона. Мой путь не такой очевидный.

– Иди сюда, – прошу я.

Она заползает на мои колени, и я заключаю ее в свои объятия, удерживая ее так долго,

сколько она позволяет мне. Она пахнет своим любимым шампунем, а ее волосы – мягкие на моей

щеке, и я уже сотни раз мечтал, чтобы у меня возникло что– то вроде желания к ней, но вместо

этого там только глубокая, отчаянная привязанность. Теперь я понимаю, о чем говорил отец.

Легко сказать, что я смогу сохранить свою дружбу, но мне нужно сделать намного больше этого.

Мне нужно ее так же сберечь. Скорее всего, мы не пойдем в один и тот же колледж в следующем

году, и теперь пришло время убедиться, что наша дружба крепка. Если я когда– нибудь потеряю

ее, то буду опустошен.

***

«Warriors» играют с «Cavs» в ответном матче, и отец приземляется на диван. Каждая линия

его тела напряжена. Степень его презрения к Леброну Джеймсу14 мне не понятна, но я не могу

винить его за преданность.

– Я сегодня виделся с Отэм, – сообщаю ему.

Он ворчит, кивая. Ясное дело, он не слушает.

– Мы тайно поженились.

– Да?

– Тебе нужно пиво и пивное брюхо к нему, если ты собираешься так отключаться перед

теликом.

Он снова ворчит, кивая.

– У меня проблемы. Могу я взять пятьсот долларов?

Наконец– то, папа испуганно смотрит на меня.

– Что?

– Просто проверил.

Несколько раз моргнув он выдыхает с облегчением, когда игра прерывается на рекламу.

– Что ты говорил?

– Что я виделся сегодня с Отти.

– У нее все хорошо?

Я киваю.

– Кажется, она встречается с Эриком.

– С Эриком Кушингом?

Снова киваю.

Он обрабатывает эту информацию именно так, как я и ожидал от него.

– Я думал, она влюблена в тебя?

Нет и шанса ответить на это, не показавшись мудаком.

– Думаю, да, влюблена немного.

– Ты рассказал ей о Себастиане?

– Ты серьезно? Нет.

Игра снова начинается на экране, и мне не нравится делать это, но все похоже на то, как

термиты поедают деревянную перекладину. Если я не избавлюсь от этого, то буду пронизан

беспокойством.

– Пап, что было, когда ты сказал Бабб, что встречаешься с мамой?

Он бросает на телевизор последний, неохотный взгляд, прежде чем потянуться за пультом,

отключая звук. А затем он разворачивается, упираясь одной ногой в диван, лицом ко мне.

– Это было очень давно, Тан.

– Я просто снова хотел об этом послушать, – я слышал эту историю раньше, но иногда мы

воспринимаем все по– детски, и детали в каком– то роде могут ускользнуть от нас – не все

является таким, как кажется. История романа моих родителей – одна из подобных вещей: это было

очень романтично, когда они впервые рассказали нам об этом, и реальность того, как было сложно

отцу и его семье – и маме тоже – потерялась больше в рассказе, как они добивались своего «долго

и счастливо».

14 Леброн Джеймс – игрок баскетбольной команды «Кливленд Кавальерс» (Cavs)

Мне было тринадцать, а Хейли – десять, и рассказанная нам история была сокращена: Бабб

хотела, чтобы папа женился на дочери ее лучше подруги, женщине, которая родилась в Венгрии и

приехала сюда, чтобы учиться в колледже. Это нормально, говорили они нам, для родителей –

прикладывать руку к сватовству. Они не объяснили остальные части, что я узнал уже со временем,

поговорив с тетями и кузинами, что вмешательство семьи логично на многих уровнях: брак –

навсегда, а безумная страсть стирается. Найти человека, одного с тобой происхождения и

достоинства, в конце концов, намного важнее, чем остаться с человеком, с которым ты хочешь

заниматься сексом всего несколько месяцев.

И папа встретил маму в Стэнфорде, и, как говорит мама, она знала. Он боролся, но в итоге,

он тоже понял.

– Я познакомился с твоей мамой в первый свой день в медколледже, – вспоминает он. –

Она работала в той старомодной закусочной рядом с кампусом, а я пришел туда, умирающий с

голода и измотанный. Я переехал только за день до начала занятий, и реальность такого далекого

нахождения от дома очень сильно отличалась от моих ожиданий. Это было дорого и напряженно,

моя рабочая нагрузка была уже невероятной. Она сделала самый превосходный сэндвич с

курицей, притянула его мне и спросила, может ли пригласить меня на ужин.

Я уже слышал эту часть. Я обожаю эту часть, потому что обычно папа шутит про

приманку и переключается на мамину готовку. В этот раз, он не делает так.

– Я думал, что она хотела быть дружелюбной, потому что я выглядел очень подавленным.

Я не предполагал, что она могла подумать, что мы могли бы встречаться, – он смеется. – Но когда

она пришла, ее намерения стали кристально очевидны, – а теперь его голос понижается. Мне

больше не подают поверхностную версию истории. Мне подают версию, которую взрослый

мужчина рассказывает своему взрослому сыну.

Мама – красавица. Она всегда была красавицей. Ее уверенность в себе делает ее просто

неотразимой, но в комбинации с ее гениальностью у папы и шанса не было. Ему было только

двадцать один, в конце концов – молодой студент– медик – и в тот первый вечер, на ужине, он

сказал сам себе, что не повредит провести с ней немного времени. У него была парочка подружек

до этого, но ничего серьезного. Он всегда знал, что в итоге вернется домой и женится на ком– то

из общины.

Мама с папой встречались тайно, и за два года вместе, даже когда оставался у нее, он по–

прежнему настаивал, что женится на еврейке. Каждый раз, когда он говорил это, она скрывала

свою боль и отвечала: «Окей, Пол».

Когда Бабб и сестра папы Бека приехали в гости на три недели, мама ни разу не

встретилась с ними. Он ничего им не рассказывал о ней, и все время, что они пробыли в городе,

она так же ни разу не видела его. Как будто он исчез. Он не звонил и не объявлялся. Она бросила

его, когда они уехали, и папа даже не спорил. Он пожелал ей удачи и наблюдал, как она уходила.

Несмотря на то, что папа всегда отмалчивался об их времени врозь, мама шутливо