Элизабет оглянулась в притворном шоке:

– Боже мой, сэр, я не ловлю рыбу!

– Вы посидите? – спросил он тоном, который можно было бы принять за сарказм.

Элизабет опустила ресницы, чтобы скрыть улыбку, вызванную растущим нетерпением в его голосе.

– Конечно, я посижу, – гордо сказала она. – Сидеть – это чрезвычайно подходящее занятие для леди, а рыбная ловля, по моему мнению, нет. Я, однако, обожаю смотреть, как вы это делаете.

В течение следующих двух часов она сидела на большом валуне рядом с ним, жалуясь, что камень такой жесткий, что солнце светит так ярко и что воздух такой сырой, а когда больше не могла найти причин для жалоб, то принялась жужжать ему в уши обо всех пустяках, какие только могли прийти ей в голову, и при этом время от времени бросая в воду камешки, чтобы распугать рыбу, тем самым окончательно испортив ему утро.

Когда, наконец, несмотря на все старания Элизабет помешать лорду Марчмэну, он поймал одну, девушка вскочила на ноги и отступила на шаг.

– Вы… вы делаете ей больно! – вскричала она, когда Джон вытащил крючок из рыбьего рта.

– Больно кому? Рыбе? – спросил он, не веря своим ушам.

– Да!

– Ерунда, – сказал лорд Марчмэн, посмотрев на нее, как на слабоумную, и бросил рыбу на берег.

– Послушайте, она не может дышать, – простонала Элизабет, не отрывая глаз от бьющейся рыбы.

– Ей и не надо дышать, – отрезал Джон, – мы ее съедим на завтрак.

– Я не буду, конечно, – вскричала она, стараясь смотреть на него как на хладнокровного убийцу.

– Леди Камерон, – сурово спросил он, – должен ли я верить, что вы никогда не ели рыбу?

– О, конечно, ела.

– А откуда, как вы думаете, появилась рыба, которую вы ели? – продолжал Джон с раздражающей логикой.

– Она появилась из аккуратного чистого бумажного свертка, – заявила Элизабет, тупо смотря на него. – Она всегда аккуратно завернута в чистую бумагу.

– Ну, она не родится в этой чистой бумаге, – ответил лорд Марчмэн, и Элизабет испытала неприятные минуты, скрывая свое восхищение его терпением и одновременно твердым тоном, которым он теперь заговорил с ней. Он не был, как она сначала думала, дураком или размазней. – А до того, – продолжал Джон, – где была рыба? Начнем с того, как эта рыба попала на рынок?

Элизабет гордо вскинула голову, с сочувствием посмотрела на трепещущую рыбу, затем окинула его высокомерно-осуждающим взглядом.

– Я полагаю, они пользуются сетью или чем-нибудь, но я абсолютно уверена, они так не делают.

– Как? – потребовал он ответа.

– Так, как вы – подкрадываетесь к ней в ее родном водяном доме, обманываете ее, пряча крючок в этой несчастной пушистой штуке, а затем выдергиваете бедную рыбку из ее семьи и бросаете на берег умирать. Это совершенно бесчеловечно! – сказала она и нервно одернула юбки.

Лорд Марчмэн, нахмурившись, смотрел на нее с недоверием, затем тряхнул головой, как бы пытаясь прояснить свои мысли. Через несколько минут он повел ее домой.

Элизабет заставила его нести корзинку с рыбой с другой, не со своей стороны. А когда это, казалось, не смутило беднягу, она потребовала отставить руку в сторону, – чтобы корзина оказалась еще дальше от ее персоны.

Элизабет ничуть не удивилась, когда лорд Марчмэн, извинившись, удалился до ужина и оставался мрачным и задумчивым в течение всего невеселого застолья. Она, однако, заполняла паузы, с увлечением описывая разницу между французской и английской модой и рассуждая, насколько важно пользоваться перчатками из наилучшей козлиной кожи, затем развлекала его подробным описанием каждого платья, которое видела и могла вспомнить. К концу ужина лорд Марчмэн выглядел ошарашенным и сердитым; Элизабет немного охрипла и весьма взбодрилась духом.

– Я думаю, – сказала Берта с гордой улыбочкой, оставшись наедине с Элизабет в гостиной, – он сейчас по-другому смотрит на предложение, миледи.

– Я думаю, за обедом он прикидывал, как бы попроще меня убить, – сказала Элизабет, хихикнув.

Она собиралась еще что-то сказать, когда дворецкий прервал их, объявив, что лорд Марчмэн желает побеседовать наедине с леди Камерон в своем кабинете.

Элизабет приготовилась к еще одному поединку остроумия, – или глупости, – подумала она, улыбаясь про себя, и послушно последовала за дворецким через темный в коричневых тонах холл в огромный кабинет, где с правой стороны за письменным столом в темно-бордовом кресле сидел граф.

– Вы желали видеть… – начала она, входя в кабинет, но что-то рядом на стене коснулось ее волос.

Элизабет повернула голову, ожидая увидеть висящий там портрет, а вместо него перед ее глазами оказались клыки огромной кабаньей головы. На этот раз вырвавшийся крик был совершенно непритворным, хотя его вызвала неожиданность, а не страх.

– Он совершенно мертв, – сказал граф с усталой безнадежностью в голосе, глядя, как она, зажав рот рукой, отшатнулась от его самого ценного охотничьего трофея.

Элизабет тут же пришла в себя, скользнула взглядом по стене с охотничьими трофеями и обернулась.

– Можете не зажимать себе рот, – указал он.

Элизабет пронзила его еще одним осуждающим взглядом, покусывая при этом губу, чтобы не улыбнуться. Ей ужасно хотелось послушать, как он выследил этого медведя, или где нашел того чудовищно большого вепря, но она знала, что этого не следует делать.

– Пожалуйста, милорд, – вместо этого сказала Элизабет. – Скажите мне, что эти бедные создания умерли не от ваших рук.

– Боюсь, что от моих. Вернее от моего ружья. Сядьте, пожалуйста. – Он кивнул в сторону кожаного кресла с подголовником, стоящего перед столом, и Элизабет опустилась в его обволакивающую мягкость. – Скажите мне, пожалуйста, – спросил лорд Марчмэн, и его взгляд смягчился, когда он посмотрел на поднятое к нему лицо, – в случае, если мы поженимся, как вы представляете нашу совместную жизнь?

Элизабет не ожидала такой прямой атаки и почувствовала к нему уважение и одновременно смутилась. Глубоко вздохнув, попыталась по порядку описать такой образ жизни, который, как она знала, был ему ненавистен.

– Естественно, мы будем жить в Лондоне, – начала Элизабет, подаваясь вперед и демонстрируя горячую увлеченность, – я так обожаю город и городские развлечения.

Он сдвинул брови при упоминании Лондона.

– А какие развлечения вам нравятся?

– Развлечения? – переспросила Элизабет весело, на ходу придумывая ответ. – Балы, и рауты, и оперу. Я обожаю давать балы и бывать на них. По правде, для меня просто невыносимо пропустить бал. Да, во время моего Сезона были дни, когда мне удавалось побывать не менее чем на пятнадцати разных балах! И я обожаю играть в карты, – добавила Элизабет, пытаясь внушить ему, что расходы на нее будут намного больше, чем приданое, которое она принесет. – Однако мне страшно не везет и вечно приходится занимать деньги.

– Понятно, – сказал он, – что-нибудь еще?

Элизабет растерялась, чувствуя, что ей следует придумать что-то еще, но его пристальный задумчивый взгляд сбивал ее с толку.

– А что еще имеет в жизни значение, – спросила она с притворной веселостью, – кроме балов, игры и избранного общества?

Его лицо выражало такое глубокое раздумье, что Элизабет почувствовала – он собирается с мужеством, чтобы отказаться от нее, и ждала, сохраняя молчание, боясь помешать ему. Как только лорд Марчмэн начал говорить, она поняла – он заберет назад свое предложение, потому что его речь стала сбивчивой, как это, казалось, случалось каждый раз, когда граф говорил с ней о вещах, которые считал важными.

– Леди… э… – начал он, заикаясь, проведя пальцами под шейным платком.

– Камерон, – услужливо подсказала Элизабет.

– Да… Камерон, – согласился лорд Марчмэн и замолчал на минуту, собираясь с мыслями – Леди Камерон, – начал он, – я простой сельский помещик, не имеющий ни малейшего желания проводить Сезон в Лондоне и красоваться в свете. Я езжу туда как можно реже. Я понимаю, что это разочарует вас.

Элизабет печально кивнула.

– Очень боюсь, – сказал он, и краска залила его шею, – что мы не подойдем, леди… э… – Лорд Марчмэн замолк, смущенный собственной грубостью.

– Камерон, – подсказала Элизабет, желая, чтобы он закончил свою мысль.

– Да, конечно, Камерон. Я знал это. Что я пытался сказать, так это… э…

– Что мы не подойдем друг другу? – помогла Элизабет.

– Точно! – Ошибочно приняв последнюю фразу за ее собственную, а не его мысль, он вздохнул с облегчением и энергично кивнул. – Должен сказать, я счастлив слышать, что вы согласны со мной.

– Естественно, я сожалею, что это так, – добавила любезно Элизабет, чувствуя, что надо как-то возместить ему за те душевные муки, которые она заставила его пережить у ручья. – Мой дядя тоже будет очень разочарован, – продолжала Элизабет. Это было все, что она могла сделать, и борясь с желанием вскочить на ноги и вложить перо ему в руку, добавила: – Вы не хотели бы написать ему сейчас и объяснить ваше решение?

– Наше решение, – галантно поправил он.

– Да, но… – Она заколебалась, осторожно подбирая слова. – Мой дядя будет так сильно разочарован, что мне… мне не хотелось бы, чтобы он возложил вину на меня.

Она подумала, что сэр Фрэнсис в своем неизбежном письме к ее дяде вполне мог обвинить Элизабет в том, что она является виновницей несостоявшегося брака, поэтому девушка не хотела рисковать, если лорд Марчмэн сделает то же. Дядя Джулиус не был дураком, и он поймет, что племянница сознательно разочаровала своего поклонника и намеренно разрушила его планы.

– Понятно, – сказал он, смотря на нее с вызывающим у нее беспокойство вниманием, затем взял гусиное перо и очинил его. У Элизабет вырвался вздох облегчения, когда она увидела, что граф пишет записку. – Теперь, когда это неприятное дело закончено, можно я спрошу вас кое-что? – сказал он, отложив записку в сторону.

Элизабет радостно кивнула.

– Почему вы приехали сюда… то есть почему вы решили пересмотреть мое предложение?