– Какой абсурд! Это вовсе не одно и то же!

– Неужели? – Джек скрестил руки на груди. – В чем же разница?

– А в том, что платье – это намного безобиднее.

– Ну и что? Суть-то не меняется. И платье с низким вырезом – явная уловка для достижения определенного результата.

– А в результате вашей уловки я должна решить, что вы станете хорошим отцом только потому, что можете успокоить ребенка с помощью часов?

– К сожалению, у меня нет времени на долгое ухаживание, и вы это прекрасно знаете. Поэтому сегодня я попытался показать вам, каким я буду отцом. Попытался показать тем единственным способом, который смог придумать с учетом ограниченного времени. Вы говорите, что это – постановка. Но ведь и обстоятельства, в которых мы находимся, – тоже своего рода постановка. Не забывайте: все это придумала Белинда.

– И все же демонстрация своих достоинств за счет Хансборо вряд ли была необходимой. Вы могли бы все объяснить мне на словах.

– Мог. И неоднократно пытался это сделать. Но мои слова на вас не действуют. Вы просто не обращаете на них внимания – не обращаете, когда я пытаюсь объяснить, чем был для меня тот поцелуй в Ньюпорте, не обращаете и тогда, когда я признаюсь вам в любви.

– Тише, Джек! – Линнет осмотрелась, но поблизости никого не было. Правда, некоторые из гостей наблюдали за ними с лужайки, в том числе – леди Трабридж и Хелен Холланд.

– Насколько я помню, все это вас не убедило, – продолжал Джек. – Мои слова отскакивают от вас, как стрелы от каменной стены.

– Неправда! – запротестовала Линнет. – Я не…

– Я мог бы клясться и божиться, что обожаю детей и что я, в отличие от Хансборо, никогда не прикажу няне унести ребенка только потому, что он плачет в присутствии гостей. Но разве мои слова могли бы что-нибудь изменить?

Девушка хотела ответить, но граф тут же снова заговорил:

– А ведь я, в отличие от моего отца, не считаю, что детей надо держать в дальнем углу дома, где за ними присматривает няня и где они месяцами не видят родителей. И я мог бы сказать, что для меня неприемлемо отправлять ребенка в интернат, когда ему не исполнилось и десяти лет. А видеться с родителями такой ребенок может только во время летних каникул. Я мог бы объяснить, что не считаю хорошую взбучку с использованием стека решением любых дисциплинарных проблем.

– Боже правый! – воскликнула Линнет, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. – Неужели таким было ваше детство?

Джек отвел глаза.

– И еще я мог бы сказать: стань мой сын хорошим футболистом, я ни разу не пропустил бы церемонию награждения. А любые проблемы в школе я бы посчитал признаком того, что ему необходимо уделять больше внимания, а не проявлением его никчемности. Я бы никогда не насмехался над ним и не унижал только за то, что он – второй сын, а не первый. И я бы ни за что не лишил бы его содержания…

Линнет, ошеломленная, молчала.

– Да, со мной именно так и было, – говорил граф, но теперь он с вызовом смотрел девушке прямо в глаза. – Так что теперь вы знаете все. Мой отец, а вслед за ним и мой брат – оба очень любили напоминать мне о моем ежеквартальном содержании. Они знали, что у меня нет других источников дохода, и развлекались, держа меня постоянно в подвешенном состоянии, мол, захочу – дам, захочу – нет.

Линнет тихо вздохнула.

– Но я же не знала…

– Не важно…

– Нет, Джек, это очень важно, – возразила Линнет; она почти физически ощущала его боль. – Вы должны были сказать мне, объяснить…

– И вы бы мне поверили? – Он криво усмехнулся. – Сомневаюсь. Вы хотели знать, каким я буду мужем и отцом. Но как, скажите на милость, ответить на этот вопрос словами?

– Но сейчас у вас со словами все в порядке.

– Тем не менее я решил, что демонстрация моей любви к детям – самый простой, уместный и наиболее действенный способ все вам объяснить.

Не добавив больше ни слова, граф отвернулся и быстро ушел.


В течение двух следующих дней Джек был идеальным джентльменом. Он надеялся, что по утрам, когда Линнет каталась по парку с Каррингтоном, герцог, говоривший лишь о политике, успевал наскучить ей до смерти. Но он больше не подстрекал герцога, хотя искушение было велико.

А ухаживания Тафтона, к счастью, ни к чему не приводили. Джек заметил, что всякий раз, находясь в обществе маркиза, Линнет старается держаться от него подальше, так что он даже немного жалел соперника. Но, конечно же, Джек не собирался давать ему советы – можно было бы пожевать листья петрушки, к примеру.

А вот виконта Хансборо Линнет, несмотря ни на что, не избегала. И всякий раз, когда они танцевали или оживленно беседовали, тот не сводил горящих глаз с декольте девушки. Глядя на них, Джек придумывал самые разные способы снова выставить виконта в невыгодном свете, но дальше фантазий дело не пошло.

Да, Джек действительно держался как истинный джентльмен – вел, например, вежливые беседы с Линнет и ее матерью за чайным столом. И решительно выбрасывал из головы мысли о том, как заставить Хелен оставить их с девушкой наедине. Если же они танцевали с ней вальс, то не старался прижать ее к себе – напротив, строго следил за тем, чтобы их тела оставались на приличном расстоянии, и во время танца заводил исключительно учтивые и любезные разговоры. А если ему случалось встретить Линнет в одиночестве, то он галантно раскланивался, произносил несколько ни к чему не обязывающих фраз и шел дальше. В общем, был образцовым джентльменом.

Увы, безупречное поведение не приносило пользы. Впрочем, ничего другого Джек и не ожидал. Он старательно соблюдал дистанцию вовсе не потому, что хотел этим чего-то добиться. Просто для него это был единственный способ сохранить здравый рассудок.

Ему удавалось ценой героических усилий строго контролировать свои действия, но он никак не мог обуздать свою фантазию и потому снова и снова вспоминал о поцелуе среди кустов самшита, – а затем начинал думать о том, что могло бы произойти после поцелуя; причем разыгравшееся воображение делало все это абсолютно реальным. И еще он часто вспоминал выражение, появившееся на лице Линнет после того, как они отпрянули друг от друга. Ведь это выражение явно свидетельствовало о том, что поцелуй доставил ей удовольствие. Правда, для Джека подобный успех оказался не слишком большим утешением – ему хотелось постоянно целовать Линнет, а это, увы, было невозможно.

Более того, поцелуи казались восхитительной прелюдией к плотским наслаждениям, мысли о которых часто не давали графу уснуть до утра. И, увы, этим мечтам, скорее всего, не суждено было стать реальностью. Джек придумывал бесконечное количество способов доставить Линнет наслаждение – причем все они принадлежали к разряду, не одобряемому свахами и компаньонками. Мысли эти не давали Джеку покоя ни днем, ни ночью – он будоражили и лишали способности мыслить здраво.

Тем не менее он оставался непоколебимым поборником приличий и неукоснительно придерживался всех на свете правил, – пусть даже совершенно не понимал, как можно очаровать женщину, беседуя с ней о погоде или же переворачивая для нее страницы нот. К последнему дню приема в поместье Белинды Джек окончательно отчаялся. Он не видел способа добиться желаемого, не нарушая условностей. Услышав, что Линнет отправилась на послеобеденную верховую прогулку, он решил, что займется в гордом одиночестве отработкой ударов на поле для гольфа – на что-либо другое он все равно сейчас был не способен.

Почти два часа Джек бездумно колотил клюшкой по мячикам и отвлекся от этого высокоинтеллектуального занятия, лишь услышав цокот копыт. Подняв голову, он увидел Линнет, скакавшую к нему, и понял, что судьба наконец решила вознаградить его – или уничтожить – за примерное поведение.

Сделав над собой усилие, он сосредоточил все свое внимание на мяче, крепче стиснул клюшку и нанес сильный удар. Мяч ушел влево и скрылся среди кустов. Джек побежал за ним, понадеявшись, что Линнет проскачет мимо и оставит его в покое.

Она, конечно, этого не сделала. Но почему? Скажите на милость, почему с этой женщиной все так сложно?

Цокот копыт внезапно затих. Держа в руке клюшку, граф присел на корточки, а потом и вовсе забрался в кусты, делая вид, что ищет мяч.

– Джек, где вы?

Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с духом. Потом медленно обернулся и поднял голову. Солнце, едва проникавшее сквозь листву, почти не освещало девушку. Она спешилась и привязала лошадь к стволу дерева.

Несмотря на строгую черную амазонку, Линнет походила сейчас на лесную нимфу из народных сказок – такие заманивали мужчин в разные неприятности.

«Господи, помоги мне», – подумал Джек и забрался поглубже в кусты.

Линнет шагнула к нему и спросила:

– Ищете мяч?

– Да. – Его ответ был кратким и резким; он сейчас не был настроен на светскую беседу.

Линнет подошла еще ближе.

– Я могу помочь.

– Не надо. Нет необходимости. У меня много мячей. – Сжав в руке клюшку с такой силой, словно хотел ее раздавить, Джек выпрямился. Его взгляд скользнул по восхитительным округлостям, о которых он мечтал днями и ночами. Но он не мог встретиться с Линнет глазами. Это могло его погубить. – Добрый день, мисс Холланд. С вашего разрешения я продолжу. – Он поклонился и направился на поле, но Линнет остановила его:

– Джек, подождите.

Он остановился. Мысленно попросив у Господа выдержки, медленно обернулся.

– Да, слушаю вас.

– Разве… – Девушка прикусила губу. – Разве у нас не перемирие?

– Конечно, перемирие. – Граф постарался изобразить удивление. – А почему вы спрашиваете?

Линнет нервно облизала губы.

– После того вечера с малышом все изменилось. Вы стали каким-то… другим. Мы больше не играем в вопросы и ответы. И не беседуем на террасе. – Она засмеялась, но смех ее был вымученным. – И вы не дали леди Трабридж ни малейшего повода наблюдать за нами точно ястреб.

– Надеюсь, что не дал. – Джек снова замолчал и пожал плечами. «Чего же она от меня хочет?» – думал он.