А вот реакция на это объявление у девушек была весьма и весьма различная. Кто-то впал в ступор, кто-то плакал, кто-то глупо хихикал. Две подружки-блондинки тихо обрадовались. Файза сначала расплакалась, а потом как-то сразу успокоилась и стала очень озабоченно приговаривать:

— Это что? Я вдова? Беременная и без мужа? Вай-вай-вай… — и поток непечатных выражений на родном языке, — Надо срочно замуж! Срочно! Но кто меня возьмет с ребенком?!

Потом, как сообразила, что она богатая женщина, немного успокоилась.

Анастасия рыдала горькими слезами. У Анны была истерика, перетекшая потом в глубокий обморок.

Ван Ли тихо и спокойно ушла в свою комнату и закрылась в лаборатории. Там мудрая восточная женщина поставила маленькую посудинку с водой на спиртовку и опустилась в кресло. Как, по-вашему, почему такая женщина как она сидела безропотно в этой золотой клетке, ожидая… неизвестно чего ожидая? Боялась, что ее убьют, если она выйдет отсюда? Бред. Она сама была способна убить кого угодно, и ничего не боялась. А денег у нее больше, чем у господина Мошкова.

Она… Просто… Просто она ждала. Ждала, что ее любимый хозяин, для которого была лишь незаметной рабыней номер 6, и к которой он почти охладел, повзрослеет. Когда наконец его половой аппетит будет насыщен настолько, что он начнет видеть все вокруг не только членом… Тогда он поймет, кем для него была Ван Ли Вонг все эти годы. И сделает ее своим другом и советницей. Подругой жизни. Мудрой, опытной, преданной. Потому что она была ему предана до мозга костей. Никогда бы не сделала ничего, чтобы могло причинить ему вред. Потому что любила его.

А теперь его нет. Цели в жизни больше нет.

Вода вскипела, Ван Ли добавила в нее пару щепоток тех экзотических травок, что покойная Ритка принесла от Ядвиги в последний раз, помешала с минуту и сняла с огня. Процедила в чашку. Это должно немного остыть, чтобы можно было пить. Долго остывает…

Потом добавила в отвар еще парочку каких-то жидкостей из своего богатого арсенала и выпила.

Через десять минут Ван Ли не стало. Рабыня ушла вслед за своим хозяином.

* * *

Вот это и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Стальной леди Марии Ниловой. Не хватало еще, чтобы они все тут массово поздыхали! Всех рассадили по комнатам взяли под охрану. Геморроя с этими бабами выше крыши! Но уже к вечеру все потихоньку разъяснилось.

Анна как пришла в себя, тут же исчезла из замка вместе с деньгами, документами и своим Майклом. Разоблачений с ее стороны можно было не опасаться, ей меньше всего нужен был скандал.

Все восемь матерей, поворчав, что денег маловато, согласились на новые документы и свободу, в обмен за подписку о неразглашении. Каждую как следует обработали, так что никому и в голову не пришло бы ворошить прошлое. Остальным девицам было предложено забыть обо всем, что тут происходило, получить деньги, документы и право идти на все четыре стороны. Выбор был невелик: деньги и свобода в обмен на молчание, или в расход. В расход никто не выбрал. Идти на все четыре стороны оказались готовы только трое: две блондинки и индианка. Она с ними собралась, а там, как Бог даст.

Остальные просили разрешения пожить пока что здесь. Привыкли к тому, что они вещь, страшно опять становиться людьми и брать на себя ответственность. Ниловой даже смешно стало: хочешь, не хочешь, сделают из тебя какую-то мать-настоятельницу. Но на самом деле, ей было девчонок жалко. А потому она их таки приняла под свое стальное крылышко, пусть живут. Ну не гнать же. Стресс у них, мужика лишились, синдромы разные. Молодые же, глупые. Их бы замуж повыдавать…

* * *

Когда вся возня в замке закончилась, состоялось совещание в кабинете у хозяина. Николай Савелич Марии вполне доверял, да и помощь ее ему требовалась, а потому рассказал все, как оно было на самом деле после того, как Мошкова в больницу доставили.

А дело-то было так…

Борисов отвез Мошкова в частную клинику. Там у них и вертолетные площадки, даже небольшой самолет посадить можно при желании. Сработал очень быстро, и помощь оказали по высшему разряду. Так что, Арсений пришел в себя в просторной, изолированной палате, весь облепленный трубками и датчиками, а Борисов сидел рядом. И неподдельная радость в его глазах. Стало странно Мошкову, что его кто-то рад видеть, и жаль, что не удалось умереть.

— Почему не дал мне умереть? — Николай скорее угадал, чем услышал.

— Потому что рано еще тебе на тот свет, парень.

Рано… Но жить ему не хотелось.

— Врачи говорят, ходить еще будешь, не скоро, конечно, но будешь.

— Я не хочу. Не буду жить…

— Молчи, идиот, не гневи Бога!

Какое-то время тот действительно молчал, прикрыв глаза, но по состоянию видно было, что сознания не терял. Потом спросил:

— Как… как она…

— Нормально она. Ты о себе подумай! Убился же в хлам, придурок!

— Дядя Коля, я не хочу жить. Не могу.

— Молчи! — а сам возился, как бы удобнее устроить голову раненого на подушке.

— Оставь меня, дядя Коля, прошу, дай умереть.

— Не болтай глупости, парень! Ты же чудом спасся, скажи спасибо! Считай, второй шанс жить получил. Смиловался над тобой Господь!

Этот железный человек со стальными нервами иногда бывал таким неожиданно набожным. Наверное, просто изредка позволял совести просыпаться, хотя в остальное время носил ее в себе чисто про запас. Но сейчас, услышав его слова, Арсений вдруг осознал, что его помиловали. И такая надежда зажглась, что сердце заболело. Любое наказание несет в себе и награду, если, конечно, наказанный сможет это понять.

— Дядя Коля…. Не хочу возвращаться в свою жизнь. Не хочу. Прошу, сделай так, чтобы я умер для всех. Чтобы Арсения Мошкова просто не стало. Ты ведь можешь, столько раз делал… Прошу…

Борисов взглянул на него так, словно вобрал всего глазами, потом коротко кивнул головой:

— Хорошо. Сделаю, как ты хочешь. Но уж ты прости, Сеня, ты исчезнешь навсегда. Если вздумаешь где-нибудь всплыть, я позабочусь о том, чтобы ты исчез окончательно.

— Да, согласен, только выполни то, что я написал там…

— Э нет, Сеня. Если ты исчезаешь, то исчезаешь. Теперь я буду решать, что и как делать, твое слово кончилось. Или возвращайся и делай все сам, или не смей ни во что вмешиваться, потому что тебя, — Николай Савелич показал на него пальцем, — НЕТ.

Удивительно, стоит только упасть из князи в грязи, так тебя сразу же начинают топтать… Что ж, так тому и быть.

— Делай как знаешь, — решение было принято, тот, кто был раньше Арсением Мошковым, устало закрыл глаза.

Доверенный с минуту смотрел на него, проникаясь своей новой ролью. И чем дальше, тем больше эта роль ему нравилась. Быть всесильным. Всемогущим. Ни перед кем не отчитываться. Вершина пищевой цепи, мать его!

А что же думал лежащий на больничной койке весь изломанный мужчина, который еще немногим больше часа назад хотел уйти из жизни и отказаться от всего вот этого? Он думал, что вышло не совсем так, как он хотел, но может быть Бог даст ему шанс что-то исправить, чтобы обрести душевный покой. Он не смел мечтать о счастье, хотя бы о прощении. И то, может быть… Сам бы он не простил. Счастье виделось ему несбыточным. И совсем уж никак не было связано с такими понятиями, как «всесилие» и «всемогущество».

В течение получаса в палату наехало трое умных ребят в очках. За три часа их плодотворной работы больше трех миллиардов свободных денег были переведены на «чистые» счета в нормальных банках, на предъявителя, так сказать. Для того, чтобы всю лавочку аккуратно прикрыть, да и на вознаграждение для исполнителей. А потом можно и подождать, пока юристы будут свой хлеб отрабатывать.

Всё. Мошкова Арсения Васильевича не существует.

И думал он о том, что теперь от него ничего не зависит, и это чувство собственного рабского бессилия тягостным, печальным грузом ложилось на сердце. Не вымолить ему прощения у тех девчонок, которых продал. Да и у других, кого обидел. Никогда. И на то, как поступят с ними, тоже не повлиять. Только слабая надежда брезжила, если суметь заслужить прощение хотя бы одной… если она… Может быть, тогда Господь простит его и отпустит грехи. За эту слабенькую, тонкую ниточку можно было уцепиться, чтобы выжить.

Есть такая старая восточная поговорка: «Когда ты шел туда, я уже шел обратно». Так вот, сходить на ярмарку жизни, повидать, что чего стоит, иные ведь за всю жизнь-то не успевают. Так и остаются в неведении.

* * *

В общем, почти все, что сообщили прессе о той автокатастрофе, в которую попал господин Мошков, соответствовало действительности, кроме утверждения о его гибели. Но это теперь была тайна. И о том, кроме «умного» медперсонала частной клиники, известно было только троим. Самому Арсению Мошкову, его доверенному лицу Николаю Борисову и Марии Ниловой, начальнику внутренней охраны. Да еще тем троим ребятам в очках, но они, как и сами деньги, безличны и ко всему безразличны. И всегда молчат. А информацию эту надо было похоронить. Как, впрочем, и все предсмертные записи Арсения Мошкова.

Почему? Причины были.

Начнем с того, что тот рукописный документ, что Арсений Мошков оставил вместе с указаниями «На случай моей внезапной смерти» содержал совсем уж бредовые указания. Что значит предать гласности творившиеся в замке дела? И какого черта ему вдруг вздумалось переписывать завещание за полчаса до смерти? Не говоря уже о том, зачем здоровому, молодому и ужасно богатому мужику было торопиться на тот свет?

Впрочем, это было его право, Мария не собиралась ничего оспаривать. Вот еще. Но! Ни о какой гласности речи быть не могло. Ему-то хорошо, он свалил в сторону и прикинулся мертвым. С мертвого взятки гладки! А их припекут так, что мало не покажется. Да еще и девочки эти… Дожили. Возись теперь с ними, сопли подтирай. Замуж их всех надо повыдавать!