Ольга Арсентьева - Испытание верностью

Когда немного утихли первые восторженные чувства по поводу того, каким сын родился крепким, здоровым, красивым, умным и до чего он похож на отца, и счастливые родители потихоньку начали осознавать окружающую их за стенами родильного отделения лучшей частной больницы действительность, Аделаида сама сказала Карлу – поезжай; заодно и наших проведаешь.

И он согласился.

В своем нынешнем состоянии души не то что в Россию – на Луну полетел бы, не задумываясь, если б Аделаида вдруг выразила желание получить в качестве новогоднего подарка камешек из кратера Тихо Браге.

Тем не менее показания на суде Карл дал четкие, подробные, грамотные.

Сбить его с толку адвокаты не сумели, и утром двадцать девятого декабря Филину был вынесен достойный обвинительный приговор.

Все наконец вздохнули с облегчением, и сам преступник тоже.

В колонии, где ему предстояло провести определенное (Филин надеялся, что не слишком большое) время, условия были вольготнее, нежели в переполненном следственном изоляторе.

Вечером же двадцать девятого декабря Карл приехал в школу, где с помощью завхоза, на короткий, правда, срок, ввел в заблуждение все учительское сообщество. Да уж, сюрприз Екатерины Алексеевны удался на славу!

А ведь это было еще далеко не все.

Праздничная ночь едва перевалила за середину.

* * *

Манечка, танцующая с сияющим, словно самый дух праздника, Карлом, сначала увлекла его за елки, окружавшие сцену, а потом, через пустую, темную и холодную кухню – в коридор и наверх по боковой лестнице, в директорский кабинет, который отперла своим ключом.

Здесь она усадила профессора на новый кожаный диван (подарок родительского комитета к последнему Дню учителя), длинный, широкий и мягкий, села рядом и крепко взяла Карла за руки.

Он вернулся мыслями из палаты в светло-пастельных тонах, где в маленькой кроватке сопел и причмокивал его сытый и довольный сын, а рядом, застегивая халат на полной груди, стояла Делла, все еще немного усталая и бледная после родов, и улыбнулся Манечке.

– Карл, я тебя люблю! – твердо и решительно заявила Манечка.

– Я тоже тебя люблю, – удивился он, – но…

Манечка сжала его ладони, закрыла глаза и потянулась к нему.

* * *

И ничего не произошло.

Карл молча смотрел на нее своими темными глазами, самыми прекрасными и выразительными из всех, виденных Манечкой в жизни, то ли синими, то ли серыми, как грозовое море, и в его взгляде была нежность, была теплота и было понимание.

Но не было страсти и не было к ней, Манечке, желания.

А ведь она в этот праздничный вечер оказалась хороша и привлекательна как никогда.

Любой мужчина при виде ее легко и с удовольствием потерял бы голову и дал бы выход своим первобытным инстинктам – прав был физрук, глубоко прав!

Но, с другой стороны, права оказалась и завхоз.

Не то чтобы Карлу совсем не были свойственны первобытные инстинкты, этого мы не можем и не станем утверждать – да вы бы нам и не поверили.

Просто они оказались надежно, и теперь уж навсегда, укрощены волей.

Карл отнюдь не забыл историю с юной Саддхой, а он ведь не из тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли.

Самое же главное заключалось в том, что ему сейчас не нужны были никакие другие женщины.

Карл чувствовал себя счастливым с женой, которая родила ему сына и которую он упорно называл Деллой. Аделаида оказалась достаточно умной женщиной, чтобы не спорить с ним ни по этому, ни по другому какому поводу, и господин Роджерс просто не желал для себя ничего лучшего.

В общем, у первобытных инстинктов, даже искусно маскирующихся под симпатию, теплоту и понимание, не было никаких шансов.

* * *

– Но почему? – горько спросила Манечка, отвернувшись от Карла. – Жалко тебе, что ли?

– Ты сама знаешь почему.

– Я – не знаю! – буркнула заупрямившаяся Манечка. – Ты – мужчина, я – женщина, мы нравимся друг другу, и мы здесь одни! Почему нет? Назови мне хотя бы одну причину!

Теперь уже не Манечка держала его за руки, а он ее – ласково, осторожно, успокаивающе поглаживая длинными музыкальными пальцами ее запястья и одновременно удерживая на безопасном расстоянии от себя.

– Я могу назвать тебе три, – предложил Карл.

Манечка негодующе фыркнула и попробовала вырваться.

С тем же успехом она могла бы попытать счастья с камнем или железом – если можно представить себе, что камень или железо обладают способностью удерживать ваши руки столь мягко и бережно.

Манечка тяжело вздохнула и приготовилась слушать. Ничего другого ей просто-напросто не оставалось.

– Я люблю свою жену, – сказал Карл.

– Но ведь она далеко, а я – здесь, рядом! – воспрянула было духом Манечка, но он невозмутимо продолжил:

– А к тебе – помнится, я однажды уже говорил об этом – я отношусь, как…

– Да знаю, знаю! Как к сестре! Вот выдумал тоже…

– Не совсем так, – мягко возразил Карл, и Манечка снова подняла голову.

– Я говорил о том, что ты очень похожа на мою старшую дочь…

Манечка снова сникла.

– И, наконец, последняя по списку, но не по значению, как говорят англичане, причина – твой муж.

– Муж? – Манечка непонимающе взглянула на Карла.

– Ну да. Ты, понимаешь ли, замужем. Кстати, Андрей прекрасный человек. И он очень любит тебя.

– С чего ты взял? – хмуро поинтересовалась Манечка.

– Ну, как же? – удивился Карл. – Это же очевидно. Хотя бы потому что ради тебя он не только согласился надеть нелепый женский костюм, как его… ах да, Снежной Девы…

– Снегурочки, – машинально поправила Манечка.

– Да, спасибо, Снегурочки. Не только согласился надеть этот костюм, но и высидел в нем целый вечер на глазах у всех…

– Ты говоришь так, будто он совершил какой-то подвиг, – фыркнула Манечка.

– Ну, в какой-то степени, да, – кивнул Карл. – Можно расценить это и как подвиг. Такому человеку, как Андрей, очень нелегко поступиться собственной гордостью и выставить себя смешным на всеобщее обозрение.

Манечка задумалась.

– Я очень рад за тебя, – серьезно сказал Карл. – И за Андрея тоже. У тебя с ним все будет хорошо, можешь мне поверить. И, раз уж так получилось… вообще-то я собирался отдать это позднее, но…

Он отпустил Манечкины руки и встал.

– Никуда не уходи. Я быстро.

И исчез.

* * *

Манечка в полном недоумении осталась сидеть на диване.

Ей и в голову не пришло воспользоваться моментом и смыться, чтоб хотя бы таким образом отомстить Карлу за его неподатливость.

Второй определяющей чертой Манечки всегда было любопытство.

Карл и в самом деле вернулся быстро.

Скрип двери в приемной, тихие шаги, и вот он уже стоит перед ней и протягивает ей большой конверт из плотной дорогой бумаги с мраморными разводами и золотым обрезом.

Манечка, гордясь собственной выдержкой, взяла с директорского стола ножницы и неторопливо, аккуратно вскрыла конверт.

– Ой, а тут все по-французски… – разочарованно протянула она, пожрав взглядом выпавший из конверта лист, зеленоватый с золотом и с маленькой золотой короной в углу.

– На другом листе есть полный русский перевод, – улыбнулся Карл.

Манечка схватила второй лист.

– Это… это что же… господину и госпоже Голицыным… Париж… Отель «Ройял Мажестик»… с 13 по 15 февраля… Карл!.. Это что же, мы с Андреем на День всех влюбленных поедем в Париж?

Манечка подняла голову.

В полумраке директорского кабинета плыли и кружились бульвары Монмартра, кафе на Елисейских Полях и, конечно же, легкая кружевная игрушка – Эйфелева башня. На малиновом парашюте спускался с башни и что-то тихо напевал себе под нос Джо Дассен. Внезапно ветер принес вкусный резкий запах – должно быть, пахло жареными каштанами с площади Этуаль.

Манечке всю жизнь хотелось попробовать жареные каштаны.

– Карл!!!

Его не было.

Он исчез, оставив Манечку наедине с Парижем.

Она еще раз вздохнула, но уже гораздо легче и свободнее, и вновь погрузилась в изучение листка.

– Так, посмотрим, что тут еще… ага, все включено, это надо же! И даже… даже оплаченный авиаперелет из Санкт-Петербурга в Париж и обратно!

Ох, Карл!..

Манечка прижала листок к груди и уставилась в темноту перед собой просветленными увлажнившимися глазами.

* * *

Татьяна Эрнестовна пряталась за елками в дальнем от сцены углу зала и тосковала. Причиной ее расстройства была обтянутая черным бархатом и расшитая бисером пряжка, удерживающая в нужном положении перья на шляпе. Самая важная деталь пряжки – толстая металлическая игла – погнулась неизвестно отчего, и Татьяне Эрнестовне, с ее тонкими нежными пальчиками, никак не удавалось ее распрямить.

А ведь совсем уже скоро должен был состояться финал конкурса на лучший карнавальный костюм, где Фея Ночи твердо рассчитывала занять первое место.

Да и с Карлом она еще не танцевала, только и успела что перекинуться парой слов.

Ну а теперь, без перьев на шляпе, какая же может быть победа на конкурсе? Какие танцы? Без пряжки перья нипочем не желали держаться, а без них шляпа сразу потеряла всякую красоту и элегантность, стала выглядеть как-то куце и даже подозрительно.

Татьяна Эрнестовна сделала еще одну попытку выпрямить иглу, но лишь ободрала дорогой акриловый ноготь, отчего расстроилась уже окончательно и даже всплакнула.

Теперь к шляпе и ногтю прибавились распухший нос и покрасневшие, измазанные подтекшей тушью глаза. Путь назад, на новогоднюю поляну, был отрезан.

Зажимая в кулачке злосчастные перья и вытирая нос черным шелковым платочком, отделанным кружевом (ах, сколько времени и сил пришлось потратить на отработку мельчайших деталей образа!), Татьяна Эрнестовна устремилась к выходу из столовой.