Ольга Арсентьева - Испытание верностью

* * *

Аделаида схватила трубку.

– Ты… Ты вернулся… Господи, как я рада!..

– Делла… Я еще в Катманду, но скоро вернусь. Как ты?

Аделаида, в конце своих размышлений твердо решившая не расстраивать и не беспокоить его, по крайней мере, по телефону, хотела сказать в ответ что-нибудь легкое, похвастаться, например, своими успехами в немецком – Alles, мол, ist in Ordnung. Но вместо этого, неожиданно для себя, сразу же и выпалила:

– Я беременна!

В шести тысячах километрах от нее Карл уронил трубку.

– Профессор! Что с вами!? То есть с тобой?! Черт, где-то же здесь был нашатырь!

Не найдя нашатырного спирта, Клаус подскочил к впавшему то ли в оцепенение, то ли просто в глубокую задумчивость профессору и схватил его за плечи.

Тот машинально отмахнулся – легкое, почти незаметное движение рукой, от которого тем не менее Клаус попятился и сел, разгромив хрупкий, инкрустированный мозаикой столик.

Вопреки опасениям товарища с Карлом ничего плохого не случилось.

Наоборот, впервые за последние несколько дней он почувствовал себя удивительно спокойным.

Это было спокойствие совершенно особого рода.

Подобное ощущение испытывает человек, который… который, ну, скажем, после затяжного полета в вертикальном направлении, навстречу стремительно разворачивающемуся ландшафту, вдруг почувствовал мощный рывок раскрывшегося за спиной парашюта.

Или человек, который после многочасового плавания по морю с обломком доски и по соседству с хищными треугольными плавниками неожиданно осознал, что его колени ударились о песок.

Или человек, который долго, очень долго брел впотьмах по незнакомому топкому болоту и внезапно увидел впереди свет от костра, людей, еду и средство от комаров.

Это было ощущение правильности происходящего.

Только теперь Карл понял до конца, о чем ему говорил старец.

Только теперь осознал – не только безупречно функционирующим, холодно-логичным, тренированным, отточенным рассудком, но и сердцем, и каждой клеточкой своего тела, – в чем для него заключается смысл.

Не обращая внимания на барахтающегося в обломках столика и изрыгающего проклятия Клауса, он поднял с пола телефонную трубку и сказал:

– Ты должна приехать ко мне как можно скорее.

* * *

Аделаида терпеливо ждала.

Вместе с ней, затаив дыхание, готовые в любой момент разродиться воплями радости или негодования, ждали и все ее внутренние голоса.

Мужчине, даже самому лучшему, самому благородному и умному, нужно время, чтобы переварить подобное известие, объяснила Аделаида голосам.

Подождем.

Не может же он молчать до бесконечности.

И они дождались.

Сначала в трубке послышались какие-то невнятные восклицания, грохот, треск, а потом и голос Карла, такой близкий, будто он находился рядом.

– Ты должна приехать ко мне как можно скорее.

– Почему – как можно скорее? – невинно поинтересовалась Аделаида.

– Потому что моя жена и сын должны быть рядом со мной, – ответил Карл. – Иначе я сам приеду и заберу тебя.

Аделаида, хотя клялась и божилась самой себе, что нисколько ничего не боится и ни капельки не сомневается в Карле, все же перевела дух.

– А почему ты думаешь, что будет сын? – улыбаясь, спросила она, перехватывая трубку левой рукой, а правой вытирая неизвестно откуда набежавшие слезы.

– Не знаю, – помедлив, произнес Карл. – Не могу объяснить почему.

Ох уж эти мужчины, все-то им нужно объяснять логически, нет, чтобы откровенно признаться: почувствовал… догадался…

Тут Аделаида не выдержала и вопреки своему решению рассказала ему… не о том, разумеется, что чуть было не сделала аборт, а о врачебных угрозах.

– Чушь, – коротко отозвался Карл, выслушав ее до конца.

– Да? Ты тоже так считаешь? А если все же…

– Это наш с тобой ребенок, – перебил ее Карл, – и неужели ты думаешь, что я не смогу… что мы с тобой не сможем сделать так, чтобы ему было хорошо?

– Да, – бормотала Аделаида, отбиваясь от снова вонзившей в нее зубы совести, – да, конечно, сможем…

Маловерная, как ты могла усомниться?

Из-за сомнений своих, из-за слабости и неверия, из-за недостатка любви, из-за пустого страха ты чуть было не стала убийцей.

И ты мнишь себя достойной стать его женой, ты, ничтожная, трусливая, глупая женщина?

Может быть, я и в самом деле такова, отвечала Аделаида своему разошедшемуся внутреннему судье, наверное, я глупа, труслива и недостойна. Но я все равно буду с ним. А он будет со мной.

Тут влюбленные почувствовали, что эмоций по телефону на сегодня уже достаточно, и перешли к делу.

Карл принялся диктовать Аделаиде инструкции, а та, схватив бумажную салфетку и заложенный в поваренную книгу завхоза карандаш, старательно их записывала.

– Да, Карл, я все поняла, – сказала она наконец. – В Петербурге… позвонить в швейцарское консульство по этому телефону… спросить господина Отто Шульца… назвать свое имя и сказать, что от тебя. Да, я смогу приехать в Питер не позднее чем через неделю. Нет, не нужно, мне есть у кого там остановиться… И денег на дорогу не надо. Не беспокойся, милый, я все сделаю!

Попрощавшись с Карлом, Аделаида открыла дверь из кухни в прихожую, где завхоз с чрезвычайно сосредоточенным видом изучала показания электрического счетчика, улыбнулась и предложила:

– Давайте, Катерина Алексевна, еще чайку попьем.

* * *

– Я женюсь, – сообщил Карл, положив трубку.

Клаус тут же перестал чертыхаться.

– Ты?! Не может быть! А на ком? На Озерной Даме или на Принцессе?

– На матери моего ребенка.

– Круто! То есть я хотел сказать… да… надо же! Хотел бы я ее увидеть!

– Твое желание сбудется, – пообещал Карл, протягивая ему руку и помогая встать. – Можешь считать себя приглашенным на свадьбу. Ты не порезался?

Клаус, стряхнув с себя осколки мозаики, помотал головой.

– Она, наверное, потрясающая женщина, – мечтательно произнес он. – Русская, да? Блондинка с голубыми глазами? Фотомодель? Самая красивая женщина России?

Карл пожал плечами и тихо, серьезно ответил:

– Она просто моя женщина.

И добавил к этому что-то совсем уж для Клауса непонятное:

– И ни ангелы неба, ни духи пучин…

Вечером следующего понедельника Леонид Сергеевич Шаховской стоял у окна своего кабинета в неврологическом отделении городской больницы и смотрел, как подсобный рабочий в парке подрезает не в меру разросшуюся сирень.

Трудовой день Леонида Сергеевича уже закончился, но психотерапевт не спешил покидать больницу. Он размышлял на тему, где, как и с кем провести вечер. Жена его уехала на три дня в гости к матери, так что Леонид Сергеевич в своем выборе был совершенно свободен.

К настоящему моменту предложений, о которых стоило поразмыслить, поступило два.

В обед ему позвонил Борис Шереметьев и скорбным голосом сообщил, что сегодня развелся с женой. Сбежавшая из больницы Аделаида как с цепи сорвалась: ничего не желала слушать, ни о каких отсрочках больше знать не хотела и чуть не силой потащила его утром в ЗАГС. Там все оказалось очень быстро, и он, Борис, даже не сильно опоздал на работу, но вот теперь, отчитав лекцию первокурсникам, почувствовал себя как выжатый лимон. Шереметьев спрашивал, что ему теперь делать, и предлагал встретиться вечером в заведении у Тараса.

Шаховской ответил, что, вероятно, будет занят, но обещал подумать.

Бегство Аделаиды не особенно смутило привыкшего ко всему психотерапевта – скорее даже позабавило. Проблема отнюдь не стала неразрешимой, просто теперь ее нужно будет рассматривать под другим углом. Немалое значение имел и сам факт развода – с такой женщиной, как Аделаида, проще иметь дело, когда она в юридически свободном состоянии.

Обо всем этом хорошо бы спокойно поразмыслить и выработать дальнейший план действий, но не в присутствии же Бориса, который целый вечер будет ныть, жаловаться – короче говоря, плакаться ему в жилетку. С другой стороны, от покинутого мужа можно получить кое-какую дополнительную информацию. К тому же Борис ему как-никак друг, а обижать друзей без крайней необходимости не следует.

Однако существовало и второе предложение, которое, при ближайшем рассмотрении, представлялось Шаховскому все более и более заманчивым. Блондинка Лидочка Литвинова, гинеколог по специальности и коллега Шаховского по работе в частном медицинском центре, одинокая женщина, последнюю неделю постоянно попадалась психотерапевту на глаза.

Сегодня они обедали вместе в кафе неподалеку от центра – встретились там, разумеется, совершенно случайно.

Шаховской взял себе мясо по-бургундски, и, вопреки обыкновению, оно оказалось приготовленным более чем прилично. Психотерапевт блюдо одобрил и даже попросил подбежавшего официанта передать благодарность новому шеф-повару, а Лидочка, захлопав густыми, тяжелыми от туши ресницами, тут же сообщила, что и она готовит не хуже.

Кроме мясных блюд, у нее отменно получается пирожное наполеон (все в медицинском центре знали, что Шаховской – сладкоежка и питает особую слабость к слоеному тесту), так что, если Леонид Сергеевич не занят сегодня вечером… она могла бы угостить коллегу и даже передать для его супруги рецепт.

Шаховской совсем уже собрался ехать к Лиде и достал трубку, чтобы позвонить ей и узнать адрес, как вдруг мобильник сам завибрировал в его руке.

Это был Борис.

– Приезжай, а? Я тут уже столик занял наш любимый, у окна… Пожалуйста, Леня, очень тебя прошу!

И Леонид Сергеевич, гордясь собственным благородством, поехал к Борису.

…О чем начал жалеть почти сразу же по прибытии.

Конечно, пиво, как всегда у Тараса, оказалось отменное, раки свежайшие, в приоткрытое окошко дул легкий ветерок – то есть вечер мог бы пройти просто замечательно, если б не Борис.