Ольга Арсентьева - Испытание верностью

Синие глаза профессора сияли, вышедшее из облаков солнце играло и переливалось в его густых платиновых волосах. Он радостно улыбался белыми, как снег, и ровными, как на рекламе зубной пасты «Колгейт», зубами и звал Клауса к себе.

Клаус в растерянности оглянулся на шерпов. Те сбились в кружок и, опасливо посматривая в их сторону, о чем-то совещались вполголоса.

Клаус собрался с духом, лег на живот и очень осторожно сполз с козырька.

Все было уже в порядке, он твердо, обеими ногами, встал на каменную полку, почему-то совершенно не обледеневшую, и даже обменялся с профессором крепким рукопожатием, как вдруг нечаянно посмотрел вниз.

Профессор тут же схватил его за шиворот.

Клаус всхлипнул, зажмурился и, повернувшись, уткнулся носом в колючий шерстяной свитер профессора.

От господина Роджерса шел привычный запах грозовой свежести и нагретой солнцем полыни. Глубоко вдохнув его, Клаус немного успокоился.

Профессор ободряюще похлопал его по спине.

– Ну-ну, сейчас все пройдет. Просто не делай резких движений.

– А что это у вас за парфюм? – спросил Клаус, стараясь оттянуть момент, когда придется развернуться, выйти из-под надежной защиты профессорской руки и бесстрашно взглянуть в лицо своему ближайшему будущему.

Но господин Роджерс не успел ответить, потому что из-за козырька высунулась голова Лай-По и о чем-то возбужденно застрекотала.

Профессор сразу же перестал улыбаться.

– Они не хотят идти дальше, – сообщил он Клаусу, – и не хотят, чтобы мы туда шли.

Клаус облегченно вздохнул.

– Они считают, что это смертельно опасно, – продолжал переводить профессор.

«Надо же, какие умные ребята, – про себя восхитился Клаус, – я тоже так считаю…»

– И поэтому они собираются, пока не поздно, вернуться назад. С нами или без нас. В последнем случае они готовы возвратить нам половину денег.

– Э… – Клаус вопросительно посмотрел на профессора, – а мы… то есть я хотел сказать, какая щедрость с их стороны!

– Ты тоже можешь вернуться, – спокойно, словно речь шла о возвращении с обеда в учебный корпус А, предложил профессор.

– А вы?

В этот момент Клаус испытал крайне неприятное ощущение, гораздо более неприятное, чем несколько минут назад, когда по неосторожности заглянул вниз и увидел, что находится там, под разошедшимися на минуту облаками.

– Я иду дальше, – будничным тоном ответил профессор.

Он повернулся к Лай-По и сказал ему несколько слов по-китайски. Лай-По сокрушенно зацокал языком, спустил профессору его рюкзак и протянул руку Клаусу.

– Нет! – неожиданно для себя воскликнул тот.

Его губы и язык перестали слушать мозг и понесли опасную и вздорную отсебятину:

– Подождите! Я хочу немного подумать!

* * *

Да о чем тут думать, взвыл мозг, давай китайцу руку и поднимайся наверх!

Через какие-нибудь пять-шесть дней вернешься домой, в Цюрих…

Примешь горячую ванну, побреешься, наконец, как белый человек.

Потом ляжешь в постель с настоящими, белыми, накрахмаленными простынями и будешь спать, спать, спать, сколько душе угодно!

Сосед по квартире, студент-медик Вильгельм, как раз уехал на каникулы к родителям, так что никто не станет зубрить над ухом латынь и требовать, чтобы ты гасил за собой свет в уборной и плотно прикрывал дверцу холодильника.

Проснувшись где-нибудь под вечер, наденешь на чистое, отдохнувшее тело новую стильную футболку с эмблемой Rammstein, кожаный пиджак, новые белые джинсы и легкие замшевые кроссовки. Никаких больше тяжелых туристских ботинок и шерстяного нижнего белья! На шею повесишь цепочку с кулоном в виде мертвой головы.

Выйдешь на улицу под легкий вечерний моросящий дождичек – огни плывут и отражаются в мокром асфальте, поникшие от дневной жары цветы оживают в глиняных вазонах, запах бензина упоительно смешивается с ароматом свежеиспеченных булочек с корицей и свежемолотого кофе… Цивилизация!

Зайдешь в торговый центр на Бетховенштрассе, в павильон игральных автоматов, замочишь там дюжину-другую монстров. И уж совсем под вечер отправишься в пивной бар на набережной Баннхофштрассе, под крылышко к Эльзе.

Эльза, пухленькая, румяная, с золотистыми кудряшками, в свежайшем кружевном фартучке, для начала подаст тебе у стойки первую – прекрасную, запотевшую – стеклянную кружку с пивом. А уж потом можно и засесть по-хорошему за любимый столик у окна с двойной порцией охотничьих колбасок по-баварски…

* * *

– Да ну их, эти охотничьи колбаски, – вздохнул Клаус. – Лучше айсбанн с тушеной капустой.

– Айсбанн лучше, – согласился профессор. – Но что…

– Я иду с вами, – сказал Клаус. – Нельзя оставлять вас без присмотра. Но когда мы вернемся, вы угостите меня айсбанном. С капустой и пивом. А на сладкое я предпочитаю яблочный штрудель по-венски. И чтобы официантка была непременно блондинка.

– Договорились, – улыбнулся профессор, – в первом же пабе исполню ваше желание.

Воскресенье оказалось весьма насыщенным событиями не только для главных героев, но и для прочих персонажей этой правдивой истории. В частности, для того, кого мы уж никак не можем оставить без внимания в такое напряженное время, – психотерапевта Шаховского.

От него в нашей истории зависит многое, и мы нисколько не сомневаемся, что он приложит все усилия для того, чтобы развернуть события в свою пользу.

Это воскресенье Леонид Сергеевич отработал в частном медицинском центре: принял четверых посетителей в первой половине дня и еще троих ближе к вечеру. Воспользовавшись во время обеденного перерыва отсутствием психотерапевта, мы можем заглянуть в его кабинет.

Он оснащен всем необходимым: диван и два мягких кресла для обычных консультаций, кушетка для занятий психоанализом, строгий и солидный письменный стол, на зеркальной поверхности которого нет ничего лишнего. То есть на столе нет вообще ничего, кроме стильного и очень современного телефонного аппарата «Panasonic». Все бумаги, досье больных и блокноты для записей психотерапевт держит или в запирающихся ящиках стола или, как полагается, в сейфе.

На стенах висят в рамках многочисленные дипломы, сертификаты и личная лицензия на право осуществления медицинской деятельности. Кроме этого, здесь имеется несколько толково подобранных под цветовую гамму кабинета психоделических акварелек.

Только один предмет немного выбивается из общего стиля – репродукция малоизвестной картины Николая Рериха «Учитель Дэнкэй» в благородной, темного дуба, золоченой раме. В смуглых чертах знаменитого учителя дзэн угадывается определенное сходство с внешностью самого Леонида Сергеевича – если, конечно, избавить последнего от седой шевелюры и усов, слегка сузить ему глаза, а заодно и состарить лет на двадцать.

Есть и другие причины, по которым кабинет психотерапевта украшает именно этот портрет. Пролить на них свет нам поможет одна из историй о Дэнкэе.

(Всего одна, хотя, вообще-то, их существует великое множество. Любой последователь дзэн охотно расскажет их вам в любой момент времени и в любом количестве, если только вы запасетесь терпением, едой на несколько суток и, желательно, спальным местом.)

* * *

Беседы учителя Дэнкэя привлекали не только учеников дзэн, но и посетителей других религиозных и философских школ. Его популярность вызывала серьезное недовольство наставников этих школ, так как число их последователей уменьшалось, а число последователей дзэн росло.

Однажды наставник секты Нитирэн пришел на беседу учителя Дэнкэя, чтобы поспорить с ним.

– Эй, дзэнский учитель! – позвал наставник. – Оставь этих слабых и несмышленых, поговори со мной! Все они готовы следовать твоим словам, но не я. Я не уважаю тебя! Можешь ли ты заставить меня повиноваться?

– Подойди ко мне ближе, и тогда мы посмотрим, – сказал Дэнкэй.

Наставник величественно приблизился к учителю и стал прямо перед ним. Тот улыбнулся:

– Лучше стань слева от меня.

Наставник сделал это.

– Пожалуй, – произнес Дэнкэй, – нам будет удобнее разговаривать, если ты станешь справа. Перейди сюда.

Наставник с достоинством перешел направо.

– Ну! Так я жду – заставь меня повиноваться себе!

– Я уже сделал это, – улыбнулся Дэнкэй.

…Данная история во многом помогает понять сущность психотерапевтов. Конечно, не всех, а успешных, востребованных, к числу которых Леонид Сергеевич и относился.

* * *

…Шаховской провел ладонью по своей гладкой, волосок к волоску, идеально уложенной седой шевелюре и посмотрел на часы.

Клиентка заторопилась.

– …и ведь совсем не хочет меня слушать! А я ему постоянно говорю – не надо тебе на ней жениться, не пара она тебе, вертихвостка она, говорю, и ничего хорошего у тебя с ней не выйдет! Потом попомнишь, говорю, материны слова, да поздно будет!

Вот ведь овца, подумал Шаховской, вежливо кивая и с сосредоточенным видом рисуя в блокноте ухмыляющихся чертиков. Не слушают ее, видите ли.

Клиентка, замолчав, уставилась на Шаховского выпуклыми, желтыми, цвета спитого чая, глазами. Тот захлопнул блокнот и в ответ уставился на нее.

Переглядеть психотерапевта клиентке оказалось явно не под силу.

– Леонид Сергеевич, – жалобно проблеяла она, отводя глаза и сморкаясь в платочек, – что же мне делать-то? Ну почему меня никто никогда не слушает?

На ключевые слова «никто» и «никогда» Шаховской среагировал мгновенно, не раздумывая, – он уже научился этому за долгие годы практики.

В какие-то десять минут клиентка была выведена на финишную прямую и любезно препровождена к выходу из кабинета.

При этом в руках доверчивая дама имела счет за оказанные ей психотерапевтические услуги, а в голове – легкий сумбур от услышанного и ощущение того, что в ней таится новый человек, обладающий не вполне еще ясными, но привлекательными возможностями.