— Значит, барин уже не так сердит на вас, если написал, — заметил Фаддей так скромно, что слова его нельзя было признать навязчивыми и неуместными.

— Он все еще сердит, — вздохнула Раиса, — но Богу известно, что я не желаю ему зла!

— Если он вам пишет, то он не сердит, — продолжал Фаддей с прежней скромностью. — Грецки все таковы, сударыня! Это не упрямство, смею сказать, это...

— Гордость! — докончила Раиса.

Фаддей молча кивнул головой.

— Барин, должно быть, был очень доволен тем, что написала ему Марсова, если решился отвечать! Он ведь не благодарил ни за деньги, ни за остальное...

Раиса внимательно слушала старого слугу.

— Ты думаешь, что он был доволен? — спросила она, помолчав.

— Я уверен, что в душе он вам благодарен, но не желает этого высказать! Впрочем, Господь велик, а жизнь долга! Мне думается, что веселые дни еще вернутся! Слышали вы, что скоро будет свадьба в царской фамилии?

— Да, — ответила Раиса, побледнев.

— Петербургские господа и барыни пошевелятся немного, и я думаю, что наши сосланные получат помилование.

При мысли о возвращении Валериана радость и ужас одновременно охватили Раису. Если он вернется, то, по всей вероятности, с проклятием к ней, своей жене...

Если же терпение и преданность Раисы обезоружат его, то могут сбыться предсказания Фаддея и веселые дни вернутся...

Раиса, спустившись в сад, вошла в тень березок, расположенных посреди парка. Вечером шел дождь. Белые кисти двойных цветов боярышника, окаймлявшего дорожки, склонялись к земле и, роняя редкие капельки дождя, производили легкий, приятный шум. Два соловья перекликались вдали, и их увлекательное пение унесло Раису далеко от мира слез...

Долго ходила она, слушая их пение... Капли дождя падали на ее лицо, но она ничего не замечала, вдыхая запах свежей зелени и все более воодушевляясь мечтами.

„Нет, ничего еще не потеряно“, — думала она. Прошлый год служил преградой всему! Теперь она имеет друга в лице своей свояченицы, союзника в старом Фаддее... Валериан написал ей...

„Это, положим, был лишь знак простой вежливости, но все-таки это был первый шаг к переписке. Она может отвечать... О, если бы она смела, как бы она ответила!..“

Гуляя под деревьями, Раиса мечтала о письме к своему мужу, и вот ее мечты:

„Вы правы, презирая меня, так как я сделала вам столько зла, сколько в состоянии принести женщина мужчине, но вместе с тем я желаю вам только добра! С тех пор, как получила ваше кольцо, и в особенности с тех пор, как я потеряла отца, я думаю только о вас! Ваше счастье мне в тысячу раз дороже моего собственного.

Если я нужна вам, я готова быть вашей рабой, вашей преданной служанкой! Если же вы все равно не хотите меня, я уйду с вашей дороги, пожелав вам от души счастья!“

Вот в таком роде хотелось бы Раисе написать тому, кто числился ее мужем, но... увы! Это были лишь мечты...

35.

Так прошло еще немного времени, которое в заботах о благополучии „низшей братии“ проходило незаметно для Раисы.

Однажды она была занята проверкой счетов по имению, как вошел Фаддей и доложил о приехавшей гостье — Персиановой.

— Кто такая Персианова? — спросила Раиса Фаддея.

— Из небольших дворянок, но ее всюду принимают, хотя она „с язычком“, — доложил слуга.

Раиса улыбнулась характеристике Фаддея и приказала просить Персианову в гостиную.

Освежив руки одеколоном, Раиса вскоре вошла в гостиную, где увидела женщину средних лет, одетую с претензией на моду и изящество. На голове гостьи был вычурный чепец, украшенный большими бантами из лент.

При входе Раисы Персианова встала, низко поклонилась и сказала:

— Решила познакомиться с вами, так как вы сами не заводите никаких знакомств!

Раиса пригласила гостью сесть, что та охотно исполнила.

Завязался разговор, который вела почти одна Персианова, в виду того, что Раиса не знала соседей и не интересовалась сведениями о них.

Персианова заметила это и перешла на Марсову.

— Вы не знаете, что ваша свояченица отравила своего мужа? — шепотом спросила она.

— Что вы?! Почему вы так думаете? — воскликнула возмущенная Раиса.

— Не я так думаю, а все, все, поголовно все! — поспешно уверила Персианова. — Она очень ревновала своего мужа, изменяющего ей, и решила отравить его, а потом избавиться и от сына!

— Значит, — произнесла Раиса, — мнение провинции таково, что Марсова сначала отравила мужа, а потом пыталась отравить и сына?

Посетительница закивала утвердительно головой, убранной лентами.

— В таком случае объясните мне, пожалуйста, каким образом она имела успех при отравлении мужа и не достигла этого теперь?

Смущенная, что говорит во всеуслышание вещи, которые можно передавать только на ухо, Персианова пробормотала:

— Я не знаю...

— А можете ли вы мне сказать, почему ребенок не умер? — продолжала Раиса.

— Быть может оттого, что мальчик крепкого сложения? — проговорила гостья нерешительно.

— Знаете ли вы, моя милая, — произнесла Раиса, забавляясь смущением гостьи и искренне улыбаясь, — что при первых признаках болезни моя свояченица послала за мной! Она знала, что я унаследовала от отца некоторые познания в медицине, которые оказались не бесполезными в этом случае.

— Значит, — спросила удивленная Персианова, — вы были у Марсовой?

— Я приостановила заболевание у племянника несколькими успокоительными средствами, доказательством чему то, что мой муж пожелал поблагодарить меня гораздо больше, чем я заслужила!

— А! Он вам писал? — спросила Персианова, поспешившая переменить разговор.

— Да, письмо прибыло вчера вечером, — сказала Раиса, указывая на оставленый на бюро конверт.

Персианова бросила зоркий взгляд. Действительно, конверт лежал там, но что было написано на нем!

Раиса вышла для хозяйственного распоряжения, оставив гостью одну.

Персианова быстро подбежала к конверту, который обещал столько нового... Он был пуст, но гербовая печать Грецки на нем служила неопровержимым доказательством того, что Раиса сказала правду.

Визит был короток: Персианова спешила поделиться с другими свежими новостями.

— Итак, — сказала гостья, прощаясь с Раисой, — вы уверены, что Марсова...

— Я в одном уверена, — перебила ее Раиса, — и это доказывает здравый рассудок, что решившийся отравить один раз кого-нибудь, не будет настолько глуп, чтобы просить помощи у соседних дверей! Простая осторожность заставила бы его послать за доктором в город, и пока бы ехали туда да обратно, время ушло бы, и больной успел бы умереть десять раз!

— Это верно, — прошептала Персианова, — на это нечего возразить!

Она села в свою карету в таком волнении, что прошло не менее четверти часа, пока она, успокоившись, могла спросить сама себя:

— Но тогда кто же мог его отравить? Простое засорение желудка? Да этого не может быть!

36.

В течение двух или трех дней Раиса раздумывала о том, нужно ли ей отвечать Валериану. Ей казалось, что простая вежливость обязывает ее к этому, и все-таки она еще не могла твердо решить что-либо.

Однажды, во время такого раздумья, прибежала внучка старика Тихона.

— Дедушка очень болен, — сказала она, — и все говорит о том, что умрет, и велел бежать к тебе!

Раиса, накинув на плечи мантилью, тотчас же последовала за бедно одетой малюткой.

Тихон был в очень плохом состоянии: у него была лихорадка... Услышав шаги по деревянному полу, он повернулся лицом к окну, и Раиса заметила, что старик сильно изменился за эти последние дни.

— Ты хочешь поговорить со мной? — ласково спросила Раиса, подойдя к нему.

Тихон кашлянул и с трудом приподнялся на локтях.

— Вон отсюда! — крикнул он на малютку, следившую за ним широко раскрытыми глазами.

Не дожидаясь вторичного приглашения, та поспешила выйти и запереть за собой дверь.

— Запри дверь, которая выходит на крыльцо! — закричал ей старик вслед.

Раиса осталась со стариком одна. Открыв окно для доступа свежего воздуха, она возвратилась к Тихону.

— Запри окно, — сказал он ей угрюмо, — то, что я тебе расскажу, должно быть известно только тебе одной.

Раиса, исполнив просьбу старика, села на скамейку у его постели.

— Слушай, — начал старик, тяжело вздыхая, — я хочу кое-что рассказать тебе: у меня грех на душе.

Раиса, несколько смущенная, беспокойно оглянулась кругом. Тихон понял ее боязнь.

— Не бойся, — сказал он, — я уважаю тебя и не сделаю зла! Ты только должна выслушать мою исповедь.

— Исповедь? Но почему же не священнику? — спросила молодая женщина, испугавшись предназначенной роли.

Тихон пожал плечами.

— Священник хороший человек, его пригласят прочитать мне отходную, но то, что я скажу тебе, должна знать ты одна! Невинные слишком много страдали... Ты слышала, барыня, говорят, что твоя свояченица убила мужа. Не так ли?

Раиса, заинтересованная началом рассказа, ниже нагнулась к больному, готовая не пропустить ни единого слова.

— Те, которые говорили, что барыня виновата, лгали, — с гневом продолжал Тихон, — и они хорошо это знают... Да, они знают, негодяи!

Вздохнув, он взглянул на Раису.

— Видишь ли, я хочу тебе рассказать, как все было... Была суровая зима, волки забегали в деревню за собаками, а иногда и детей таскали, когда не могли поймать собак. На топку раздавались дрова. Не знаю почему, но их дров у меня не хватило, а зима еще продолжалась. Я подумал, что в лесу, по дороге на Москву, много пропадает дров даром. Там были упавшие деревья, и я знал, где именно. Управляющий, которого ты теперь прогнала, был жесток к нам: он воровал один и понятно ловил нас, если ему это удавалось! Однажды вечером, когда управляющий уехал повеселиться в город, я отправился в санях на своей лошадке в лес, чтобы набрать дров.