— Этот человек идиот, каких мало.

Кейт тронула краской один угол холста, вдыхая в бледный оттенок жизнь. Угасающее солнце пробивалось сквозь листья дуба, росшего за домом, и отбрасывало отблески на холст — свежая масляная краска сверкала. Хотя в саду уже распускались розы, наполняя теплый ветер ароматом, не их красота заставила ее взять в руки кисть. Она рисовала воспоминания. Воспоминания, которые не хотели покидать ее сердце.

Кейт услышала шаги на каменной дорожке. Это отец. Пора переодеваться к обеду. Есть ей совсем не хотелось, но придется себя пересилить. Она все делала через силу: через силу вставала утром, потом заставляла себя принимать ванну, одеваться… Немного увлечений, привычные обыденные ритуалы, чисто домашние заботы — вот все, что ей оставалось.

В душе она проклинала мужчину, который открыл ей, что в ее жизни может быть нечто более важное. Она проклинала его за то, что он научил ее любить и ненавидеть и страдать от глубокой неизлечимой раны. Она проклинала тот день, когда увидела Девлина Маккейна.

Три месяца Девлин был в Лондоне. Сначала она вскакивала каждое утро, уверенная, что он придет к ней, так голодный бродяга надеется на подаяние. Но только Остин пришел навестить ее, невыносимо было видеть его лицо и фигуру, так он был похож на Девлина.

Ежедневно газеты были полны рассказов о Девлине, пропавшем графе Хатерлейге, младшем сыне герцога Давентри, человека, который наследовал третий титул отца. Каждый день в колонке светских новостей сообщали, что такая-то и такая-то, возможно, вскоре будет его невестой. И каждый день все холоднее становилось у нее на душе. Ей казалось, что жизнь медленно вытекает из нее. От Кейт Витмор ничего не осталось. Пустая оболочка, которая еще продолжала существовать.

С этим пора кончать! Она не должна позволять этому человеку разрушать ее. Она не будет думать о Девлине Маккейне. Через две недели они с отцом уезжают в Египет. Там она полностью погрузится в работу. А больше ей ничего и не нужно. Пройдет какое-то время, и Девлин Маккейн превратится в поблекшее воспоминание.

Шаги затихли. В последние месяцы отец очень внимательно за ней наблюдал — видно, переживает за нее. Она принялась раскладывать кисти, ей было необходимо время, чтобы стряхнуть с себя отчаяние и нацепить на губы улыбку. Ну вот, теперь можно и обернуться. Слова, которые она намеревалась сказать отцу, замерли у нее на губах. Позади нее на дорожке стоял Девлин.

— Привет, профессор.

Он был невероятно красивым под этими угасающими лучами солнца. Ветерок растрепал его смоляные волосы, пряди упали на лоб. Он показался ей еще выше, еще стройнее. Черное пальто из великолепной шерсти отлично сидело на его широких плечах, бронзовую кожу оттеняли белоснежная шелковая сорочка и галстук.

Она едва не бросилась ему на шею, ее чуть снова не затянуло в этот водоворот чувств, чувств, которые почти погубили ее.

— Что ты здесь делаешь?

— Я хотел тебя видеть.

Он посмотрел на нее так, будто сравнивал ее с тем, что осталось в его памяти, окинув взглядом ее всю — от макушки головы, на которой торчал тугой пучок волос, до кончиков ее черных школярских туфель, выглядывавших из-под невзрачного голубого платья. Таким проницательным был этот взгляд, таким ласковым, что у нее побежали мурашки по коже — будто он снова дотронулся до ее обнаженной груди, бедер сильными своими пальцами.

Почему она не надела сегодня что-то другое? Она нервно теребила юбку. Почему именно сегодня она выглядит как засушенная старая дева? А, ну и черт с ним! Ей наплевать, что он думает о ней.

— Я не ношу твоего ребенка. Наверное, ты это хотел узнать.

Он выглядел огорошенным, — видно, мысль о ребенке никогда не приходила ему в голову, вот так-то. В то время как она столько дней провела в тревоге, и страшась и надеясь, надеясь на то, что в один прекрасный день даст жизнь его ребенку.

В конце концов она поняла, что он не оставил ей ничего. Кроме воспоминаний, которые мучили ее. Воспоминаний, которые заставляли ее по ночам сходить с ума без его теплого тела, дрожать от холодной реальности.

— Ну что, насмотрелся? Теперь можешь уходить. Его серебряно-голубые глаза лучились таким теплом, которое она уже не надеялась в них увидеть.

— Я скучал по тебе, Кейт.

Она отвернулась от него, почувствовав, что к глазам прихлынули слезы. Пожалей меня — хотелось крикнуть ей. Не заставляй меня страдать еще больше.

— Как я слышала, у тебя нет недостатка в общении.

— Ревнуешь? — спросил он, и она уловила улыбку в его голосе.

— Ничуть.-Кейт посмотрела на купальню для птиц, устроенную среди розовых кустов. Солнечный свет играл на голубой кафельной мозаике. Купальня была пуста. Кажется, до птиц никому не было дела. — Я похоронила все эти примитивные эмоции, которые тебе всегда так успешно удавалось разжигать в моей душе.

— Все?

Она посмотрела прямо на него.

— Все.

Он коснулся пальцами большой белой розы, которая раскачивалась на ветру около него. Он так вглядывался в ее лепестки, будто это был какой-то очень редкий сорт, а не обычная английская роза.

— Ты недолго пробыл в Аваллоне.

— Там ничто меня не держало.

Он погладил цветок пальцами, медленно, нежно, собирая лепестки в бутон, напоминая ей, как эти же пальцы скользили по ее телу. Почему он пришел? Месть? Чувство вины?

— Кажется, вы неплохо себя чувствуете в новой своей жизни, лорд Синклейр.

— Ты была права. — Он отвел взгляд от цветка. — Я должен был дать шанс моей семье. И для меня это был единственный шанс снова обрести покой.

Обретет ли его она, Кейт Витмор? Она посмотрела на увитую плющом стену, высившуюся в конце розового сада. Какие красные кирпичи, один к одному, без единой щелочки, они надежно отгораживают ее от мира.

— Жаль, конечно, что ты младший сын, тебе достался лишь титул графа, а Остин остался маркизом, и отцовский титул тоже он наследует.

— К черту все эти титулы.

— В самом деле? — произнесла она скептически. Он мгновение молчал. Она чувствовала, что он ждет, когда она посмотрит на него. Нет, этого он не дождется.

— Ты вспоминала меня, Кейт?

— Нет. Никогда. — Она солгала настолько убедительно, насколько могла. — А теперь, пожалуйста, уходи. Оставь меня.

— Я думаю о тебе. — Уголком глаза она видела, как он двинулся к ней. — Правда, я не могу забыть тебя.

— Да, я понимаю, ты, конечно, жил как монах, с тех пор как изгнал меня из своей жизни.

— Я сожалею о тех своих словах, Кейт.

Она сжала руками свою талию, увидев, что он подходит ближе. Его тепло коснулось ее тела, точно, весеннее солнце, ласкающее дремлющую розу.

— А я сожалею не только о словах.

— Да?

— Ты вряд ли поймешь. — Он был слишком близко, его тепло раздувало угольки чувств, которые еще теплились в ней, любовь и надежда боролись за жизнь, стремясь восстать, как феникс из пепла. Она не должна допустить этого.

— Твоя картина, на ней совсем не этот сад. — Он тронул пальцами локон, упавший на плечо, касаясь ее сквозь льняное платье. Тепло заструилось по ее жилам, пробуждая каждый нерв, завиваясь вокруг Грудей. — Очень знакомое место. Похоже на тот дикий рай, где я впервые обнял тебя и вкусил сладость твоего тела.

— Ты никогда не обнимал меня, лорд Синклейр. Ты никогда не прикасался ко мне. — Она отвела плечо, уклоняясь от него, хотя знала, что уже слишком поздно. В ней уже пульсировала сладкая боль, боль, которую мог унять только он. О, как она ненавидела его за эту власть! Которой он так беспощадно пользовался. — Девлин Маккейн, человек, которому я отдала себя и которого я любила, умер в джунглях.

— Нет, он не умер. Он блуждал долгое время, но наконец нашел дорогу домой. — Он наклонился и прижал губы к чувствительной впадинке за ее ухом, послав волну дрожи ее плечам. — Ты мой дом, Кейт.

— Что с тобой, лорд Синклейр! — Она повернулась к нему лицом, задев бедром мольберт, он упал, холст и краски рассыпались среди травы. — Не можешь найти женщину, которая бы согрела твою постель? Потому и решил все-таки прийти сюда?

— Я не могу найти женщину, которая согрела бы мое сердце. — Он положил теплые руки ей на плечи. — Вернись, Кейт. Я не могу без тебя.

Боль сжала ее сердце при его нежных словах. Помоги ей, Господь, она хотела верить ему, она хотела положить свое сердце к его ногам.

Он сделал еще шаг, сильные пальцы нежно вжались в плечо. Она должна уйти от него. Она должна! Он склонил голову, раздвинув губы, теплое дыхание скользнуло по ее щеке, сладкое, как ветер после теплого летнего дождя. Прошла вечность с тех пор, как она ощущала его губы Вечность с тех пор, как он обнимал ее, вечность с тех пор, как он зажигал огонь в ее венах Она хотела.

Это невозможно! Она не должна! Она не хотела, чтобы снова все встало с ног на голову, чтобы ее опять вывернули наизнанку, ни этот мужчина, ни любой другой. Она отвернулась, уворачиваясь от поцелуя, которого жаждала каждой клеточкой своего тела.

— Ты думал, что стоит тебе появиться здесь и я тут же брошусь к твоим ногам? — Она отшатнулась от него. — Убирайся! Я не хочу видеть тебя. — Он посмотрел на нее, в его глазах была боль, такую же боль она каждое утро видела в своем зеркале.

— Я понимаю, почему ты сердишься. — Он улыбнулся, и она сразу почувствовала, как тает ее решимость. — Я найду способ доказать тебе, как сильно я люблю тебя. Я люблю тебя, Кейт. Больше жизни.

Она уже слышала от него эти слова и раньше, и убедилась, как мало они значат для него.

— Я не хочу больше лжи. Я хочу только одного — чтобы меня оставили в покое.

— Я не лгу. Я хочу отдать тебе свое сердце. Когда он зашагал прочь, она отвернулась. Нет, она не будет смотреть ему вслед. Она не крикнет ему слов, которые заставят его вернуться. Она справится с этой слабостью.

Она бросила взгляд на картину, которая валялась на траве. Мокрые мазки масла сверкали в лучах угасающего солнца: узкий каскад воды, спадающий по черным камням в ручей; орхидеи, сорванные в джунглях, обступивших маленькую полянку, все забрызгано краской. Все разрушено.