Женщины что-то забормотали, с сердитым изумлением поглядывая на Кейт. Индеец тоже посмотрел на Кейт и с понимающей улыбкой кивнул. Он повернулся, чтобы уйти, но женщины явно не собирались покидать хижину, их провожатый вынужден был хорошенько на них прикрикнуть и даже угрожающе замахнуться, недвусмысленно дав понять, что поколотит их. Это подействовало, и женщины подчинились.

— Он предлагал их тебе, да? — сказала Кейт, когда они опять остались одни.

— Это считается хорошим тоном.

— Я понимаю.

Кейт соскользнула с его колен. Это заставило его вздрогнуть от боли. Он не мог сдержать стона, прорвавшегося сквозь его губы. Она посмотрела на него, скользнув взглядом по его возбужденному члену, он передвинул бедро, чтобы прикрыть его.

Она уселась в нескольких футах от него, опершись спиной о столб, на котором был закреплен один из гамаков, и вытянув перед собой длинные ноги.

— Значит, женщины у них служат лишь объектами для услаждения мужчин.

— Женщины почитаемы в и культуре. Они нужны, чтобы закреплять союз кланов посредством женитьбы, и всяческие договоры о прекращении войны, и …

— Ну, в общем, женщины — предмет потребления. Их используют так, как выгодно мужчинам.

Девлин вздохнул.

— Но это же не цивилизованная культура, Кейт. Она посмотрела на свои руки и стиснула пальцы.

— А что, разве наша культура намного отличается? Женщин получают при женитьбе, зачастую эти браки заключаются лишь для того, чтобы закрепить связи между семьями. У женщин мало прав, а уж если она вышла замуж, ее лишают и последних. Нам не разрешают ни участвовать в голосовании, ни иметь приличную работу, нам уготовано одно — быть украшением в доме мужчины. Нет, наша культура мало переменилась в этом отношении. Мужчины, как и в былые времена, воспринимают женщин как свою собственность, как некий предмет обстановки.

— Все мужчины? Она взглянула на него.

— Большинство.

— И Остин Синклейр? — Он не хотел задавать этот вопрос, он вырвался против его воли, и он тут же пожалел об этом. Впрочем, ему совсем не мешало бы знать ее мнение на этот счет. — Он отличается от других мужчин?

— Да. — Она посмотрела на свои пальцы и руки, сложила ладони лодочкой, разжала — Он относится ко мне как к равной. Он другой.

Любишь ли ты его? Вот что ему больше всего хотелось бы знать. Этот вопрос мучил его уже давно. Вопрос, который он не смел задать. Уткнувшись взглядом в обугленную птицу, он стал внушать себе, что это не так уж и важно. Даже если она не любит Остина Синклейра, это не означает, что она станет более доступной для него.

Он разрезал индейку, выбирая только хорошо прожаренные куски. Когда он повернулся, чтобы передать еду Кейт, то обнаружил, что она изучает его, — будто он редкостный зверь, выставленный на обозрение публики.

— Я никогда не благодарила вас за то, что вы спасали меня, — сказала она, улыбаясь.

— Вам не за что меня благодарить. Я просто делаю то, для чего меня наняли.

— Мне показалось, что вы бросились в водопад не по зову долга. — Она опустила глаза, украдкой его разглядывая.

Если раньше она как-то не обращала внимания на его наготу, то сейчас она точно заметила, что он голый Однако на лице ее не было ни капли смущения, только удивление. Но это изумление заставило его вспомнить, что на нем нет одежды, и что он беззащитен перед ее взглядом, разгадавшим его слабость по отношению к ней. Жар запылал на его щеках.

— Пришлось все с себя снять, ведь я натерся соком барбаско. — Он был похож на маленького мальчика, оправдывающегося перед директрисой.

— Ничего. — Она взяла куски индейки, которые он предложил ей, коснувшись пальцами его руки. — Сейчас, мистер Маккейн, на вас блестящее великолепное снаряжение, которого лишены мы, женщины, — напомнила она ему их перепалку на каноэ.

Он отвернулся от нее. В этот самый момент он увидел слишком много в этих голубых глазах, — как раз то, что он столько раз мечтал увидеть. Но он знал и то, что это голубое пламя потухнет, едва они покинут джунгли.

— По-моему, ты принимаешь меня совсем не за того, кто я есть на самом деле.

— Понятно. Вы по-прежнему не хотите быть ничьим героем, так?

— Правильно.

— Ладно, мистер Маккейн, боюсь, что вам придется смириться с тем, что вы постоянно оказываетесь моим героем.

Девлин уставился на обугленную птицу, вглядываясь в полусырое сочащееся кровью мясо. Ее герой. Это долго не продлится. В Лондоне она смотрела бы на него совсем иначе, так как смотрели другие: как на отбросы общества.

— Когда вы жили среди дикарей, вы все делали как они? Тоже разгуливали обнаженным?

— Когда долгое время находишься в джунглях, начинаешь понимать, что этот обычай весьма разумен. В одежде все время потеешь, кожа начинает преть.

Она откусила кусок индейки. Он заметил, как она слизала сок, потекший сбоку ее руки, ловя капли кончиком розового языка. Совсем как котенок, лакающий сливки.

— И вы пользовались теми женщинами, которых вам предлагали?

Он кивнул.

— Это делает меня похожим на монстра?

— Нет, просто, это делает вас истинным мужчиной, который не упустит возможности получить удовольствие, коль скоро ему предложили.

Она будто не замечала, что разорванные края ее блузки распахнулись, открывая растерзанные белые кружева лифчика, не скрывавшие больше выпуклых грудей. Свет от костра мерцал на ее коже, лаская ее своими золотыми пальцами, обволакивая этой лаской все ее тело. Он представил, как концы блузки окончательно расходятся от очередного ее вздоха и обнажаются розовые кончики. Интересно, затвердеют ли тогда ее соски?

Желание, как острый нож, повернулось у него в паху. Поймав себя на том, что смотрит на ее грудь, он спешно отвернулся и уставился на бутыль с пивом.

— Вы ведь играли Вивальди, — когда выходили из воды?

— Да. — Он глотнул кашири, который был подслащен сахарным тростником и ананасовым соком. — Я хотел произвести на них впечатление. Некоторые племена поклоняются богам до умопомрачения.

Эта леди сейчас тоже сведет его с ума!

— Вы сами научились играть?

— Нет. — Он отрубил от индейки ножку и начал обгладывать горелую кожу, вспоминая свои уроки музыки, лучше бы ему не вспоминать их вовсе.

— Где вы учились?

— Какое это имеет значение?

— Мы знакомы уже несколько недель, а я почти ничего о вас не знаю.

— А зачем вам что-то обо мне знать?

Она посмотрела на него поверх своей бутыли кашири:-Мы могли бы стать друзьями, — сказала она, поднося бутыль к губам.

Друзьями. Как он мог быть ее другом, если пребывание рядом с ней разрывало на куски его внутренности? Как он мог быть ее другом, если хотел от нее гораздо большего?

— Довольно вкусно. — Она сделала еще глоток.

— Женщины пекут оладьи из сладкого картофеля, кара и мадиока. Когда они готовы, затвердели и почернели, они пережевывают их и сплевывают в кувшин. Чтобы кашири забродил.

— О! — Она сморщила нос и поболтала молочную жидкость в бутыли. — Однако результат совсем неплох — Она опять посмотрела на него ясным, откровенно оценивающим взглядом. — Мне по-прежнему хочется услышать о вашей музыкальной карьере.

— Моя музыкальная карьера. — Он взглянул на обугленные кусочки мяса в руке. В конце-то концов, что он церемонится с ней? Когда она побольше узнает о его жизни, у нее мигом пропадет желание с ним дружить. Пусть послушает, тогда наверняка будет держаться от него подальше. Лучше уж сразу разрушить все иллюзии о героях в блестящих доспехах.

— Играть меня научила женщина. Мне было тогда четырнадцать, она вытащила меня из своей конюшни, там я тогда подрабатывал, и отвела мне комнату в своем особняке на Пятой авеню. Она накупила мне костюмов и научила пользоваться ножом и вилкой и играть в шахматы, короче, вести себя, как подобает джентльмену. Она была вдовой, молодой вдовой, ей было года тридцать три, не больше. Она никогда не говорила мне о возрасте. — Он медленно провел лезвием по почерневшему мясу.-Я думал, что она одинока. У нее не было детей. Я думал, что она как бы усыновила меня, эта прекрасная женщина, благоухающая чистотой и живущая в таком чудесном доме.

Да, он тогда очень изумился, услышав, что она |хочет взять его к себе. Первый раз в его жизни кто-то хотел предоставить ему кров. Жаль, что это оказалось очередной иллюзией… Он покрутил нож в руке, алые и золотые отблески заиграли на стальном лезвии…

— Как-то ночью, спустя несколько месяцев после того, как я поселился у нее, она пришла ко мне в спальню. На ней была темно-красная шелковая рубашка. Складки колыхались при каждом ее шаге, и я виден очертания ее длинных ног, просвечивавших через шелк. Под рубашкой ничего не было. — Он сделал глубокий вдох, борясь с болью, которая пришла с воспоминаниями. Даже теперь, когда прошло столько времени, он не мог забыть пережитого тогда унижения. — Я помню, как она сказала: «Не бойся меня». Она показала мне, чего она хочет. И рассказала, что я должен делать, чтобы доставить ей удовольствие. И я делал это. Я не знал, чего она хотела на самом деле. — Он посмотрел на лезвие, подумав, как хорошо было бы вырезать эти воспоминания из его памяти. — Несколько месяцев она приходила ко мне каждую ночь.

— Вы любили ее?

— Я поклонялся ей. Поэтому, когда она попросила меня удовлетворить одну из своих подруг, я сделал это, в ту ночь, и всякий раз потом, когда она приводила ко мне очередную. Иногда она просто наблюдала, иногда присоединялась к нам. Я безропотно делал все, что она просила, я был слеп и глух ко всему, кроме этой женщины.

Он был так благодарен ей за то, что она выбрала именно его, благодарен за любовь. Каким же он был тогда наивным…

Кейт сидела молча, но он чувствовал на себе ее взгляд. Пора ему остановиться, не открывать ей все до конца, чтобы она не узнала, насколько глубоко он погряз в разврате. Но он хотел, чтобы она знала правду. Он хотел, чтобы она увидела, какова его истинная сущность.