– А я слышал, что он послал к тебе слугу во второй раз, когда в первый ты отказался идти, – сухо возразил Бернард. – А еще говорят, что слуга передал тебе короткое и вежливое послание своего господина: “Передай управляющему Хьюберту, что он меня не знает, а я его знаю”. Вот тогда ты и побежал!

Толстая физиономия Хьюберта стала пурпурной. Прежде чем ответить секретарю, он дул из кружки, вытерев губы тыльной стороной ладони, и только тогда, задыхаясь от вы-то вина и ярости, сказал:

– Не верьте сплетням прислуги, господин секретарь! Это правда, что я получил такое послание, но он не смог унизить меня! Я хотел показать ему, что я воспитанный человек, однако потом передумал. Разве можно позволять какому-то петуху скакать по замку, в котором я хозяин со дня смерти Барминстера? Я пошел к нему чтобы не выглядеть невежливым, но с кем пришлось иметь дело? С человеком-горой, чья голова которого забита мечтами о тирании.

С безусым мальчишкой, у которого из-за густых бровей почти не видно его хитрых глаз, с как клюв ястреба!

– Челюсть мастифа, тело гиганта, глаза как кинжала, а улыбка тигра, – пробормотал Бернард.

– Все правильно, – согласился Хьюберт. – Тогда я пришел к нему, то что сделал? Просто вежливо, но сдержанно поклонился, чтобы показать, что я не боюсь его свирепости.

– А я слышал, что, кланяясь ему, ты чуть не гнулся лбом об пол, – вставил Бернард.

– Ты слышал, ты слышал! В следующий раз услышишь, что я целовал ему ноги! – возмутился Хьюберт. – Много правды ты узнаешь из пересудов слуг, господин секретарь! Да, я поклонился, приветствуя его вежливыми словами, и как положено, спросил о цели приезда.

– Да ты говорил и говорил, а он стоял неподвижно, как статуя короля Ричарда Львиное Сердце в Сальпетресе, – неожиданно вмешался Короткая Нога. – Одну руку держал на рукоятке меча, а вторую – на бедре. Верно, он тебя не прерывал и не выказывал нетерпения, но выглядел так величественно и грозно, что даже я испугался!

– Заткни пасть! – грубо оборвал его Хьюберт. – Он был настолько груб, что не ответил на мое приветствие и никак не отреагировал на мое неповиновение! А когда я замолчал, поскольку он был глух и нем, бросил на меня всего лишь один взгляд, но при воспоминании о нем…

– У тебя до сих пор стынет кровь в жилах, – невозмутимо закончил за него фразу Бернард. Хьюберт набросился на него:

– Да, от ярости, господин Бернард! Клянусь, я бледнею и дрожу от ярости из-за его грубости! Мне даже трудно слово выговорить, так я взбешен!

– Ас ним был вежлив, – злорадно заметил Джеймс, – и спросил очень осторожно: “Лорд, что вам угодно?”

– Я сам помню, что говорил, без твоих глупых напоминаний! – набросился Хьюберт на своего бестактного друга. – Я беседовал с ним вежливо, поскольку считаю, что человеку в моем положении недостойно ввязываться в перепалку с грубым тираном. “Что вам угодно?” – спросил я его, а он с надменностью, ко­торая меня до сих пор возмущает, вдруг заявил:

“Я хозяин этого поместья”. И вручил мне сви­ток, в котором многословно излагалось, что ко­роль отдал поместье Фэйр-Пасчерс сэру Симо­ну Бовалле, отныне провозглашенному лордом, с правом называть поместье своим именем. Клянусь, я задыхаюсь при одной мысли об этом! – И как бы в подтверждение своих слов, он распахнул камзол еще шире, устрашающе закатил глаза.

Напуганный Джеймс Короткая Нога поспе­шил наполнить его кружку, но секретарь Бер­нард Талмейн, не обращая особого внимания на страдания управляющего, откинулся на спинку кресла с едва заметной улыбкой на тонких губах.

Сделав еще глоток вина, Хьюберт продолжил речь:

– Не успел я осознать всю важность зло­счастного документа, как он потребовал при­нести ему все счета поместья начиная с про­шлого июля! Боже милостивый! Я был так ошарашен, унижен и оскорблен, что просто не нашел слов. А когда я заговорил, пытаясь его образумить, он повернулся на каблуках и за­явил: “Прошу представить счета к рассмот­рению завтра утром”. Я не находил себе мес­та от ярости! Целую ночь проработал, пытаясь вспомнить все траты и занести их в книгу. На следующее утро, еще не было десяти часов, как я явился в покои усопшего лорда, где си­дел этот хлыщ вместе с тобой, господин сек­ретарь. Он принялся мучить меня своими вопросами, пока не закружилась моя бедная го­лова, да еще время от времени бросал на меня зловредные взгляды, из-за которых я просто кипел! И представьте, прочел все счета за этот и за прошлый год до июля, припомнил все по­боры за каждый год до единого фартинга, со­считал, сколько у нас скота и как…

– Да, – вмешался Джеймс, – а затем выз­вал Николаса, командира стражников, и велел тому отчитаться за своих людей. Это надо было видеть, как здоровяк Николас заикался и норо­вил остановить расспросы лорда.

– И все это время, – задумчиво добавил Бернард, – лорд сидел неподвижно, будто вы­сеченный из камня, только блеск его глаз вы­давал, что он жив. Но когда этот нахал Нико­лае перешел на крик, внезапно ожил. Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании.

– Мне говорили, – продолжил Джеймс, – что он только слегка повысил голос, но от него повеяло таким холодом и мощью, а во взгляде лорда было столько угрозы, что Николас тут же умолк и тупо застыл на месте. Так и стоял, пока милорд разделывал его под орех. Хотел бы я все это увидеть своими глазами. – Он с сожалением вздохнул.

– Но это еще не все! – воскликнул Хью­берт. – Потом лорд еще вызвал маршала Эдмунда, этого старого идиота. Что он ему ска­зал, господин секретарь?

– Не много, – откликнулся Бернард. – Кажется, этот человек не любит попусту тра­тить слова. С маршалом он обошелся вежливо, уважая его преклонный возраст. Задал ему всего несколько вопросов, а маршал чуть не расплакался от страха и стыда за свою нерадивость. Милорд выяснил все, что хотел, и потом добродушно заключил: “Эдмунд Фентон, кажется, ты слишком стар для этого поста, уж слишком много бандитов развелось под твоим началом, а ты то ли устал, то ли трусишь призвать их к порядку. Пожалуй, тебе пора в отставку. Я назначу тебе пенсию”.

– Что же теперь будет, господин секретарь? – воскликнул управляющий. – Странное дело! Господин Фентон был уважаемым человеком, никогда не совал нос в чужие дела! Один Бог знает, что будет твориться в связи с его уходом на этой бедной земле!

– Нет, не только Бог, – возразил секретарь. – Милорд тоже знает.

Хьюберт в ужасе поднял вверх коротенькие ручки.

– О, бесстыдник! – завопил он. – Ты говоришь об этом так легко. Как же мы докатились до такой жизни?

Джеймс Короткая Нога воспользовался перерывом, чтобы наполнить свою кружку. Заметив это, Хьюберт глубоко вздохнул:

– Пей, Джеймс, пей! В будущем у тебя не будет такой обильной выпивки. У нового лорда рысьи глаза! Я содрогаюсь при воспоминании, какие кары он мне обещал, если я кому-то в замке дам больше, чем он распорядится! Нас ждут недобрые времена! Кажется, он бывает одновременно повсюду, так что я теперь вздрагиваю при каждом звуке! Какая у него цель? Никто не может сказать, потому что он ходит бесшумно и почти не разговаривает. За неделю он обскакал все поместье и, по словам пастуха Роберта, знает уже каждого крестьянина по имени, помнит, сколько у кого детей и чем он владеет. А крестьяне радостно его приветствуют и опрометью выполняют его приказы, чтоб ему пусто было! Они опять все на полях или ухаживают за скотом.

– Однако охранники ворчат на него, – заметил Джеймс. – И воины готовы к мятежу в любой момент.

– Не удивительно! – проворчал Хьюберт. – Что хорошего он для них сделал? Через неделю после приезда навел среди воинов и лучников суровую дисциплину, вот они и бунтуют. А Морис Гонтрей – их начальник – только и ищет причины для ссоры. Лучше умереть, чем такая жизнь! Мы были так счастливы прежде, а теперь нам не принадлежат даже собственные души! А тут еще отец Джоселин вернулся, и теперь не продохнуть от бесконечных месс и молитв. Горе нам, горе! – И он, отягощенный печальными мыслями и вином, ударил себя в грудь. – Если бы только выяснить его зловредные намерения! Я с ума схожу, не зная, когда он набросится на меня!

В этот момент раздался стук в дверь. Управляющий тут же выпрямился и застегнул камзол. Его маленькие глазки боязливо забегали.

– В-в-войдите! – заикаясь, произнес он. В комнату просунулась голова пажа.

– Милорд желает видеть господина Бернарда, – важно объявил он.

– Ну вот! – заворчал управляющий. – Как ты смеешь, мальчишка, беспокоить нас по таким пустякам? Что за невоспитанность?

Паж усмехнулся.

– Так и доложить милорду? – поддразнил он. – Сказать, что господина Бернарда не устраивает время визита к нему?

Бернард встал.

– Если это время удобно для милорда, оно удобно и для его секретаря, – промолвил он с чувством собственного достоинства.

Управляющий надул обвисшие щеки:

– Просто удивительно, насколько ты послушен! Я потрясен!

Бернард направился к двери.

– Я иду, потому что не осмеливаюсь ослушаться, – объяснил он.

Хьюберт издевательски расхохотался:

– Вот так храбрец! Вот так храбрец! Ты еще скажи, что обожаешь нашего нового господина, трус!

– Кажется, это правда, – ответил секретарь, осторожно прикрывая за собой дверь.

Паж, мальчик десяти – двенадцати лет, пританцовывая, бежал впереди него по коридору.

– Я тоже обожаю нового лорда, – признался он. – Он не позволяет солдатам бить нас и издеваться над нами, и хотя внешне холоден и суров с нами, однако добр и справедлив. Милорд не злится по пустякам, но мы все же не осмеливаемся его ослушаться. Он не бьет нас, если мы недостаточно проворны, как это делал старый хозяин, а только взглянет так, что сразу становится страшно и стыдно. Я рад, что теперь он у нас есть, пажам было тяжело во время правления маршала.

– Где сейчас милорд? – спросил Бернард.

– В зале с окнами на юг, милорд там часто сидит. Он послал меня за вами, но, кажется, не сердится на вас.