– Я снова потеряла очки, – говорит она мне. – И не смогла вставить ключ в замочную скважину.

– У тебя было бы больше шансов вставить ключ в замок, если бы ты могла устоять на ногах, – слова находятся так легко, потому что это часть нашей рутины, которая происходит каждый день на протяжении четырнадцати месяцев моего здесь проживания.

– Все дело в очках, – утверждает она. – Если бы они у меня были....

– Я знаю, Джанет. Я знаю, – мы медленно приближаемся к ее двери, шагая по коридору, пока она пытается устоять на ногах, которые едва ее держат. – Где твои ключи?

– Мои ключи? – она выглядит сбитой с толку, как будто понятия не имеет, о чем я ей толкую. Как будто мы только что не разговаривали на эту тему.

– Мне нужны ключи, чтобы открыть твою дверь, – поясняю я ей.

– Оу, – женщина все еще выглядит так, будто понятия не имеет, о чем я говорю. Но потом неловко указывает в сторону парковки. – Я думаю, что кинула их куда-то туда. Дурацкие ключи. Они плохие, если ими невозможно открыть дверь.

Потрясающе. Просто. Фантастика. Разумеется, я не опаздываю на встречу с сестрой или что-то в этом роде. И у меня нет миллиона других дел, кроме как искать ее ключи, роясь в кучах мусора на парковке. Но я не могу просто бросить ее здесь. За то время, которое я здесь живу, ее уже не раз избивали.

С тяжелым вздохом, я прислоняю ее к двери.

– Я пойду их поищу. Но ты должна оставаться здесь, хорошо? Никуда не уходи.

Она откидывается на дверь.

– Я никуда не уйду, дорогая. Мои старые кости слишком устали.

Мне знакомо это ощущение. Волосы на затылке встают дыбом... и этого достаточно, чтобы тут же вспыхнули воспоминания о моем прошлом, которые преследуют меня... но я иду в том направлении, куда указала Джанет.

Разумеется, там нет ее ключей, поэтому, я постепенно увеличиваю территорию поиска, пока не нахожу их под крайней машиной. Ее как попало припаркованной машиной. Она приехала домой пьяной, хотя пообещала мне, что больше не будет садиться за руль в алкогольном опьянении.

Подбираю ключи, а затем спешу обратно, пока Джанет не попала в неприятности. К счастью, она все еще там, где я ее оставила – все еще сидит на полу с закрытыми глазами, головой и спиной прижимаясь к двери.

Я поднимаю ее на ноги, открываю дверь и завожу в квартиру.

Она выглядит даже лучше, чем я ожидала, учитывая состояние, в котором эта квартира была вчера, когда я привела Джанет домой. Это признак того, что последние двадцать четыре часа женщина была трезвой. Или достаточно трезвой для того, чтобы выбросить пивные бутылки и пластиковую посуду. Достаточно трезвой, чтобы протереть фоторамки, которые она расставила на всех доступных поверхностях в своей квартире.

Почти на всех фотографиях Джанет со своим сыном, и они рассказывают совсем другую историю, чем та, которая происходит сейчас. На тех фото она выглядит счастливой и здоровой. Может слегка уставшей, но это совершенно другой вид усталости. Тот, который перемешивается с удовлетворенностью, которая определенно отсутствует сейчас.

Не в первый раз, я задаюсь вопросом о ее сыне. О том, что с ним случилось. О том, умер ли он или был арестован, или просто ушел и оставил Джанет в одиночестве упиваться до смерти. Я надеюсь, что это не последний вариант, надеюсь, что он где-то там и просто не знает, что с ней происходит и почему, а не забил на собственную мать.

– Я сделаю тебе кофе, – говорю я ей после того, как она устраивается на диване. Но кофе у нее нет... как и всего остального, за исключением пива и дешевой текилы.

Впервые с тех пор, как я открыла свой холодильник сегодня утром, я ощущаю благодарность... реальную благодарна за то, что Себастьян сделал прошлой ночью. Если бы он не купил мне все эти продукты, у меня не было бы ничего, кроме йогуртов, которыми я могла бы угостить Джанет.

– Я вернусь через минуту, – говорю я ей и отправляюсь в свою квартиру. Заливаю ложку растворимого кофе водой из все еще теплой кастрюли, а затем хватаю сумку и набиваю ее продуктами. Я возвращаюсь к Джанет через пять минут, но уже слишком поздно. Она уснула лицом вниз на грязном диване.

Я поворачиваю ее голову в сторону, чтобы убедиться, что она может дышать, а потом быстро раскладываю еду. Только после этого я оставляю ей записку, чтобы она знала, где лежат продукты, и выхожу из ее квартиры. Мы дружим уже больше года, и я так часто помогаю этой женщине, что у меня даже есть ключи от ее квартиры, чтобы я могла закрыть за собой дверь.

Я так сильно опаздываю, что нарушаю почти все возможные скоростные режимы, пока еду по городу, чтобы встретиться со своей сестрой. Сегодня, в одиннадцать часов у нее назначена очередная встреча с врачом, и мне хотелось бы провести с ней пару часов до того, как она на нее пойдет. Обычно на такие приемы с ней ходим я и мама, но сегодня у меня смена в «Атлантисе», и мне нужно выйти в дневную смену.

Я лезу в сумочку и достаю телефон. Я собираюсь написать Люси и сообщить ей о том, что уже еду. Прошлые две ночи принесли мне довольно хорошие чаевые. Добавьте к этому продукты, которые купил для меня Себастьян, и я уже могу позволить себе сводить сестру в ее любимый тайский ресторан на обед.

Но мой мобильник сдох... я была настолько не в себе прошлой ночью перед сном, что забыла поставить его на подзарядку, а разговор с Себастьяном, вероятно, добил его. Черт. Похоже, тайскому ресторану придется подождать, если я не смогу сообщить маме, что Люси подъедет к назначенному часу.

Через тридцать пять минут после того, как я покинула свою квартиру, я въезжаю на круговую подъездную дорожку перед домом своих родителей.

Это именно тот дом, в котором я выросла – единственное место, где я когда-либо жила, кроме квартиры, которая у меня есть сейчас, и нескольких комнат в общежитии колледжа – и мне всегда он нравился. Я любила пальмы перед входом, высокие потолки, которые впускают много солнечного света пустыни, и длинные, мраморные коридоры, которые блестят днем. Тайные ходы, которые проходят за стенами и предоставляли мне лучшие укрытия в мире, пока я росла.

Откровенно говоря, я люблю в этом месте буквально все, вот почему я так ненавижу то, что чувствую, когда приезжаю сюда теперь. Я ненавижу то, как от страха сжимается горло или стягивает в узел внутренности. У меня постоянно дрожат руки. И все из-за Карло. Все потому, что...

Я отталкиваю эти воспоминания, отказываясь возвращаться к ним сейчас... или когда-либо еще. Размышления о прошлом ничего не изменят. Это не исцелит старые раны и не исправит случившегося. Какой в этом смысл, кроме того, чтобы снова почувствовать себя несчастной?

Это бессмысленно, и я стараюсь напоминать себе об этом.

Поднимаюсь по лестнице, ведущей к запасному входу. Трижды стучу в дверь и стараюсь не думать о том, что были дни, когда мне не нужно было стучать. Дни, когда я чувствовала себя настолько смелой, что могла просто войти.

Дело не в том, что я не хочу вернуться к тому времени... я этого не делаю. Мне не нравится то, кем я тогда была, пока выполняла все, что мне говорили, не ставив под сомнение слова своего отца, независимо от того, насколько абсурдными они были. А большая их часть была чертовски абсурдной, если говорить честно. Я была слишком глупой, чтобы это понять. Или того хуже, я была слепой.

Но это не значит, что я не скучаю по возможности, каждый день видеться с сестрой. Избегая при этом быть частью семьи. И я солгу, если скажу, то не скучаю по временам, когда знала, что все мои счета будут оплачены.

Однако теперь, когда я знаю, каким образом мой отец оплачивал те счета... это того не стоит. Ничто этого не стоит.

Когда дверь, наконец, открывается, то я улыбаюсь Кончите – домработнице, которую мои родители наняли еще до моего рождения. Она вложила в мое воспитание столько же, сколько мама, так что я чмокаю ее в щеку и отстраняюсь с улыбкой на лице.

Но женщина не улыбается в ответ.

Вместо этого она шепчет:

– Люсия и твоя мама уже уехали, Ария. Они решили заехать в торговый центр перед приемом у врача.

– Почему они не написали мне? – спрашиваю я, прежде чем вспоминаю, что у моего мобильника сдохла батарейка.

– Они написали, – произносит Кончита, поглаживая меня по спине, пока пытается вывести меня на крыльцо. – Ты не ответила.

– Они сказали куда поедут? Возможно, я смогу...

– Тебе нужно уходить, Ария.

От предупреждающих ноток в ее голосе и боязливого, нервного взгляда, с которым она оглядывается через плечо, волоски на моей шее встают дыбом. Внезапно все встает на свои места, и я разворачиваюсь, чтобы сбежать.

Но уже слишком поздно. Я узнаю его, как только слышу звук газетного шуршания.

Звук его лакированных туфель, чеканящих шаг по мраморным полам.

Звук прочищаемого горла.

– Ария.

Мое имя, слетающее с его губ, звучит чуждо... я так давно не слышала, как он его произносит.

Я хочу убежать, хочу уехать как можно дальше отсюда... от него... насколько это возможно. Но бежать сейчас – не вариант. Не тогда, когда я чувствую груз от его ожиданий, чувствую, как он сдерживает себя, пока ждет от меня ответа.

Так что, в конце концов, я делаю единственное, что могу. Глубоко вдыхаю и поворачиваюсь к нему лицом с фальшивой улыбкой на губах.

– Привет, пап. Как ты?

Глава 4

Себастьян

– Себастьян? Это ты?

Я слышу знакомый голос, когда прохожу мимо стойки регистрации, сразу после того, как сходил к своему отцу, чтобы проведать старика. Он старается оправиться, но в его случае все идет не слишком хорошо. Отец выглядел бодрым и весьма отзывчивым пока я с ним беседовал, так что это уже хоть что-то. И если я воспользовался тем фактом, что он не может говорить достаточно хорошо, чтобы рассказать мне, насколько сильно я утопил его бизнес, то это кармическая черная метка, которую я более чем готов оплатить позже.