Симона Вилар - Исповедь соперницы

Проснулась я резко, как от толчка. Села. Свечи догорели до самых розеток. В комнате был полумрак, слабо рассеивающийся отсветами сквозь слюдяные вставки в переплете окна. И тут я различила напротив Гиту, окликнула. Она не пошевелилась. Сидела на стуле подле пюпитра и ее неподвижный силуэт четко выступал на фоне светлевшего оконного проема.

И я поняла — чуда не произошло. Моя бедная самонадеянная Гита… Итак, Эдгар отказал ей. Хотя иначе и быть не могло.

— Ты хоть спала сегодня? — спросила я, подходя и обнимая ее за плечи.

Гита откинула мою руку.

— Уж ты-то выспалась всласть!

Я отшатнулась. Какой холодный, злой у нее голос. И уже в следующее мгновение по моим щекам побежали теплые капли слез.

Тут же расплакалась и Гита. Кинулась ко мне, упала на колени, обхватив меня, и рыдала, рыдала. Господи, мне казалось, что у нее сердце вырвется в это плаче. Я утешала ее, хотя понимал — слезы это и к лучшему. Слезы даны женщине, чтобы облегчать боль.

Наконец она успокоилась.

— Ты оказалась права, Отил. Я говорила с Эдгаром, объясняла. Поначалу он словно и не слушал меня, отшучивался. Но когда я стала настаивать, сказал, что я требую невыполнимого. Стал даже раздраженным. Тогда я сказала, что не могу более так жить и мне придется уехать, — но он не стал удерживать меня. И я поняла — ему будет даже удобнее, если я исчезну, теперь, когда приближается время появиться ей… настоящей хозяйке Гронвуда.

У Гиты был вялый, бесцветный голос. Так же, не меняя интонации, она сказала, что сейчас велит Труде принести мою одежду. А потом мы уедем.

Была такая рань, даже собаки не вылезли из конуры, чтобы порычать на нас. Серо, тихо, чуть темнела сетка строительных лесов вкруг донжона Гронвуда. Гита, я и Труда прошли на конюшню. Я вновь взгромоздилась на пегую кобылку аббатисы. Она тоже была словно сонная, вяло и послушно шла, повинуясь поводьям.

Когда мы выехали, я оглянулась на Гронвуд. Он возвышался серой призрачной массой. Недостроенный замок, которому однажды предстояло вознестись над округой во всем своем великолепии. Но тогда его хозяйкой будет уже другая, дочь короля, законная супруга шерифа, а скорее уже графа Норфолкского Эдгара Армстронга.

Я поглядела на Гиту. Она не спеша ехала на своей белой лошади и так ни разу не оглянулась на место, где была так счастлива, и откуда ей пришлось с позором уехать. Уехать, по сути, по моей вине. Хотя может я не так и повинна. Все было предопределено заранее. Неисповедимы пути Твои, Господи. Я же только выполнила свой долг, вырвала подругу из сетей соблазна и греха. Но отчего мне столь грустно?

Пришпорив пегую, я обогнала Труду, громоздко трусившую на муле. Та была явно не в духе. То и дело доносилось ее ворчание — мол, добрые люди не пускаются в дорогу, даже не перекусив перед отъездом.

Я догнала Гиту, и наши лошади пошли рядом. Моя подруга молчала, и я не решалась первой начать разговор.

Взошедшее солнце застало нас на лесной тропе. Защебетали птицы, роса вспыхивала на листьях, как драгоценности. День обещал быть чудесным и я несколько приободрилась. В конце концов, то что произошло рано или поздно должно было случиться. И пусть уж лучше это выглядит, словно Гита приняла решение по собственной воле, чем к этому ее вынудит та, другая.

Я спросила — куда мы едем. Гита не ответила, и я повторила вопрос, прибавив:

— Почему бы тебе не вернуться со мной в обитель? Вспомни — ты прожила там большую часть жизни. И не худшую часть. И тебе будут рады в монастыре. Там ты вновь обретешь покой, а пройдет время, и к тебе вновь вернется добрая слава.

Гита наконец поглядела на меня и я смутилась от ее циничной улыбки.

— Нет, куда, куда, а в обитель я не могу вернуться.

— Но отчего? Мы там вновь сможем жить вместе, Гита.

— Ты сможешь, ты избрала свой путь. Я же… Ныне я не смогу отдать Господу всю свою душу без остатка.

И добавила:

— Уже второй месяц, как я беременна.

Я только ахнула. У Гиты будет ребенок! Бастард Армстронга, дитя, на котором всю жизнь будет лежать пятно позора его матери и пренебрежения его отца. А Гита? Что будет с ней — женщиной обесчещенной, родившей неизвестно от кого… Даже если известно. Но без мужа, в грехе.

— О, Святая Хильда! Что же теперь делать?

— Известно что. Рожать, когда придет срок.

И неожиданно она снова улыбнулась — светло и печально.

— Самое главное теперь — это маленькое существо, что живет во мне. Это дар Господа и память о моей грешной и пылкой любви.

Я все же осмелилась спросить:

— Ты сказала об этом Эдгару?

Она пожала плечами и лицо ее обрело независимое выражение.

— Во имя Бога — зачем? Что бы это изменило? Разве не мало унижалась я перед ним этой ночью? Все, что я могла ему сказать — было сказано. А дитя — это только мое.

Мы выехали из леса. До самого горизонта простиралась Великая Восточная равнина. Вдали, за зарослями ольхи, поблескивали заводи фэнов.

Гита указала мне на видневшееся впереди селение.

— Поезжай туда, Отилия, я найми проводника. Так тебе будет надежнее добраться до монастыря.

— А ты?

Она вскинула голову.

— Я еду домой. В Тауэр-Вейк. Буду жить в кремневой башне мятежника Хэрварда. Там я и продолжу род своего великого деда. Даже если в одиночестве.

Я смотрела, как она уезжает. Гита, грациозная и горделивая, с развившимися длинными косами цвета лунной пряжи.

За ней на муле трусила Труда, напоследок окинувшая меня подозрительным взглядом — не из-за меня ли ее госпожа покинули Гронвуд, где им жилось так привольно?

— Да хранит тебя Бог и все святые, Гита Вейк! — прошептала я.

Неделю назад Эдгар стал графом Норфолкским. Обряд инвестуры[48]состоялся в Лондоне, где в это время находился король.

Я ожидала, что новоиспеченный граф вернется вместе с леди Бэртрадой, но ошиблась. Я стала настолько провинциалкой, что уже само собой разумеющимся считала, что невеста до свадьбы должна не меньше месяца провести в доме будущего мужа — дабы войти в круг обязанностей хозяйки. Однако совсем иное дело, когда речь идет об особах королевской крови.

Более того — по возвращении Эдгара сообщил мне, что так и не повидался с нареченной, которая все еще находится в Нормандии. Ожидать ее следует только ко дню венчания — в день поминовения святого Лаврентия, то есть десятого августа.

Вся предшествующая предшествовавшая свадьбе неделя для меня в лихорадочной подготовке к торжеству. Мне пришлось спешно ехать в Норидж и взять на себя львиную долю забот. Скажу как на исповеди, я изрядно уставала. Одно дело следить за хозяйством в усадьбах, другое — брать на себя обязанности по подготовке пира по случаю свадьбы графа. Но ранее я имела кой-какой опыт устройства подобных торжеств, к тому же Эдгар был моей семьей и мне хотелось сделать все как можно лучше, как и полагалось при дворах феодальных сеньоров.

Разумеется, что с дочерью короля прибудет немало титулованной знати и граф, Норфолк не должен ударить в грязь лицом перед всеми этими вельможными особами. Поэтому мне некогда было даже присесть и передохнуть, не говоря уже, чтобы подумать о собственном отъезде. Ведь, как мы условились с Эдгаром — я уеду едва его женой станет Бэртрада Нормандская.

Я не выносила Бэртраду. Заносчивая, подлая, язвительная. Я знала ее еще ребенком, и позже, уже взрослой, но такой же лицемерной и хитрой. Но у нее было положение, какое редко удавалось достичь внебрачной дочери — тут я не могла не отдать дань ее уму и способности интриговать. По крайней мере, отец баловал ее, моя госпожа Матильда доверяла ей, а Эдгар решил сделать ее своей женой. Не знаю, имело ли мне смысл раскрыть ему глаза на то, что же представляет собой его нареченная? Решила ничего не говорить. Ведь брак с ней нес ему немалые выгоды и почет, а уже одно это стоило того, чтобы желать этого союза. Что же касается недостатков самой Бэртрады… Чтож, Эдгару еще предстояло узнать ее и научиться усмирять. Ведь в конце концов, верховенство в супружестве всегда остается за мужчиной.

Вскоре в Норидж начали прибывать гости. Наверное со времен датских королей этот древний город не посещало столько знати. Прибыли братья невесты, графы Глочестер и Корнуолл с супругами, граф Стэфан Мортэн, графы Лестер, Честер и Экзетер, епископы Тэтфордский, Илийский и Линкольнский, даже аббат Ансельм из Бэри-Сэнт-Эдмунса поспешил на поклон к Эдгару, забыв старые обиды. Сама же невеста высадилась в Ярмуте, где отдыхала после переезда по морю. Что до меня, то мне было дивно, что она не спешит встретиться с женихом. И каким женихом!

Я уже давно не вспоминала свои наивные надежды о том, что Эдгар станет моим мужем. Это было давно, когда он только приехал и я увидела, как он похож на моего бедного Этельстан… только еще краше. Правда Эдгар сразу дал мне понять невозможность этого. И если я и испытала печаль, то в этом повинно только мое глупое сердце. Но я всегда гордилась своей волей и вскоре заставила умолкнуть начавшее зарождаться чувство. Я стала для Эдгара, как он и хотел, другом, поддержкой, сестрой. Никогда и не думала, что с каким бы то ни было мужчиной меня свяжут столь доверительные и чистые отношения. Да, Эдгар воистину стал мне братом. Когда-то у меня и в самом деле был брат, Гай, но никогда я не чувствовала с ним такой теплоты и взаимопонимания, как с Эдгаром. И я старалась не думать о близкой разлуке.

Когда накануне венчания пришло известие, что Бэртрада прибыла в аббатство Святой Элизабет, что близ Нориджа, я не придала этому значения, будучи занята предсвадебными приготовлениями. С морского побережья как раз доставили тридцать бочонков свежих устриц, какие установили в колотый лед. Двадцать две бараньи туши зажарили на больших вертелах. Будет и три быка, десять оленьих туш, множество ветчины, колбас, дичи, домашней птицы, кроликов и три павлина, каких я велела начинить сухими фруктами и которых внесут в зал на серебряных блюдах со всем красивым опереньем. И это не говоря о рыбе: форели, миногах, лососине, треске, великолепных угрях. Будут и овощи: зеленый горошек, редис, отварная свекла, салат, лук, целые горы зелени. Пекари работали не покладая рук, чтобы испечь превосходный белый хлеб; масло и мед будут в изобилии, так же как и множество сортов сыра. А так же вафли, бисквиты, сваренные в сахаре фиалки, несколько фруктовых пирогов, которые подадут с обильным кремом и марципанами.