Так или иначе, но эти двое подтвердили последнюю волю прежнего короля, и Стефан отпустил их. Гуго тут же отправился вступать в должность графа Норфолка, а Эдгар поспешил к своей распрекрасной саксонке.

У Стефана же появились иные хлопоты. Его неожиданно взял в оборот милейший братец Генри Винчестер. Святая правда — чем выше поднимаешься, тем призрачнее становятся родственные узы. И Генри, воспользовавшись неустойчивым положением брата, потребовал от него хартию, по которой церковь получила бы такие права и свободы, что фактически стала бы независимой от монаршей власти.

Это было неслыханно, но Стефана подхлестывали события. В Нормандии бароны уже дали согласие признать на престоле его старшего брата Теобальда, а Стефан еще не был помазан на царство. Скрипя зубами, он дал эту хартию.

Теперь даже архиепископ Кентерберийский принял его сторону, и 22 декабря, в Лондоне, Стефан Блуа был коронован. Церемония прошла без особой пышности, да и присутствовали на ней всего несколько баронов и два епископа. Только горожане Лондона снова ликовали и стекались к Вестминстеру, несмотря на густо летящий огромными хлопьями сырой снег. Они пели и плясали, радуясь, что приложили руку к избранию короля.

Мод Блуа прибыла в Англию уже после коронации мужа, едва оправившись после рождения младшего сына Бодуэна. Стефан был счастлив наконец-то встретиться с ней и обнять старших детей. Мод разделила радость супруга и одобрила все, что он успел предпринять.

— Дарованнная церкви хартия нам даже на руку, Стефан. Теперь мы заручились поддержкой клира, и даже оба Папы будут на твоей стороне. А Матильда останется без их поддержки. Во-первых, она дочь притеснявшего церковь Генриха; во-вторых — вдова отлученного от Церкви германского императора, и наконец, ныне она — супруга графа Анжу, известного гонителя духовенства. Ты показал себя верным сыном церкви, оттого и помазан освященным миром, как Саул и Давид.[94] Что касается Теобальда, я думаю, что ему хватит благоразумия, чтобы не мешать воцарению родного брата.

Мод оказалась права. В Риме никто и не подумал защищать права Матильды. А старший брат Стефана Теобальд решил, что с него достаточно и трех его графских корон, чтобы зариться на спорный английский трон. Поэтому когда нормандские бароны прибыли к Теобальду с предложением взойти на трон, он благодарил их, но ответил твердым отказом.

Знать затаилась, выжидая, как проявит себя новый король. А показать себя Стефану пришлось немедленно. Едва он похоронил с великими почестями в аббатстве Ридинг тело Генриха I, как пришло известие о том, что банды валлийцев перешли уэльскую границу и опустошили долину реки Северн. Стефан, используя доставшуюся ему от прижимистого Боклерка казну, нанял наемников во Фландрии, укомплектовал войско, однако вести его пришлось уже не на Уэльс, а на север Англии, куда вторглись шотландцы. Король Дэвид Шотландский, дядя Матильды, пустился отвоевывать английские земли ради племянницы.

Приходилось начинать царствование с военной кампании. Что-что, а воевать Стефан умел и любил, и вскоре потеснил шотландцев, завершив поход миром в Дархеме.

Но вместо того, чтобы бросить полки на непокорный Уэльс, понадобилось двинуться спешным маршем в Норфолк, где начались смуты, ибо в Дэнло никто не хотел видеть своим главой бывшего разбойника Гуго Бигода. Королевскому ставленнику пришлось брать штурмом город Норидж, чтобы водвориться в собственной резиденции, и это отнюдь не прибавило ему популярности. Стефан был в бешенстве от того, что в Денло не считаются с его повелениями, но в конце концов дело удалось уладить — прежний граф Эдгар всенародно объявил, что добровольно снимает с себя всякие полномочия.

Только тогда Гуго Бигод прошел обряд инвестуры, а Стефан вернулся в Лондон. К этому времени власть уже начала его утомлять. Утешало лишь то, что знать наконец начала признавать его полномочия и все больше лордов высказывали желание присягнуть новому королю. Сбор знати был назначен на Пасху, и к величайшему удовольствию Стефана, в Лондон прибыл даже его заклятый враг граф Роберт Глочестер.


* * *

Дверь в покой стремительно распахнулась. Только Мод, любимая жена, имела право без предупреждения входить в покои его величества Стефана Блуа.

— Милорд, супруг мой, у нас осталось не так много времени, и необходимо еще раз все обсудить.

Невысокая, коренастая, уже облаченная в парадные одежды, она стремительно пересекла покой и села рядом. Говорила Мод всегда коротко и сжато:

— Сейчас тебе предстоит приветстввовать свою знать в Вестминстер-холле. Ты выйдешь к ним, ведя за руку принца Юстаса. Они должны увидеть отца и сына вместе, понять, что в новой династии сохранится преемственность. И сразу направься к Генри Винчестеру. И не закатывай глаза! Генри немало для тебя сделал, к тому же мы одна семья. Все должны видеть, что Блуа — это одно целое.

Затем она сказала по нескольку слов о каждом из лордов и прелатов, посоветовала, как с кем держаться. Суррею следует пообещать благословить его намерение отправиться в Святую Землю, но при условии, что сей граф-паломник оставит свои маноры под патронатом короны. С вдовствующей королевой Аделизой следует держаться ласково и приветливо, даже несмотря на ее нарушающий всякие приличия скоропалительный брак с лордом д'Обиньи.

— И вот что еще важно. Следи за тем, чтобы твой новоявленный граф Норфолк пореже сталкивался с Робертом Глочестером, — проговорила королева, поправляя мех на оплечье мужа. — Роберту не нужно до срока знать, как погибла Бэртрада и как ты поторопился замять это дело.

Мод неожиданно улыбнулась.

— Стефан, ты поступил разумно, сделав Гуго Бигода графом Норфолка. Эдгар был там слишком популярен и влиятелен. После возвышения Бигода сила Эдгара пойдет на убыль, зато в Восточной Англии появятся два заклятых врага. Ни один из них не позволит другому добиться абсолютной власти в тех краях.

— А я-то был готов биться об заклад, что ты всегда поддерживаешь Эдгара, — заметил Стефан. — Между прочим, лорд Гронвудский уже прибыл ко двору. И даже с супругой. Ты видела ее?

Мод кивнула, но на ее лице появилось холодное выражение. Из чего король справедливо заключил, что нынешняя леди Армстронг весьма хороша собой. Мод всегда начинала тревожиться, когда ее супруг начинал интересоваться красивыми леди, поэтому сейчас ограничилась сухим замечанием, что хоть жена Эдгара и мила, но отнюдь не так ослепительна, как Бэртрада.

— Упокой, Господи, ее душу! — королева осенила себя крестным знамением. Теперь, когда у нее не было такой соперницы, как интриганка Бэрт, она могла позволить себе жалость к ней. — Что касается самого Эдгара, не забывай — он всегда был нашим другом.

— Да. Но я слишком хорошо помню, как он колебался, когда речь шла о моей короне.

— Стефан, — королева положила короткопалую руку на запястье мужа. — Учти: Бигод, легко солгавший над Библией, способен на все ради достижения своих целей. А Эдгар после того, как ты спас его саксонку, останется нашим должником вовеки. Есть одно древнее изречение: кто хочет друга без недостатков, останется без друзей.

Первым кого они увидели, покинув покой, был принц Юстас. При взгляде на сына у Стефана болезненно сжалось сердце. Юстасу шел одиннадцатый год, но его кожная болезнь, про которую лекари говорили, что с возрастом она пройдет, только усугубилась. И сейчас, чтобы скрыть рубцы и гнойники на лице ребенка, его густо намазали белилами и напудрили. От этого лицо мальчика казалось маской. Но живыми и пристальными оставались его странные глаза — очень светлые, с мелкими, как булавочные головки, зрачками, пронзающими насквозь того, на кого падал их взгляд.

Мальчик подошел к отцу и взял его за руку.

— Государь, было бы недурно на предстоящем пиру отравить бастарда Глочестера. Он почувствовал вашу силу и явился, поджав хвост. Однако покажет зубы при первой же возможности. Отравите его — зачем вам такой подданный?

Стефан и Мод опешили. А Юстас невозмутимо продолжал, ощупывая отца и мать своим не по-детски тяжелым взглядом:

— И будьте построже с бывшим графом Эдгаром. Возмутительно, что он привез новую жену, когда двор еще не забыл красавицу Бэртраду. К тому же о смерти Бэртрады поговаривают всякое…

Мод молниеносно ударила сына по щеке.

— Замолчите, Юстас! Вы еще дитя, и ваше дело — помалкивать.

Юстас исподлобья взглянул на мать. Его улыбка была похожа на оскал маленького хищного зверька.

В большом зале Вестминстера собралась внушительная толпа. Улыбающиеся лица, нарядные одежды, оживленный гомон. В день светлого Пасхального Воскресения никто не хотел поминать прежних ссор и споров, избегали сплетничать и интриговать. И когда Стефан, величественный и сияющий, появился в окружении близких на ступенях широкой лестницы, тотчас раздались приветственные возгласы и рукоплескания.

Король сегодня был милостив. Ласковое слово одному, улыбка — другому, царственный кивок третьему.

Здесь собралось все высшее духовенство — епископы Солсбери, Линкольна, Кентербери, Вустера, Или. Прибыл даже известный аббат Ансельм из Бэри-Сент-Эдмундс, который сейчас пробирался сквозь толпу, чтобы король и его запечатлел в своей памяти.

Высшая знать явилась с женами, детьми, родственниками, и Стефан учтиво улыбался Глочестеру, брал под руку и отводил в сторону Норфолка, внимал надменному Честеру. С Аделизой и д'Обиньи держался несколько суше и остался доволен тем, что Юстас ненадолго задержался возле этой пары. Уж его волчонок найдет словцо, чтобы сбить спесь с молодоженов. Тем более, что Стефана вовсе не устраивала неожиданно начавшаяся переписка Аделизы с императрицей Матильдой. Во вдовью долю бывшей королевы входили несколько крупных крепостей на южном побережье Англии — чем не плацдарм для высадки войск противника?

Скучнейший Суррей задержал короля нескончаемыми жалобами на неблагосклонность небес, пославших ему дочь вместо ожидаемого наследника. А ведь он уже почти собрался в Святую Землю, он дал обет, ему были видения… Стефан сухо улыбнулся, про себя пожелав этому зануде как можно быстрее отправиться в преисподнюю.