Дверь затрещала. Должно быть, они раздобыли бревно на стройке, и действовали им как тараном. Отец Мартин взывал к благоразумию моих врагов, умолял уйти, сулил страшные кары святого Дунстана, если они ворвутся в церковь силой. Сквозь грохот я различила голос Гуго, уверявшего священника, что его не тронут, если он сам откроет дверь и даст увести меня, но отец Мартин клялся всеми известными клятвами, что здесь никого нет.

Все это я слышала, взбираясь по прогибающимся и скрипящим ступеням шаткой деревянной лестницы на колоколенку, ненамного возвышавшуюся над тростниковой крышей. Но самое неожиданное случилось, когда я оказалась наверху и начала отвязывать от балки веревку, прикрепленную к языку колокола — она рассыпалась у меня в руках в прах.

А снизу доносились все более мощные удары и яростные крики. Но старая дубовая дверь пока держалась. Неожиданно удары прекратились. С площадки колокольни я заметила, как над краем крыши появилась одна из строительных лестниц. Бигод, очевидно, решил взобраться на крышу и проникнуть в церковь через лаз в стене колокольни. И когда лестница заколебалась — по ней явно кто-то взбирался — я присела, спрятавшись за перилами площадки колокольни. Кто-то прошел совсем рядом со мной и начал спускаться по той же лестнице, по которой я сюда взобралась. Я слышала тяжелое дыхание этого человека и лязг клинка, извлекаемого из ножен.

— Ну что, поп, потолкуем?

Это был Гуго Бигод. Что ответил священник, я не расслышала, но голос Гуго звучал все громче — теперь он сокрушался, что проявил ненужное милосердие к саксонскому попу, но теперь пришло время это исправить. Затем Бигод поинтересовался, где поп прячет графову девку, и тут же послышались его бешеные проклятия и язвительный голос отца Мартина, интересующийся, не слишком ли обжегся незваный гость.

Я сообразила, что священник отбивается от Гуго пылающим факелом. Отец Мартин слыл силачом и не раз выходил победителем в ярмарочных боях на палках. Снизу доносился шум схватки, и внезапно я почувствовала запах дыма. Церковь Святого Дунстана была настолько старой и сухой, что малейшей искры было достаточно, чтобы она вспыхнула, как свеча. И похоже, именно это и произошло внизу.

Да простит мне Господь, но в это мгновение я позабыла даже об отце Мартине. Я думала только о себе и своем ребенке. Сейчас я нахожусь в укрытии, но какой толк от этого укрытия, если церковь горит, а перед ней меня поджидают убийцы?

Я в последний раз взглянула на бесполезный колокол, висящий высоко над моей головой над головой и начала спускаться — но не в церковь, а на тростниковую кровлю.

Сухой тростник мягко пружинил под ногами. Наконец я достигла края крыши. Запах дыма слышался все отчетливее, а внизу, в пылающей церкви по-прежнему продолжалась смертельная схватка Бигода со священником, с грохотом падали скамьи, звучали проклятия. И похоже, отцу Мартину все еще удавалось сдерживать натиск Бигода и не пускать его к дверям и на лестницу. Снаружи вновь послышались удары в дверь.

Я огляделась. На многие мили вокруг лежали пустынные, холодные фэны. В сплошной черноте мерцал робкий огонек, но как далеко, как безнадежно далеко!.. И на помощь к нам никто не спешил.

Могу ли я затаиться здесь? Я боялась огня, но еще больше я боялась своих врагов. Неожиданно мой взгляд упал на могучую башню недостроенной колокольни. И я стала пробираться туда, где крыша старой церкви ближе всего подступала к детищу Симона-каменщика, а опутывавшие колокольню строительные леса почти примыкали к тростниковой кровле.

Однако это расстояние оказалось вовсе не таким малым, как казалось. Добраться до лесов казалось почти невозможным, а внизу все сильнее разгоралось и трещало пламя, густой едкий дым стал пробиваться сквозь тростник. И я решилась. Пусть я утомлена, пусть беременность сделала меня неуклюжей, но все же я молода и сильна. Я попытаюсь.

Сделав несколько шагов назад для разбега, я бросилась вперед и прыгнула. Удача! Вцепившись в перекладину лесов, я повисла, не в силах нащупать ногами опору. Боже, какое тяжелое у меня тело! И какая мучительная боль в пояснице — словно в нее вонзили кинжал!

Я висела, обхватив поперечный брус, и шарила ногами, пока не нащупала перекладину внизу. Тогда я встала на нее и перевела дыхание. Так я могла продержаться довольно долго, если бы не одно обстоятельство. Любой из врагов, заглянувший за угол церкви, тотчас заметит меня. Спускаться опасно, а вот если попробовать забраться повыше…

Я вскинула голову. Прямо надо мной находилась деревянная площадка — настил лесов, а дальше темнела глубокая ниша оконного проема. Если я сумею туда забраться, он может послужить неплохим убежищем. Ниша достаточно глубока, я могу там сесть и даже прилечь. Ни огонь, ни преследователи меня не достанут.

С величайшей осторожностью я начала подъем. Наверное, вид карабкающейся по строительным лесам беременной женщины кому-то может показаться забавным. Но мне сейчас было не до того, чтобы думать об этом. Леса состояли из брусьев, вогнанных в специальные отверстия в стене и выступающих оттуда футов на шесть, к этим брусьям были привязаны веревками крепкие шесты, уложенные поперек. Я становилась ногой на шест, подтягивалась, упиралась коленом в следующий и снова подтягивалась.

Я почти добралась до верхнего настила, когда взорвалась острая боль внизу живота. Мне едва удалось сдержать готовый вырваться крик.

О небо, только не это! Я перевела дыхание и, когда боль немного отпустила, забралась на настил. Теперь оставалось только перебраться в нишу окна.

Оказавшись там, первым делом я заглянула в темное нутро башни. Пустота. Гораздо ниже моего проема виднеется вмурованная в толщу стены лестница, спиралью обвивающая башню изнутри. Но до нее мне никогда не добраться.

Только теперь я почувствовала, что мои юбки мокры насквозь, а по ногам струится теплая жидкость. Я растерялась, и вдруг поняла, что произошло. Отошли воды!

Пречистая Дева, неужели сейчас?.. Здесь?..

Глотая слезы и борясь с рыданиями, я не сразу заметила, как светло стало вокруг. Церковь Святого Дунстана полыхала, дым относило ветром в сторону, и жадные языки пламени с треском прорывались сквозь кровлю. В свете пожара я с ужасом увидела внизу Бэртраду и рядом с нею — Гуго. Он протирал глаза и надрывно кашлял.

И все это означало, что отца Мартина больше нет.

Никогда еще я не оказывалась в столь безвыходном положении. Мои враги внизу, я нахожусь между небом и землей, а мой ребенок решил, что пришла пора явиться на этот свет. Чудовищно!

Я уперлась ногами в противоположную стенку оконной ниши, понимая, что, хочу я этого или не хочу, — сейчас придется рожать. Я гладила живот, что-то бессвязно шептала, успокаивая дитя и умоляя его побыть во мне еще хоть немного…

Из состояния болезненной отрешенности меня вывел звенящий, как медь, голос Бэртрады:

— Что бы ты ни говорил — я не уйду отсюда! Что с того, что в церкви ее не оказалось! Она прячется где-то здесь, и я не позволю этой твари вновь восторжествовать!

Мое тело притихло. Я осторожно взглянула вниз.

Гуго держал графиню под руку, словно собираясь увести, до меня долетали обрывки его увещеваний. Он говорил о том, что зарево пожара привлечет людей, и их могут застать здесь. Третий убийца, трусливо озираясь, топтался рядом. Было похоже, что в любой момент он готов броситься наутек.

В мою сторону потянуло удушливым дымом. Я закрыла лицо краем капюшона, глаза заслезились. Сколько я смогу продержаться? Господи, пусть те, что внизу, уйдут. Пусть хоть это мне не угрожает. Я почти обезумела от страха и отчаяния, и единственное, что сознавала отчетливо, — я теряю ребенка.

Мне казалось, что я готова ко всему. Но новый приступ резкой боли разразился столь внезапно, что я не сдержалась и вскрикнула, тут же зажав ладонью рот. Я замерла, охваченная ужасом, но когда снова взглянула вниз, увидела — все они пристально глядели на меня. Дым отнесло ветром в сторону, и я была отчетливо видна в оконной нише, озаренной пламенем.

Снизу донесся злобный хохот Бэртрады.

— Разве я не говорила! Чутье меня не подвело!

В следующий миг она метнулась вперед. Гуго попытался ее удержать, но графиня вырвалась и начала взбираться по лесам. У нее это получалось легко — глядя вниз, я видела, как быстро она преодолевает ярус за ярусом. Она казалась лишенной плоти и веса — как злой дух или ядовитый паук. Лишь на миг, когда Бэртраду заволокло дымом, я потеряла ее из виду. Когда же снова подул ветер, я обнаружила, что она оступилась и повисла на руках.

Ничего в жизни я не желала так пламенно, как того, чтобы графиня сорвалась и упала. Вся сила моей ненависти к этой женщине воплотилась в желание

Гуго что-то отчаянно кричал, пламя полыхало совсем рядом, грозно гудя и обдавая меня жаром. Внезапно я обнаружила, что Гуго и его приспешник бегут прочь, но что это может означать, уже не могла понять. Я стонала от нахлынувшей сумасшедшей боли, распинающей и ломающей все тело. Мой ребенок был напуган, он метался и не мог найти пути наружу, он погибал… А виной всему этому была черная женщина-паук, подбиравшаяся все ближе.

Когда боль немного отступила, Бэртрада уже стояла на дощатом настиле у моей ниши. Мы были совсем рядом, но, как ни странно, я больше не боялась ее. Осталась только ненависть, ослепитальная, как пламя горящей церкви.

— Ну вот я и здесь, — прорычала Бэртрада, извлекая меч из ножен.

Заметила ли она, что со мной происходит? Едва ли. Но ответить ей придется за две бессмертных души. Поэтому я негромко проговорила:

— Гореть тебе в геене огненной!

Бэртрада снова захохотала — так, наверно, смеются демоны в аду.

— Сперва ты отправишься туда, шлюха!

Я видела, как она выпрямилась во весь рост, и сама невольно поднялась, перестав чувствовать боль. Эта женщина причинила мне столько горя, что я сама не раз мечтала убить ее. Сейчас сила на ее стороне, но неужели я буду молча ждать, пока она заколет меня и моего ребенка, словно мясник овец?