Через три недели после состоявшегося суда, до нас с Максимом дошло известие о том, что Наталья покончила с собой. Все время своего прибывания в «белом» доме, Наталья, притворяясь, что принимает все предназначенные ей таблетки, тайно их собирала.

В двадцатый день, наутро, ее обнаружили мертвой на собственной постели.


Это сообщение шокировало Максима, который только-только отходил от всего происшедшего. Как бы он не отнекивался, Максим был привязан к самоуверенной девушке, которая привыкла всегда получать желаемое. И на этот раз, она, пожелав уйти в иной мир, смогла добиться своего. Видя его состояние, похороны Наталья я возложила на свои плечи, где и встретилась с ее матерью…


Но и на этом наши приключения не закончились. Будто судьба стремилась вернуть все прошлое и дать Максиму возможность разобраться со всем. Спустя пять дней после гибели Натальи на пороге нашего гостиничного номера заявилась сестра моего возлюбленного, шокировав нас обоих. Не знаю, откуда она узнала адрес отеля и о гибели женщины, разрушившей счастье семьи Чернышевских, но ее появление стало для него неприятным сюрпризом.


Анжела все рассказала, плакала, стояла на коленях, умоляла о прощении…

Видя все это, я не могла сдерживаться и лила слезы вслед за ней, из-за чего Максим спровадил меня в другую комнату.

Не знаю, о чем они там говорили, но после на лицах обоих сияли умиротворенные улыбки.

Конечно, Максим не мог так быстро все простить, но он дал им шанс, что обрадовало обоих.


Его мать ничего не подозревала о Наталье и подставе, и все это время жила, гневаясь на сына. Но, по рассказам Анжелы она много раз порывалась отыскать сына, но сестра Максима, помня угрозы Натальи, останавливала мать, обманывая ее. Обманывая тем, что Максим сам не хочет с нею видеться.

Не могу понять до сих пор как Максим смог после услышанного не прибить сестру (не скрою у меня самой руки чесались) и даже дать ей второй шанс.

Я же, зная, какую боль Анжела причинила Максиму, не могу относиться к ней спокойно. Всегда раздражаюсь при ее редких визитах и звонках, предпочитая исчезать с поля зрения. От греха подальше.

Анжела хотела устроить брату встречу с матерью, но Максим попросил повременить с этим.


Отключив воду, я вышла из кабины и, накинув халат на мокрое тело, подошла к небольшому зеркалу. Что во мне изменилось?

Набрала вес? Или похудела?

Порозовели щеки? Или же побледнели?


Как же меняются беременные?

Улыбнувшись своему вопросу, я опустила руки вниз и прикоснулась к еще прямому животу. Пять недель. Слишком мало, но достаточно для меня, чтобы осознать.


Открыв дверь, я вышла из комнаты и направилась в сторону небольшой, но уютной и удобной кухни.

После того, как Максим все уладил с делами фирмы, и спустя неделю после встречи с сестрой, он собрал все мои из прежней квартиры и свои вещи, и, купив билеты в Москву, мы уехали (точнее улетели) из Питера, который преподнес нам слишком много неожиданных сюрпризов.

У Максима были свои сбережения, которые он хранил на черный день, и которых нам бы хватило на первое время. Этих денег хватило, чтобы купить приличную трехкомнатную квартиру, сделать капитальный ремонт, обустроиться на новом месте.


Мать с братом хорошо нам с этим помогали. Я просила ее переехать со Стасом к нам, но, совсем неожиданно, меня ошарашили новостью о скорой свадьбе.

Оказывается, мама встретила в Италии еще одного русского туриста, приехавшего так же отдыхать со своим племянником, с которым после и стала встречаться. Она со страхом ожидала разговора со мной, но я, против ее ожиданий, была только счастлива за мать. Только вот слишком быстро они приняли решение о свадьбе, но это уже их обоюдное дело.

Главное то, что глаза матери светятся от счастья, а губы всегда растянуты в радостной улыбке.


Николай Павлович оказался на удивление приятным человеком. Высокий, с хорошо развитым телом, светлыми волосами и зелеными глазами, он очаровывал своим внутренним магнетизмом и врожденным обаянием.


После слез мне стало намного легче, как и ожидалось. Прошло всего пять месяцев со дня смерти Натальи, а я так счастлива.

Не передать словами. Мои недавние метания воздались мне во стократ. И если бы мне предоставили выбор, я вновь бы прошла весь путь. От начала до конца.

Ведь конец оказался таким счастливым.


Вновь улыбнувшись своему отражению, я открыла верхнюю тумбочку кухонной стенки бежевого оттенка и взяла оттуда несколько неупакованных таблеток.

Благодаря Алексу, который объявился так же после смерти Натальи, я узнала правду о своей настоящей болезни. Не рак легких поразил меня, а болезнь со странным названием «Саркоидоз Бека»[1]. Да, это нелегкая болезнь, но излечимая.

Этим лечением мы с Максимом и занялись. Точнее занялся Максим, таская меня по всем возможным клиникам и больницам.


Как я и предполагала, Валентину связывали с Алексом далеко не отношения пациента и врача, а более глубокие, о которых расспрашивать я не стала, видя, что причиняю ей этими расспросами боль.

Вскоре, после разбирательства суда над Натальей, Валентина уехала из города в неизвестном направлении. Вслед за ней отправился и Алекс, которого Наталья запугивала именно этой девушкой.

После этого, обоих я уже не видела, но желала им обоим только всего самого лучшего. Пусть Валентина обретет такое же счастье, как и я с Максимом, как и Андрей, с Рэйной, как и мама с Николаем.


Когда таблетки были на полпути ко рту, я, вспомнив о беременности, выкинула таблетки в мусорное ведро, стоящее поблизости и кинулась в комнату к любимому.

Надо спросить у моего лечащего врача, что делать с применением таблеток и лекарств. Ведь они могут и навредить ребенку.



Максим снова спал. Вот лентяй, вот…

Эх, что поделать с этими мужиками. Им бы главное покушать, поспать и… ну вы поняли, о чем я.


На этот раз он лежал на животе, положив голову на скрещенные руки и раскинув ноги на ширину плеч.

Погладив загорелую мускулистую спину несколько раз, я наклонилась, и начала влажными поцелуями покрывать тело любимого. Дойдя до правого уха, я прикусила мочку и, услышав тихий стон, улыбнулась.

Повторив движение еще раз, я сказала на ушко три слова, которых не переставала говорить каждый Божий день со дня его ранения. Говорила, потому что чуть не потеряла возможность их донести до него.


-Я люблю тебя, Максим. И буду любить всегда.


До того, как Максим перевернулся и вовлек меня в страстный поцелуй, я услышала тихое:


-Я тоже люблю тебя больше жизни, дорогая.

Дорожите счастьем, дорожите!

Замечайте, радуйтесь, берите

Радуги, рассветы, звезды глаз —

Это все для вас, для вас, для вас.


Услыхали трепетное слово —

Радуйтесь. Не требуйте второго.

Не гоните время. Ни к чему.

Радуйтесь вот этому, ему!


Сколько песне суждено продлиться?

Все ли в мире может повториться?

Лист в ручье, снегирь, над кручей вяз…

Разве будет это тыщу раз!

Асадов Эдуард.


5 лет спустя после основных событий (смерти Натальи).



Солнечная погода соответствовала моему настроению, из-за чего я ощущала вину. Не так уж и хорошо радоваться жизни на кладбище. Рядом с умершими. Особенно, когда в могиле, наведать которую мы пришли, лежит женщина, подарившая мне это счастье. Пусть и нехотя.


Откинув длинную челку с лица, присела на корточки и уставилась повлажневшими глазами на фото, украшающее холодный камень. От чувства, будто за мной наблюдают, мне стало неприятно, и я непроизвольно поежилась.

Ты видишь меня, Наталья? Что ты чувствуешь сейчас, зная, что я безмерно счастлива? Почему именно сегодня я ощущаю твое присутствие?

Тебе интересно, как мы живем с Максом?


-Мам… мамочка…


Услышав родной детский голосок, я вздрогнула и обернулась. Как раз, чтобы протянуть руки и подхватить маленькое чудо, несшееся со скоростью, уже недоступной мне. Женщине, на восьмом месяце беременности.


-Ах ты, проказник. Все-таки сумел вырваться из хватки отца?


Прижав к себе сына, я поцеловала его в макушку и нежно улыбнулась румянцу, вспыхнувшему на его пухлых щеках. Он так любит мои ласки. Прям как его отец.


-Папа не пошел за мной.


-Конечно, не пошел, кто же еще будет присматривать за твоей сестричкой, если ты ее нагло бросил?


Денис и Дарья.

Кто ожидал, что за все испытанные страданья, мы с Максимом получим такой дар, в виде близняшек?

Да ради них я еще много раз прошла бы через это.


-Она уже большая, мама.


-Ей же всего четыре, маленький мой.


-А мне? Мне сколько, мамочка?


-Тебе? — я сделала задумчивое лицо и хитро прищурившись, подняла руку, показывая пять растопыренных пальца польщенному малышу, — как сколько? Тебе же целых пять, не забыл?


-Неа, не забыл. А вот Даша говорит, что мне столько же, сколько и ей. Она глупая, да, мамочка?


-Ну почему же? Не говори так, родненький, о своей сестре. Просто она хочет стать чуточку взрослей.