Рамон изменился в лице.

– Я хочу попросить у тебя прощения. Я в самом деле собирался вернуться, я вовсе не желал оставлять тебя одну. Однако я оказался перед выбором: изменить своему миру или… самому себе.

– Я знаю, – все так же резко отвечала Катарина. – Нельзя жить мечтами и забывать о реальности. Цена спасения души очень велика, я это понимаю. Считай, что я давно тебя простила, а отпущение грехов ты можешь получить у епископа.

– Об этом грехе я буду молчать до конца своей жизни, – тихо сказал Рамон.

– Это хорошо. А теперь иди, – тут голос Катарины слегка дрогнул, – так будет лучше. Мне не хочется видеть тебя в этом одеянии.

Рамон попытался пошутить:

– Оно мне не идет?

– Напротив, так идет, что становится страшно.

Внезапно он наклонился, бережно взял ее руку и приник к ней губами.

– Я хочу, чтобы ты знала, Кэти: только благодаря тому, что на свете есть ты, я еще способен во что-то верить, – сказал Рамон, потом повернулся и вышел за дверь.

Вскоре вернулась Инес с детьми. Едва она переступила порог, как Катарина знаком велела ей прикрыть дверь.

– Что случилось? Тебе плохо? – Инес бросилась к подруге.

Лицо Катарины казалось осунувшимся, точно она была давно и безнадежно больна.

– Нет, Инес. Просто я хочу кое о чем рассказать. Рамон Монкада обезумел, он приходил сюда, я видела его, вот как тебя сейчас, и говорила с ним!

Инес присела на постель, не снимая мантильи.

– Что ему было нужно?

– Он хотел увидеть меня, да, именно увидеть, а вовсе не попросить прощения или узнать, все ли со мной в порядке. Я поняла это сразу, как он вошел, – взволнованно произнесла молодая женщина.

На лице Инес появилось озабоченное выражение.

– Кто мог его встретить?

– Служанки и, наверное, Эльза.

Услышав это имя, Инес нахмурилась. Эльза относилась к ней как к приживалке; вероятно, поэтому девушка так и не стала членом семьи. Она редко садилась за стол вместе с Катариной, Паулем, Эрнаном, Эльзой и детьми и не принимала участия в семейных разговорах. Инес была сыта и одета, но не получала жалованья. В ее положении было трудно рассчитывать на большее. Пауль Торн оплатил ее содержание в монастыре, и она едва ли смогла бы отработать этот долг. Инес сознательно посвятила себя Катарине и ее детям и старалась не задумываться о будущем. Тем более Катарина в самом деле нуждалась в поддержке и помощи подруги: Исабель была еще очень мала, когда молодая женщина родила второго ребенка. Кстати, Эрнан с восторгом принял это событие и был полон надежды на то, что со временем в их семье появятся еще несколько детей.

– Неужели он назвал себя? – спросила Инес.

– Надеюсь, что нет.

– На всякий случай будь готова к объяснениям.

– Я давно к ним готова.

– Ты хочешь, чтобы он пришел снова? – помедлив, спросила Инес.

– Нет. Посмотрев на него, я лишний раз убедилась в том, какие мы разные. Для меня жизнь есть жизнь, тогда как для него это всего лишь ступенька на пути к вечности.

Инес приняла такой ответ, хотя ей и показалось, что подруга немного покривила душой.

Вернувшись с работы, Эрнан сразу поднялся в комнату жены, чтобы узнать, как она себя чувствует. От него пахло свежим ветром и морем, а не ладаном, как от Рамона, и Катарина с наслаждением вдохнула этот давно ставший привычным, сильный и терпкий запах.

На руках Эрнан держал Лусию, у его колен стояла Исабель в красном бархатном платье. Девочки были очень похожи, никто не сомневался в том, что они родные сестры.

– Говорят, сегодня сюда приходил какой-то священник, – Эрнан произнес эти слова без всякой подозрительности. – Что ему было нужно?

– Он хотел меня проведать, он видел, как со мной случилось несчастье, – спокойно ответила Катарина.

– Откуда он тебя знает?

– Когда я была послушницей, он исповедовал нас. Он был приором, а потом стал аббатом обители Святого Бенедикта. – И, подумав, добавила: – Он был в числе тех, кто уговаривал меня покинуть монастырь и подчиниться воле отца.

Удовлетворенный таким объяснением, Эрнан больше ни о чем не спрашивал. Они еще немного поговорили, потом Катарина закрыла глаза, притворившись, что хочет спать. Перед этим она с нежностью поцеловала своих дочерей. Прожив с Эрнаном больше четырех лет, она почти полностью соответствовала тому образу идеальной супруги, какой он лелеял в своих мечтах. При этом они сильно отличались друг от друга. Мир Эрнана был слишком конкретным, мир Катарины – куда более загадочным и туманным. Он старался планировать свою будущность, а она никогда ничего не загадывала.

Вечером Эльза кое-чем поделилась с Паулем. Последний сидел на краю постели, а Эльза расчесывала волосы перед большим зеркалом. Она была в сорочке из полупрозрачной материи, подкрашенной шафраном и вышитой крошечными букетиками маргариток.

– Сегодня Катарину навестил настоятель мужского монастыря.

– Да, она говорила.

– Ты не находишь это странным?

Пауль равнодушно пожал плечами.

– Церковники вообще странные люди – кто их поймет! Главное, не перечить им, чтобы они не мешали нам жить.

– Ты его не видел, – продолжила Эльза, не отрываясь от своего занятия, – он потрясающе похож на Эрнана. В первую минуту я не поверила своим глазам!

– Это потому, что он испанец, – спокойно ответил Пауль. – Для меня все испанцы на одно лицо. Он назвал свое имя?

Женщина нахмурилась.

– Кажется, нет.

– Тебе вечно мерещится всякая ерунда!

Раздался скрип кровати, и через мгновение Пауль захрапел. А Эльза продолжала неподвижно сидеть перед зеркалом, и в ее взгляде появился оттенок вызова. Муж никогда не прислушивался к ее словам, то ли потому, что считал ее глупой, то ли потому, что всегда рассуждал слишком просто.

Однажды, когда Исабель исполнился год, Эльза сказала Паулю:

– Ты все еще считаешь, что отец этого ребенка – какой-то голландский мужлан? На вид она чистая испанка!

– Я не желаю об этом говорить! – отрезал Пауль.

На самом деле он думал о том же. До Пауля доходили разные слухи. Говорили, что инквизиторы не гнушаются обвинять в колдовстве приглянувшихся им красивых женщин, чтобы затем заставлять их платить за свободу бесчестием, а в случае отказа совершают над ними насилие. Что стоило такому человеку воспользоваться темнотой, а также страхом и беззащитностью юной девушки?

Что касается Эрнана, то он постепенно понял, что залог его счастья – радость и душевное спокойствие Катарины, а остальное можно принять таким, каким ему суждено быть. Он даже научился любить Исабель, тем более что она была умная, веселая и хорошенькая.

Постепенно Эрнан окончательно уверился в своем благополучии. Катарина была молода и красива, а с некоторых пор – неизменно приветлива и весела. К тому же она родила ему дочь. Он жил в богатом доме и имел прекрасные отношения с тестем.

Что до мелькнувшей сегодня мрачной тени некоего неизвестного ему священника, то Эрнан Монкада тут же забыл о ней, как забывают о чем-то мимолетном и далеком.

Глава II

Эрнан шел по берегу моря, прищурившись от солнца. Ему нравилось думать о далеких странствиях и при этом жить в своей тихой гавани. Он полюбил этот край: серебристые просторы моря, рдеющие алыми маками луга, резкий ветер, пустое блеклое небо.

Сегодня в гавани было слишком шумно; казалось, весенний ветер смешал и усилил звуки. Все выглядело бесконечным: береговая линия, ряды блестящих от смолы лодок и кораблей с заслоняющими горизонт парусами и скрипящими мачтами, туманные морские дали.

Когда Эрнан осматривал последний из кораблей, которые надлежало отправить в путь завтра утром, он обнаружил за грудой тюков четверых незнакомцев: троих мужчин и девушку – они сидели в ряд, прислонившись к деревянной стенке.

– Кто вы такие и как сюда попали? – резко произнес Эрнан.

Двое мужчин вскочили, но третий сделал им знак и тут же заговорил с Эрнаном. Он был немолод, с почерневшим от усталости лицом и слезящимися глазами.

– Милостивый господин, позвольте нам остаться. Поверьте, у нас нет другого выхода. – Он говорил уверенно и спокойно. – Нас преследует Святая служба. Мы не католики, но никогда не совершали небогоугодных дел. У вас, наверное, есть дети, и вы сможете меня понять. Вот моя дочь. – Он показал на девушку. – Эти негодяи инквизиторы схватили ее и обвинили в ереси. Они пытали ее огнем, и теперь она не может ходить. – Эрнан обратил внимание, что ноги девушки, которая сидела не поднимая головы, обмотаны тряпками. – Они обесчестили ее, а когда поняли, что она потеряла рассудок, вышвырнули на улицу. Узнав об этом, мы поймали первого попавшегося инквизитора и повесили. Теперь нас ищут, а когда найдут, предадут смерти, если только вы не позволите нам уплыть на вашем корабле.

Эрнан содрогнулся. Не было ни одного человека, который не испытывал бы трепета при упоминании Святой службы.

– Я вам сочувствую, – сказал он, – но именно потому, что у меня есть дети, я велю вам уйти. Клянусь, я никому не скажу о том, что видел вас. К тому же это не мой корабль, а корабль моего тестя, и я не могу подвергать его опасности.

Мужчина вновь заговорил. В его глазах сверкала искорка надежды, тогда как взгляды его спутников были неподвижны и мрачны.

– Вы бы могли притвориться, что не заметили нас! Сделайте это, и Господь вас благословит!

Эрнан колебался. Он привык мыслить трезво и не любил попусту рисковать. Но ему было жаль этих несчастных. Его отец, Луис Монкада, почитал бесстрашных и твердых в своих стремлениях людей и ненавидел тех, кто использует для собственной выгоды власть, умение и возможность внушать страх, и, не раздумывая, бросался со шпагой в руках на защиту несправедливо униженных и слабых.

Луис Монкада не слишком жаловал священнослужителей, Пауль Торн – тоже. Первый странствовал, как вольный ветер, не признавая никаких правил и ненавидя те рамки, в какие стремилась загнать человека вера, а второй считал Церковь помехой в конкретных делах. Оба предпочитали выпить пива в таверне, вместо того чтобы слушать проповедь, развлечься с женщиной, вместо того чтобы соблюдать пост, оба ненавидели исповеди и удивлялись бессмысленной сложности и роскоши церковных обрядов и служб.