Он позвал служанку, и та внесла вещи в комнату. Катарина отвернулась. Доведенный до крайности Пауль вспылил.

– Ну и сиди здесь! Упрямься дальше! Ты совершаешь большую глупость, отталкивая людей, которые желают тебе помочь. Когда-нибудь ты это поймешь, да только будет поздно.

С этими словами он вскочил с дивана и вышел, оглушительно хлопнув дверью. Служанка тоже покинула комнату. Катарина осталась одна.

Некоторое время она сидела в прежней позе. День был ненастный и тоскливый, дождь стучал по стеклам и крышам, деревья беспомощно свесили ветви. Ветер с моря сотрясал дом; его унылый вой был похож на стон умирающего.

Катарина глубоко вздохнула. Сначала она пребывала в бездне тоски, потом к ней постепенно вернулась способность думать. Ничего не исправить и не вернуть. Нужно принять случившееся, как бы ни было тяжело.

Наверное, отец прав, нельзя отталкивать тех, кто способен протянуть руку помощи, кто невиновен в ее злоключениях. Жаль, что она не способна дать им то, что они жаждут получить.

Девушка повернулась и посмотрела на подарки, оставленные на кровати. Если бы она была прежней, как бы порадовали ее эти вещи!

Катарина осторожно коснулась платья. Она никогда не носила ничего подобного и даже не предполагала, что на свете существуют такие наряды. Платье лазурного шелка с боковой шнуровкой и со скрепленными белыми лентами разрезами на рукавах имело низко вырезанный лиф с расшитой мелким жемчугом кружевной вставкой и широкую складчатую юбку. Этот чудесный наряд дополняли шелковые перчатки с узорами из цветного бисера и пояс в тон платью, шириной в ладонь, который застегивался тремя перламутровыми пуговицами. Возле кровати стояли прелестные сафьяновые туфельки без каблуков, с узкими носами и тонкими белыми шнурками, которые оканчивались пышными кисточками.

Катарина смотрела на это великолепие неживыми глазами, между тем как ее щеки постепенно залила краска.

Она протянула руку, взяла колокольчик и позвонила. Девушка сама не знала, чем вызван этот порыв. Будь Катарина опытнее и старше, она бы поняла, что ею движет уязвленная гордость и извечное женское тщеславие.

Вошла Неле, девушка-служанка с остреньким, как у лисички, личиком, хитроватая и смышленая, и остановилась, невозмутимо глядя на юную госпожу.

– Я хочу одеться, – сказала Катарина.

Не выразив удивления, Неле помогла госпоже надеть сорочку из тонкого светлого полотна с узкими рукавами и глубоким вырезом на груди и жесткую накрахмаленную нижнюю юбку.

Когда очередь дошла до платья, у служанки заблестели глаза.

– Какое чудо! Королевский наряд! – восторженно прошептала она и добавила, затягивая шнуровку: – Какая тонкая у вас талия, госпожа! А кожа как атлас!

Катарина так посмотрела на Неле, что та прикусила язык.

Наконец туалет был почти завершен и в комнату, скромно постучавшись, вошел Пауль Торн. Он выглядел непривычно растроганным, на глазах блестели слезы.

– Возьми, – сказал он, протягивая на ладони височные подвески крупного жемчуга. – Они принадлежали твоей матери. Как бы она порадовалась, увидев тебя сейчас! – Потом осторожно спросил: – Так мне послать приглашение сеньору Монкада?

Катарина тряхнула головой. Ее глаза сверкали.

– Зовите, отец! Я скажу ему, что никогда не выйду за него замуж.

Эрнан Монкада немедленно явился в дом Пауля, невзирая на непогоду и туманные предупреждения последнего о том, что «Катарина слегка не в себе и вполне способна наговорить каких-нибудь глупостей».

Он ждал в гостиной, охваченный непривычным волнением, а когда она вышла под руку с отцом, быстро встал и поклонился.

Катарина оказалась совсем не такой, какой Эрнан ожидал ее увидеть: если бы он ничего о ней не знал, то никогда бы не подумал, что эта девушка шесть лет провела в монастыре в неустанных послушаниях и молитвах, не видя мира и людей. У нее был прелестный цвет кожи, прекрасные светлые волосы, легкая поступь, непринужденные, гармоничные и изящные движения. Вместе с тем в ее лице было что-то решительное, независимое, даже надменное. Она держалась с оттенком враждебности и смотрела так, словно он собирался ее к чему-то принудить или хотел нанести обиду.

Катарина не знала, нужно ли отвечать на поклон, и, подумав, не стала этого делать. Она не опустила глаз и не смутилась, как он ожидал; напротив, смотрела на него в упор, сжав губы и слегка приподняв брови, отчего ее взгляд казался пронзительным и холодным.

Эрнан и Рамон были похожи, как могут быть похожи только очень близкие родственники, только Эрнан выглядел старше и у него было другое выражение лица. На нем был темный камзол тонкого сукна с золотисто-коричневым отливом и нарядный пояс из желтых пластин. На ногах – туфли с закругленным носком, украшенные золотистыми пуговками и шпорами, а в руках он держал берет того же цвета, что и камзол, с узкими пестрыми фазаньими перьями.

Эрнан Монкада и Пауль Торн обменялись несколькими, ничего не значащими фразами, после чего Пауль сказал:

– Я оставлю вас на минутку. Скоро подадут обед.

Он вышел, предоставив Эрнану право осваивать и завоевывать неведомые территории.

Катарина села на диван. Немного подождав, Эрнан опустился на стоявший напротив резной табурет.

– Как поживаете, сеньорита Катарина? Вы великолепно выглядите!

Она слегка кивнула, не меняя выражения лица.

– Спасибо за платье. Отец сказал, что оно очень дорого стоит.

– Неважно, сколько оно стоит, главное, что оно вам понравилось и пришлось впору. Вообще-то, я не хотел, чтобы ваш отец говорил вам о том, что оно прислано мной.

– Не понимаю, почему вы дарите мне такие подарки? Вы меня совсем не знаете! – немного нервно произнесла Катарина.

Эрнан улыбнулся.

– Я много слышал о вас.

У него была приятная улыбка, куда более жизнерадостная, чем у Рамона, хотя его бархатистые черные глаза оставались серьезными. Контраст между задумчивым взглядом и веселой улыбкой придавал лицу молодого человека нечто загадочное.

– Что слышали?

– Что вы добродетельны и красивы. С тех пор я много думал о вас.

– Что же вы думали?

– Я полагал, что мы можем поладить, поскольку у нас много общего, – сказал он, отдавая должное ее откровенности.

Катарина недоверчиво улыбнулась.

– Общего? У нас?

– Да. И вы, и я выросли без материнского внимания и ласки и временами, должно быть, чувствовали себя одинокими.

Эрнан старался держаться дружелюбно и спокойно. Он не ожидал, что их разговор будет состоять из вопросов и ответов, причем спрашивать станет она. Эрнан чувствовал себя как на допросе; ему поневоле казалось, что девушка пытается загнать его в ловушку.

– Ваша мать умерла? – задала очередной вопрос Катарина.

– Не знаю. Я ее не помню. Меня воспитал отец.

– У вас нет ни братьев, ни сестер?

– Насколько мне известно, нет.

– Вы родились в Испании?

– Да, в Мадриде. В Голландию мы с отцом приехали шесть лет назад. А до этого много путешествовали.

– Вам нравится наша страна?

– Нравится. Здесь красиво и люди хорошие. Жаль, что последние события разделили испанцев и жителей Нидерландов. Думаю, вскоре все исправится. Вы тоже пострадали из-за этого.

Катарина склонила голову набок.

– Что вы об этом знаете?

– Что вы очень испугались и убежали из монастыря и что вас укрыли какие-то люди. А когда вода спала, вы вернулись домой. Так сказал ваш отец.

– Да, это правда.

Эрнан достал из висящего на поясе замшевого кошелька кольцо с темно-зеленым халцедоном и протянул девушке.

– Возьмите, сеньорита Катарина. Считается, что этот камень избавляет от душевных страданий.

Она отпрянула.

– Я не могу принять от вас такой подарок!

– Почему нет? Я буду очень огорчен, если вы откажетесь.

– Это не будет означать, что я согласна выйти за вас замуж? – прямо спросила она.

– Конечно нет.

Эрнан с трудом подавил улыбку. Странно, что она первая заговорила об этом! По-видимому, девушка совсем не знает правил светского поведения. Хотя в данном случае это лишь делает ее еще более привлекательной.

– Не хотите покататься по городу? – вежливо произнес он, чувствуя, как в сердце зарождается симпатия к Катарине. – Разумеется, когда погода наладится. Вы жили в монастыре и, наверное, мало что видели.

– Я бы хотела съездить именно в монастырь, – нерешительно промолвила девушка. – Мне нужно навестить подругу.

– Инес Вилье?

Она изумленно взглянула на него.

– Откуда вы знаете?

– Я был в монастыре в тот день, когда туда ворвались мятежники. Я искал вас, но не нашел. Зато видел вашу подругу.

– С ней все в порядке?

– Она не пострадала. Только сильно испугалась. Она тревожилась за вас. Давайте навестим ее в ближайшие дни.

Катарина смотрела настороженно.

– Вы хотите поехать со мной?

– Кто-то должен вас сопровождать. Если вы окажете мне такую честь, я буду очень рад. Разумеется, я не стану присутствовать при вашем разговоре с подругой, а подожду в экипаже, – невозмутимо произнес Эрнан.

Он разговаривал с ней почтительно, почти благоговейно, а сам все силился понять, что за печаль у нее на сердце. Странно, что эта девушка так упорствовала, желая остаться в монастыре и принять постриг, – она вовсе не казалась чрезмерно набожной, скорее наоборот.

Эрнан Монкада пообещал заехать за ней через пару дней, а затем заявил, что более не смеет ее задерживать. Катарина сказала, что не сможет присутствовать на обеде (она не хотела сидеть за одним столом с Эльзой), и простилась с Эрнаном. При этом ее лицо впервые озарила приветливая, хотя и несколько принужденная улыбка. Эрнан ей понравился, но он был слишком похож на Рамона, и это сходство терзало ее душу, заставляя вновь и вновь вспоминать о том, о чем она хотела забыть навсегда.


– Сколько вам лет? – спросила Катарина Эрнана.

Они ехали вдоль набережной, где было множество причалов с лодками и парусниками, мимо береговых складов, где пахло смолой, рыбацкими сетями и морем.