Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)

Когда в комнату вошел Ниол, Мануэль несколько секунд размышлял над тем, что бы такое сказать. Его злило, что Паола так глупо распорядилась своей судьбой.

Однако, взглянув на юношу, на котором одежда простолюдина сидела не хуже, чем на дворянине расшитый золотом камзол, и который рисковал своей жизнью ради его дочери и него самого, мужчина понял, что он не в силах повлиять на то, что происходило во время, пока он был вычеркнут из этой жизни. Ему оставалось только смириться.

– Нам нужно уехать из Мадрида, – сказал Мануэль. – Вы готовы пойти на это?

Паола вздрогнула. Девушка не думала, что ей придется покинуть этот город. Внезапно она поняла, что ей предстоит сделать тот самый нелегкий, судьбоносный выбор между Мадридом и всем остальным миром, между спокойствием и риском, между Армандо и Мануэлем. К счастью, последнее не вызывало в ней сомнений.

Мужчины принялись обсуждать детали поездки. Несмотря на годы заточения, в душе Мануэль оставался авантюристом, бесстрашно идущим к неведомой цели. Он сразу заявил, что ему нравится мысль о том, чтобы отправиться в Новый Свет, где происхождение человека не ценится ни на грош, зато честолюбие и отвага идут на вес золота. Там и он, и Николас сумеют применить свои способности и силы.

Воодушевление мужчин иссякло только после того, как они поняли, что находятся по разные стороны баррикад: Мануэль вновь собирался примкнуть к конкистадорам, а Ниол мечтал помочь индейцам в нелегкой борьбе против завоевателей.

– На что тебе сдались эти краснокожие! – Мануэль в сердцах хлопнул себя по колену. – Надо всегда быть с теми, кто сильнее, кто способен больше платить. Ты вырос в Мадриде, среди испанцев, тебе ничего не известно об индейцах, они никогда не посчитают тебя за своего! Зато полукровок охотно берут в испанскую армию, назначая им неплохое жалованье.

На лице Ниола появилось отчужденное и, как показалось мужчине, зловещее выражение.

– Хотел бы я знать, что скажет на это моя мать!

Мануэль вздохнул. В данном случае ему было нечем крыть, к тому же он не собирался с ходу наживать себе врага, да еще в лице супруга своей дочери.

– Что ж, – примирительно произнес испанец, – как говорится, если речь идет о борьбе за свободу, равнодушным остается только сердце труса.

Когда Кончита въезжала в Мадрид через Ворота Солнца, над ее головой, громко каркая, пролетели две вороны. Это был дурной знак, и цыганка быстро сплюнула через левое плечо. После того как фургоны были поставлены на площади, она велела Марии никуда не уходить, а сама отправилась бродить по городу.

Солнце яростно палило, воздух был таким горячим, что обжигал и кожу, и глаза, и гортань. Даже льющаяся из фонтанов вода была теплой. Кончита подумала о тишине и уединении маленького кабачка, куда обычно захаживала одна или с очередным поклонником и куда когда-то привела Николаса.

В те времена для охлаждения воздуха в помещениях расставляли большие кувшины, наполненные водой; Кончите нравился запах влажной глины, она ощущала блаженство, прикладывая горячие ладони к холодным стенкам сосудов.

Девушка спустилась вниз по узкой каменной лесенке и остановилась, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме. Это был кабачок, который посещали люди самых разных занятий и цветов кожи, где никто не спрашивал, кто ты, если человек мог заплатить.

Кончита села за деревянный стол и уже собралась заказать вина, как вдруг услышала мелодичный женский голос:

– Он сказал, что жизнь каждого человека должна иметь разумное основание.

– К нему самому это явно не относится! – со смехом ответил мужчина, и цыганка замерла, а после медленно повернула голову.

За соседним столиком сидела нарядно одетая девушка. Цвет ее лица напоминал чайные розы и белые лилии, а красиво уложенные волосы золотились, будто корона. Мужчина, с которым она разговаривала, не сводил с нее восхищенного взгляда. Он был так поглощен своей спутницей, что не заметил Кончиту.

Цыганка сорвалась с места и подошла к нему.

– Здравствуй, Николас.

Он поднял глаза и вздрогнул от неожиданности.

– Здравствуй, Кончита. Не знал, что ты в Мадриде.

– Я приехала сегодня. Не отойдешь со мной на пару слов?

– Хорошо, – сказал юноша и, извинившись перед Паолой, проследовал к столику цыганки, надеясь, что разговор будет недолгим.

К несчастью, уязвленная его выбором девушка с ходу перешла в наступление.

– С кем ты?

– Это Паола. Моя жена.

Кончита отпрянула, пораженная его ответом.

– Жена?! Она что, сумасшедшая, если согласилась за тебя выйти?

– Она меня любит.

– А ты? Ты сделал это, чтобы доказать всем, что достоин самого лучшего? – промолвила цыганка и неожиданно взмолилась: – Зачем тебе эта девушка? Да, она красива, но я не вижу в ее взоре жажды приключений и путешествий. Она из породы домашних птиц, которым хорошо и спокойно живется в клетке.

Взгляд Ниола сделался холодным и суровым.

– Кончита, перестань. Вспомни, я ничего тебе не обещал.

– Нет, обещал! Если не ты, то твои поцелуи, твое тело!

– Пожалуйста, говори тише.

– Еще чего! – прошипела девушка и намеренно повысила голос. – Ты показал ей все, чему я научила тебя в постели? Наверное, она чересчур добропорядочна и нежна для истинной страсти. Думаю, стонет только тогда, когда уколет палец иглой!

Ниол беспомощно оглянулся. Должно быть, он все-таки плохо знал женщин. Ему казалось, что то, что некогда происходило между ним и Кончитой, устраивало девушку так же, как и его. Он не ожидал такой бури и таких слов.

Паола сидела спокойно, если не считать того, что ее лицо пламенело жарким румянцем, а опущенные ресницы вздрагивали.

Оставив цыганку, Ниол вернулся к ней и сказал:

– Пойдем отсюда.

– Не трудитесь, я сама уйду! – вскричала Кончита и выскочила из кабачка.

Она бежала по улицам, и злые слезы застилали ей глаза. Цыганке было досадно, оттого что она повела себя столь несдержанно и глупо, а больше всего ее раздражало то, что Николас предпочел ей другую: выбери он простую девушку, она была бы уязвлена куда меньше.

В среде таких изгоев, как она и этот юноша, было принято держаться друг друга и не нарушать неких условных границ.

«Он поплатится за это», – решила цыганка, вытерла слезы, гордо подняла голову и решительно зашагала к площади.

В этот вечер танец Кончиты был полон особой ярости и страсти. Густые волосы девушки метались по плечам, она запрокидывала голову и простирала вверх руки, словно пытаясь обнять небо, неистово вертелась, будто хотела освободиться от мучительной власти любви, разливавшейся по телу колдовским огнем и пронзавшей сердце. Пламя зажженного на площади костра озаряло ее залитое то ли потом, то ли слезами лицо, на котором выделялись огромные черные глаза и крепко сжатые кроваво-красные губы. Танец цыганки казался волшебным действом, столь далеким от пошлой обыденности, что, когда она принялась обходить публику, глиняная чашка мигом наполнилась не только медью, но и серебром.

Подойдя к очередному зрителю, Кончита подставила ладонь, и, к удивлению девушки, тот вложил в нее туго набитый кошелек.

– Пойдешь со мной после представления? На всю ночь? – тихо произнес мужчина.

Кончита не смогла его разглядеть: лицо незнакомца было наполовину скрыто полой плаща. Девушка вздернула задрожавший подбородок и сжала челюсти. Она танцовщица, а не девка для удовольствий.

– Не пойду. Заберите свои деньги, – сказала цыганка, с трудом сдерживаясь, чтобы не бросить кошелек прямо в лицо мужчины.

Когда Кончита вернула ему деньги, он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. Девушка ощутила его жаркое дыхание и почувствовала его злобу. Пальцы незнакомца скользнули в низко вырезанный лиф ее платья и больно сжали грудь.

Цыганка вырвалась и плюнула ему в лицо. Внезапно рядом очутились Флавио и Джакомо, исполнявший роль великана. При виде гневных лиц и внушительных кулаков незнакомец отступил и затерялся в толпе.

На следующее утро Флавио подошел к Кончите и сказал:

– Надо уезжать из Мадрида. Вчера во время нашего выступления за нами наблюдали фамильяры. Ты знаешь, у меня на них особый нюх, иначе едва бы мы так долго избегали обвинений в нарушении Божьих заповедей!

Девушка выглядела осунувшейся, ее яркие, выразительные глаза потускнели и покраснели. Ночью Кончита плакала в объятиях Марии, которая не находила слов утешения, ибо чем можно утешить сердце, пораженное любовью?

– Я согласна. Уедем, причем как можно быстрее. Только что делать с Марией?

– Если она сможет выступать вместе с тобой, пусть остается.

– Похоже, у нее иные цели. Я с ней поговорю.

Не успела цыганка дойти до фургона, как ее остановил незнакомый мужчина. Сначала девушка испугалась, а затем успокоилась. Он был одет как дворянин, у его бедра висела шпага. Оружие благородных людей поневоле внушало бедной танцовщице чувство доверия и преклонения.

Единственное, что не понравилось Кончите во внешности незнакомца, – это близко посаженные и как будто слегка косящие глаза: во всяком случае, она никак не могла встретиться с ним взглядом.

– Я искал вас, сеньорита, – произнес он, снимая шляпу, будто цыганка была знатной дамой. – Вы согласитесь мне погадать?

– Я не гадаю.

– Потому что это запрещено?

– Нет. Я не умею, – равнодушно ответила девушка.

– Вас зовут Кончита, правда? – Он обезоруживающе улыбнулся. – Вы гадали моему приятелю в прошлом году. Он остался очень доволен. Я вам хорошо заплачу. – И быстро добавил: – Видите ли, мне не жалко денег, потому что я страдаю от любви.

Цыганка заколебалась. Иногда она все же гадала – этому девушку обучила воспитавшая ее женщина, – гадала, если у нее было особенное настроение или она испытывала большую симпатию к человеку. Или если он обещал много денег.

– Мое гадание не поможет вам обрести любовь.