По непонятным ей самой причинам Паола не сказала Энрике о том, что Армандо служит в инквизиции, и умолчала о Ниоле.

Молодой человек улыбнулся. Наблюдая за Паолой в церкви, Энрике гадал, из каких заоблачных высей спустилась на грешную землю эта девушка? Она не выглядела ни аристократкой, ни простолюдинкой, одевалась лучше щеголихи из простонародья, но в ней было трудно признать сеньориту из высших слоев общества. Теперь все встало на свои места.

– Я удивился, отчего вы приходите в церковь одна, без сопровождения!

Паола покраснела.

– У меня нет горничной, но не потому, что мы бедны, просто я с детства привыкла все делать сама, а отец, то есть дядя, – очень замкнутый человек, он не терпит в доме посторонних.

– А ваша индейская служанка?

– Химена редко выходит из дома и не посещает храм. Мне кажется, она до сих пор верит в своих богов.

– Ваш настоящий отец был дворянином?

– Да, идальго. Он уехал в Новый Свет и не вернулся. А у вас есть родители?

– Я поздний ребенок, и они уже умерли. Я учился в Саламанке,[8] потом был представлен ко двору, – сказал Энрике, и на Паолу повеяло новизной, острой и свежей, как морской ветер, ветер странствий и перемен.

Молодой человек принялся говорить о вещах, о которых она никогда не слышала. Девушка получила домашнее образование и, хотя многие сеньориты вовсе не умели читать и писать, подозревала, что в целом она не знает почти ничего.

Паола показалась Энрике очаровательной. Ее облик дышал благородной чистотой, и вместе с тем в ней было что-то от бесшабашной простолюдинки, искательницы приключений: об этом свидетельствовали золотистые искорки в глазах, порывистые движения, наивная, но смелая улыбка.

– Вы живете в Мадриде? – спросила Паола.

– Я приехал в город, чтобы немного развлечься и встретиться с приятелями, а вообще-то я живу в el campo.[9]

Паолу насторожило слово «развлечься», но от нежной улыбки Энрике все ее тревоги обратились в пыль. Темная бездна его взора притягивала, как магнит, и девушка сделала усилие, чтобы не смотреть ему прямо в глаза.

– Я бы с радостью пригласил вас в свои владения, но…

– Это невозможно! – с невольным испугом перебила его Паола. – Отец ни за что не позволит.

– Кто знает! – Энрике улыбнулся.

Молодой человек подумал о том, что сказали бы девушка и ее отец, если б узнали о размерах его поместья и о том, что он носит титул гранда.[10] Он еще не решил, какими будут их отношения, потому не торопился с признаниями.

В это время внимание собравшихся на площади людей привлекли бродячие артисты. Энрике и Паола тоже остановились, чтобы посмотреть выступление карликов, фокусников, танцовщиц и дрессированных животных.

Красивая девушка-цыганка кружилась в страстном, огненном танце. Густые черные волосы разлетались веером, развевающиеся юбки распространяли терпкий, дразнящий запах, чувственное лицо выглядело странно сосредоточенным, словно она видела нечто, недоступное остальным. Пронзительный стук каблуков, щелканье кастаньет пленяли слух, а изящный взлет тонких рук, вращение крутых бедер завораживали взор.

Закончив танцевать, девушка принялась обходить публику с большой глиняной чашкой.

Монеты сыпались дождем и со звоном падали на дно. Подойдя к Энрике, цыганка с усмешкой произнесла:

– Не обижайте бедную девушку, благородный господин!

Энрике смутился: ему показалось, что цыганка имеет в виду его и Паолу. Он поспешно опустил деньги в чашку, и танцовщица пошла дальше.

Ниол стоял во втором ряду зрителей, зорко наблюдая за Энрике и Паолой. Он не смотрел на цыганку, однако она сама выделила юношу из толпы и, бесцеремонно растолкав народ, легонько ткнула его чашкой в грудь.

Ниол очнулся и уставился на танцовщицу.

– Возьми, – сказал он и опустил в чашку серебряную монету.

Девушка удивилась.

– Ты не ошибся?

– Нет.

Цыганка посмотрела ему в глаза и медленно произнесла:

– Тебе не жаль расставаться с деньгами, потому что твое сердце разрывает печаль. Приходи завтра, возможно, я смогу тебе помочь.

И, не дожидаясь ответа, пошла дальше.

Глядя на фокусников и дрессированных животных, Паола веселилась, как ребенок. Ее лицо было нежным, как цветок, а глаза пылали живым огнем.

Потом она сказала Энрике, что ей нужно возвращаться домой, и он добился от нее обещания прийти через три дня на это же место, а после долго смотрел ей вслед.

Несколько раз в год, устав заниматься делами и пресытившись интригами королевского двора, он уезжал из поместья с одним-единственным слугой и поселялся в Мадриде, в скромной гостинице, где его никто не знал. Неделю или две Энрике вел бесшабашную жизнь: посещал театральные представления, ел и пил в скромных кабачках, проводил ночи с продажными женщинами, а случалось, что соблазнял хорошенькую служанку из таверны или дочку бедного дворянина. Он наслаждался свободой с той жадностью, с какой пьют воду в пустыне: это было то, чего в свое время его лишили добропорядочные, набожные и чрезмерно любящие родители.

В первую минуту, сраженный красотой Паолы, он подумал об обычной легкомысленной интрижке, но теперь в его голове возникли иные мысли. В среде Энрике наименее всего при заключении брака принимались в расчет чувства. Он знал, что когда-нибудь ему предстоит жениться на одной из блестящих испанских наследниц, а пока развлекался по мере сил.

Для начала молодой человек решил, что станет относиться к Паоле с уважением и не откажет себе в удовольствии исполнить любой ее каприз. А там, кто знает, она, возможно, окажется достойной того, чтобы он поселил ее в своем доме и тем самым открыто признал своей возлюбленной.

В этот день Энрике Вальдес решил вернуться в поместье, расположенное недалеко от Мадрида, рядом с королевскими охотничьими угодьями Каса де Кампо. Он приехал туда в общей карете, благодаря чему Ниол смог сопровождать его, купив себе место на козлах, рядом с кучером.

Когда они прибыли на место, юноша взобрался на каменную стену, ограждавшую владения соперника, чтобы подглядеть за его жизнью. Ниол был потрясен, увидев то, чего пока не видела Паола. Дом Энрике напоминал драгоценную жемчужину, покоящуюся на зеленом бархате лужаек. Это был настоящий дворец в два этажа с великолепными галереями, широким крыльцом и высокой лестницей.

Ниол видел большие деревья, ухоженные цветники, многочисленных слуг, а еще – лошадей, прекрасных андалузских лошадей, которых конюхи прогуливали в поводу. Юноша сходил с ума от ревности и сознания собственного ничтожества. Он и этот человек – все равно что придорожный камень и бриллиант чистой воды. Надо быть полным глупцом, чтобы не догадаться, кого выберет Паола, кого выбрала бы любая девушка на ее месте!

С другой стороны, каковы намерения этого мужчины? А если он надумал обмануть Паолу? Придется следить за ними, оберегать девушку издалека, изнывая от любви и тревоги.

Когда Ниол вернулся в Мадрид, ему не хотелось идти домой, и он вспомнил о цыганке и ее приглашении.

Повозки стояли в углу площади; привязанные к ним лошади лениво жевали сено. То были простые рабочие лошадки, которых даже нельзя было сравнивать с благородными красавцами, каких Ниол видел в поместье Энрике Вальдеса.

Цыганка незаметно подошла сзади и положила руку на плечо юноши.

– Пришел?

Юноша повернулся, и на мгновение темное пламя ее глаз растопило ледяную тоску его сердца.

– Да.

– Как тебя зовут?

– Николас.

– А меня Кончита.

– Зачем ты меня позвала?

Девушка пожала плечами.

– Вчера ты единственный из всех не смотрел на меня. Ты думал… о другой.

– Прости. Я с удовольствием посмотрю, как ты танцуешь.

– Я выступаю вечером, а сейчас мне нечего делать. Хочешь, поедим вместе? – Она держалась покровительственно, небрежно; вместе с тем в ее голосе проскальзывали просительные нотки.

Ниол вспомнил о том, что со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки, и кивнул.

Они отправились в один из маленьких бедных кабачков с плохо вытертыми столами и оловянной посудой, где подавали кислое вино, оливки, хлеб, сыр и жареную баранину.

Когда они устроились в темном, прохладном уголке, Кончита сказала:

– Зачем ты мне солгал? Твое имя не Николас.

– Я сказал правду, – резковато произнес юноша. – Что ты хочешь услышать?

– Ничего. Ты вправе иметь свои тайны.

Ниол нахмурился.

– Что ты еще обо мне знаешь?

– Что ты тоскуешь о свободе, видишь сны о лучшей жизни. И что ты совершенно слепой.

– И чего я не вижу?

– Посмотри в мои глаза. Они послужат хорошим зеркалом! Иди сюда. Ближе, еще ближе…

Когда Ниол наклонился к цыганке, она поцеловала его в губы, а после звонко расхохоталась.

– Ты напрасно мечтаешь о том, что далеко и недостижимо. Выпей вина и забудь обо всем, что тебя терзает!

Юноша улыбнулся.

– В этом и заключается твоя помощь?

– Нет. Главное – впереди.

Когда подали еду и вино, Ниол и Кончита по-настоящему разговорились. Девушка сказала, что она сирота и с раннего детства путешествует с балаганом. Они редко подолгу задерживаются на одном месте, потому что боятся преследований служителей Церкви.

– Мою мать объявили колдуньей и сожгли на костре, – призналась Кончита. – А у тебя есть родители?

– Только мать.

Девушка склонила голову набок и прищурилась.

– Я вижу, что ты не белый, но не могу понять, какая кровь течет в твоих жилах.

Ниол сделал большой глоток вина и ответил:

– Неважно. Думаю, ты не слышала о таком народе.

– Однако я рада, что это позволяет нам запросто сидеть рядом и разговаривать, – заметила Кончита и вдруг сказала: – Девушка, о которой ты мечтаешь, не похожа на меня.

– Я ни о ком не мечтаю. Все, что мне надо, у меня уже есть: здесь и сейчас.

– Именно такой ответ я хотела услышать больше всего.

Когда они вышли из полутемного кабачка на ослепительный солнечный свет, цыганка предложила юноше посмотреть, как она живет.