Центром города была Большая улица, по которой можно проехать в королевский дворец. Она была самой оживленной и самой красивой и вскоре стала излюбленным местом прогулок знати: кавалеры и дамы бродили в тени крытых галерей, обрамлявших улицу с двух сторон, останавливались возле дорогих лавочек, где покупателям предлагались роскошные ткани, золоченое и чеканное оружие, заморские украшения и ковры.

Паола Альманса долгое время не подозревала о существовании Большой улицы и ее соблазнов. Ей исполнилось семнадцать лет, и она привыкла носить скромное темное платье и грубоватые башмаки. Волосы расчесывала на прямой пробор и заплетала в косу, которую перевивала узкой черной лентой и заворачивала в ткань, закрепляя ее на макушке. Такой головной убор считался традиционным, и Паола не обращала внимания на то, что многие сеньориты заменяют его покрывалом из тонкой прозрачной ткани, которое удерживалось обручем, усыпанным драгоценными камнями. Отец так часто внушал ей мысли о скромном и благочестивом образе жизни, что она не задумывалась о том, что можно существовать как-то иначе.

Однако скорее небо упадет на землю, чем девушка – не важно, красива она или нет, – рано или поздно не заинтересуется нарядами. Пришло время – и Паола прозрела.

Девушка заметила, что на улице и даже в церкви кавалеры и дамы обмениваются взглядами, что порой тот или иной кабальеро передает приглянувшейся сеньорите записку или даже заводит с ней беседу, приблизившись к дверце ее экипажа. Паола не ездила в карете, но часто бывала в церкви, причем без сопровождения, поскольку у нее не было горничной. Несмотря на это, никто никогда не глядел в ее сторону. Не то чтобы она желала с кем-либо познакомиться или страстно мечтала о любви, но все-таки это казалось немного странным.

Армандо Диас считал свою дочь самостоятельной девушкой; в его отсутствие она распоряжалась расходами, и он не спрашивал у нее отчета.

При этом Паола не знала, бедно или богато они живут. В доме никогда не было дорогих, а тем более роскошных вещей. Однако они хорошо питались, отец не жалел денег на книги, а в храме всегда щедро подавал милостыню. Армандо ни в чем ей не отказывал, но она не привыкла просить. И все же на этот раз Паола нашла в себе силы сказать:

– Отец! Я бы хотела купить себе новую одежду. Мне кажется, что в этом платье я похожа на ворону.

Армандо вздрогнул и с горечью посмотрел на Паолу. Она была прекрасна, ослепительна, как солнце или яркая звезда. Роковой миг наступил. Никакая, даже самая убогая одежда не могла спрятать ее красоту. Запреты уничтожат доверие Паолы, доверие, которого он сумел добиться лишь спустя много лет. Оставалось смириться и уповать на милосердие Бога.

Инквизитор опустил глаза и произнес:

– Ты можешь купить все, что хочешь. Я также думаю, что тебе пора обзавестись горничной.

Паола удивилась.

– Горничной? Зачем? Я привыкла все делать сама. Я не хочу, чтобы в нашем доме жили чужие люди.

– Девушке твоего возраста неприлично появляться в общественных местах без сопровождения.

Паола лукаво улыбнулась.

– Вы боитесь, что меня украдут? Я не хожу никуда, кроме церкви и рынка.

Армандо невольно испытал облегчение. Он тоже был против того, чтобы в доме после стольких лет уединенной и тихой жизни появился кто-то посторонний. И все же тревога не отпускала его душу.

Девушка поблагодарила отца, взяла деньги и отправилась выбирать наряды. У нее не было никакого опыта, однако помог врожденный вкус, унаследованный от матери. К тому же Паола долго наблюдала за другими сеньоритами и интуитивно угадывала, к мнению каких торговцев стоит прислушаться.

Когда Армандо впервые увидел дочь в новом облачении, у него перехватило дыхание.

Эта девушка, сама того не ведая, владела оружием, способным ранить любое, самое бесчувственное сердце.

Длинные, рыжевато-каштановые волосы Паолы, заплетенные в толстые косы, были уложены вокруг изящной головки и скреплены янтарным гребнем. Маленькие ушки украшены звенящими серьгами, стройную шею обвивало жемчужное ожерелье. Вышитый корсаж плотно облегал тонкую талию, из-под многослойных юбок выглядывали остроносые атласные туфельки. Но главное заключалось не в этом. Один лишь невинный взгляд осененных длинными густыми ресницами медово-карих глаз Паолы был способен внести смятение в душу подобно тому, как малейшая искра вызывает пожар в зарослях сухого тростника.

Девушка вышла на улицу с тайной надеждой. Ее ждало разочарование: никто не посмотрел в ее сторону и на этот раз. Минуло несколько дней, прежде чем прошли первое смущение и неловкость и Паола почувствовала себя так легко и свободно, будто новая одежда стала ее второй кожей.

Как ни странно, с тех пор она выкинула из головы мысли о том, что кто-нибудь обратит на нее внимание, и была вполне счастлива сознанием своей красоты, нового необычного образа.

Погруженная в мечты, Паола не замечала того, что за ней наблюдают, и очень удивилась, когда однажды в церкви услышала за спиной тихий мужской голос:

– Не пугайтесь, сеньорита. Возьмите записку. Не оборачивайтесь, чтобы никто не заметил.

Потом чья-то рука вложила в ее ладонь бумажку. Паола затаила дыхание. Когда она все-таки обернулась, позади уже никого не было.

Девушка с трудом дождалась конца службы, вышла из церкви, отошла на некоторое расстояние и развернула послание. Оно было написано изящным слогом и без ошибок. Некий Энрике Вальдес, дворянин, сообщал, что много дней любовался «прекрасной сеньоритой» и наконец осмелился назначить ей свидание на площади Пуэрта-дель-Соль в полдень ближайшей пятницы.

Паола замерла. Она не знала, радоваться или пугаться. Ей написал настоящий кабальеро, он был сражен ее красотой и умолял о встрече! Девушка задумалась. Пуэрта-дель-Соль была людным местом, да еще в полдень, – стало быть, едва ли ей, Паоле Альманса, грозит опасность стать жертвой похитителя и насильника, и она может рискнуть пойти на свидание. Вместе с тем девушка знала, что отец ни за что не одобрил бы такой поступок. Пойти одной на встречу с мужчиной! Паола долго ломала голову над тем, кроется ли в этом что-то непристойное, а потом попыталась представить, как выглядит Энрике Вальдес.

Он не написал, сколько ему лет, но у него был приятный молодой голос. С тех пор как Мадрид сделался столицей королевства и сюда хлынуло испанское дворянство, Паоле случалось тайком любоваться всадниками на грациозных андалузских жеребцах с заплетенными в косички гривами и пышными хвостами, которые касались земли, всадниками, чьи плащи, шляпы и шпаги казались символами мужской отваги и доблести.

Паола подошла к своему дому. Сад давно привели в порядок, но решетка, как и калитка, по-прежнему оставалась старой и ржавой. Возле нее росла стена кустарника; вероятно, это было сделано для того, чтобы жилище не привлекало внимания посторонних.

В комнатах было пусто, и Паола прошла в сад. Она сжимала записку в кулаке, все еще не зная, держит ли в руках ключи от рая или ада.

Девушка заметила сквозь ветви Ниола и поспешила к нему. Он давно перестал быть мальчиком-слугой, но в свободное время, как и раньше, охотно возился в саду, подрезал деревья, вскапывал клумбы, чтобы Паола могла сажать и выращивать свои любимые цветы.

Стоял жаркий день, и Ниол разделся до пояса. Паола, остановившись, смотрела на игру мускулов под смуглой кожей, на жгуче-черные волосы, которые растрепал ветер. Она знала, что, когда юноша повернется, она увидит темные задумчивые глаза и особенную улыбку, которая предназначалась только ей.

Рассказать ему о записке? Нет, не стоит. Ниол может решить, что ей угрожает опасность, и примется отговаривать или, чего доброго, увяжется следом.

Паола окликнула его, и юноша обернулся. Он выпрямился и стал, опершись на лопату, а она вдруг почувствовала, как по ее телу пробежала странная волнующая дрожь. Девушке нравилось сочетание загадочности, гордости, суровости его облика и трогательной наивности, которая порой сквозила в улыбке и взгляде. Ниол был беден и стоял на низшей ступеньке мадридского общества, но никогда не терял достоинства, что вызывало уважение.

Вот уже много лет он, его мать и Армандо Диас были ее маленькой семьей. Ниол, или Николас, называл отца Паолы «сеньор Армандо», а Хелки, или Химена, умудрялась обходиться без обращения. Все четверо так привыкли друг к другу, что, казалось, между ними не осталось ни тени непонимания или каких-то обид.

На самом деле все обстояло куда сложнее. Паола знала, что Армандо ей не отец, однако постепенно притворство перешло в привычку, а не вполне понятная игра стала частью жизни. Девушка знала, что Армандо служит инквизиции, но он столь умело и тщательно скрывал от дочери эту сторону своей жизни, что Паоле не приходило в голову задумываться о том, не его ли жертвы корчатся в полыхающих кострах на площадях Мадрида. Что касается Ниола и Хелки, у них были свои тайны.

Юноша оделся, вымыл руки и сел на скамью рядом с девушкой. Ниолу исполнилось девятнадцать лет, он был высоким и сильным, и времена, когда его могли безнаказанно оскорбить или унизить, давно остались позади. Однако в нем сохранилась некая настороженность, присущая существу, которое постоянно готово к неведомой опасности, подстерегающей его.

Юноша и девушка долго любовались садом, озаренным потоками яркого солнечного света, и колыханием теней под своими ногами. Потом Паола сказала:

– Интересно, сколько времени мы еще проживем так?

– Как именно?

– Годы идут, но ничего не меняется.

– Мы меняемся, – возразил Ниол и окинул Паолу взглядом, в котором сквозили тревога и грусть.

– Тебе не нравится мой новый наряд? – спросила девушка.

– Нравится. Просто мне кажется, что в нем ты стала другой. Ты незаметно отдаляешься, уходишь. Я бы хотел, чтобы ты оставалась прежней.

Паола рассмеялась.

– О нет! В том платье я была похожа на огородное пугало! Не беспокойся, ты привыкнешь к моему новому виду. Прежде я тоже чувствовала себя неуютно, а теперь мне так хорошо, как никогда еще не было.