— Привет, — тихо сказала она, внезапно представ передо мной.

— Привет, — ответил я, — могу вернуть тебе Ремарка. Подождёшь? Я вынесу.

— А ты здесь живёшь? — она смотрела на дом с таким же обожанием, как на меня.

Я увидел, как её оголенные руки покрываются пупырышками от прохладного ветерка, и сказал:

— Давай лучше поднимемся ко мне. Хоть чуть согреешься. Я тебя чаем напою.

У меня и в самом деле не было никаких грешных мыслей. Паша с готовностью вошла в подъезд. Дома я напоил её чаем. Потом она изъявила желание посмотреть нашу библиотеку.

К книгам мы шли мимо секретера. Паша увидела шарик, взяла его в руки со словами:

— Как интересно… Там, внутри, настоящая морская вода?

— Не знаю, — ответил я, — но шарик волшебный.

— Волшебный?

— Да, он предсказывает судьбу.

— Правда? — удивилась Паша.

— А ещё исполняет заветные желания, — соврал я.

— Правда? — опять спросила Паша и, закрыв глаза, крепко зажала шарик в руке, будто и в самом деле загадывала желание.

— Ерунда, конечно, — засмеялся я, взял у неё шарик, открыл ящичек секретера и швырнул туда сувенир; в этот миг я даже и не вспомнил о предостережении «колдуньи» о том, чтобы я не давал его в руки посторонним женщинам.

От секретера мы пошли к книжным шкафам. Паша, разомлевшая от горячего чая, шла впереди меня. Её длинные густые волосы колыхались передо мной пушистой копной, в которую так и хотелось зарыться головой. Паша вдруг резко повернулась и обхватила меня руками, прижавшись головой к груди. Я не знал, что делать, а она прижималась всё сильнее. Я, кажется, угадал, чего она хочет, но, всё ещё сомневаясь, осторожно расстегнул две верхние пуговицы на платье. Она не отстранилась, только подняла голову и посмотрела на меня таким зовущим взглядом, что я не выдержал. В конце концов, это не я её, а она меня соблазняла. И такая большая девочка должна понимать, чем это может кончиться.

После расставания с Лилей у меня не было постоянной девушки. Я повстречался немного со Светой из медакадемии, потом с Оксаной из политехнического. Ни та, ни другая меня ничем особо не заинтересовали — интеллект у обеих был на уровне средней школы, а к плотским утехам я тогда был ещё не очень расположен. И девушкам, видимо, не удалось разбудить во мне пылкого мачо.

Паша оказалась мягкой, податливой и такой жаждущей, что после холодной и расчётливой красотки Лили и двух безликих девиц я впервые испытал настоящее удовольствие. Лишь после того, как Паша ушла, я стал припоминать подробности, опасаясь, что лишил её невинности. Наконец, понял: я не первый. А кто же первый? Может быть, Витя? Правда, меня это мало трогало. Даже был рад, что упрекнуть меня было не в чем.

Я и не думал о продолжении близких отношений, но Паша с завидной регулярностью приходила к нам на репетиции и держалась всё увереннее. Мы искали новую солистку вместо Лили, но это было не так просто — Витя почему-то всех отвергал. А Паша на это не годилась, она совсем не умела петь. Зато она умела так посмотреть и так «нечаянно» прижаться, что невольно возбуждала желание. Паша жила в однокомнатной квартире у тётки, с которой плохо ладила, и я не отказывал ей в «гостеприимстве», когда она сама напрашивалась. Я стал привыкать к ней, как к наркотику. В интимной близости эта несколько простоватая девочка из заштатного городка, ещё недавно бывшего селом, пожалуй, превосходила меня. Я удивлялся её ненасытности, но этим она и воспламеняла меня. И я уже имел дело не с тихой доверчивой девочкой, а с искусной женщиной, в которой не затухал костёр страсти.

Паша стала преображаться и внешне: чуть похудела, иногда закалывала волосы изящной застёжкой, сменила платья на фирменные джинсы и топики. От меня она ничего не ждала, кроме любви. И я не заметил, как привязался к ней настолько, что скучал по ней, если день, а то и два её не видел.

Мама уже знала о наших отношениях, и Паша нередко оставалась на ночь в моей комнате. После зимней сессии я съездил в их городок, чтобы познакомиться с её родителями. Они держали небольшой магазин и жили без тех финансовых проблем, которые постоянно испытывали мы с мамой. Я вроде произвёл неплохое впечатление на родителей Паши, и в перспективе засветился союз двух любящих сердец. Свадьба откладывалась до лета, чтобы мы могли спокойно сдать весеннюю сессию за второй курс.

Паша переселилась к нам на правах гражданской жены. Я настолько сильно отдавался своему чувству, что и не заметил, когда из глаз Паши исчезло выражение преданной собаки. Совершенно не раздумывая, я выполнял любую её просьбу. Она хотела пойти в кино, когда у них не было пары, и я шёл, хотя у нас в это время были лекции или практические занятия. Ей хотелось прогуляться по парку или по лесу — и мы гуляли, а я в очередной раз пропускал занятия.

Сессия надвигалась, как суровая неизбежность. Я понимал, что моих знаний не хватит даже на тройку с минусом, и рассчитывал только на поблажки, которые мне до сих пор делали как солисту успешного ансамбля.

Однажды на репетицию вдруг пришла Лиля. Зачем приходила, я сначала не понял. Она о чём-то пошепталась с Витей, чуть-чуть послушала нас и заявила мне:

— Павел, ты совсем осип. От пьянок, что ли?

— Тебе какое дело? Ты вон за Жоржем смотри.

— А ты рога почеши и тоже смотри за своей…

Лиля не договорила и вышла. Её слова меня больно укололи. На что она намекает? До сих пор я не знал, что такое ревность. Доверял Паше беспредельно, хотя в последнее время она стала задерживаться после занятий, объясняя это тем, что вместе с однокурсниками нагоняет упущенное. И я, и она очень мало внимания уделяли учёбе, поэтому Паша тоже боялась сессии. Теперь она просила не заходить за ней после занятий, но я, вспоминая слова Лили, буквально подстерегал её у выхода.

По этой причине стал пропускать и репетиции ансамбля. Один раз даже забыл о предстоящем выступлении. Я задержал концерт на полчаса, и Виктор уже собирался отменить его, придумав какую-нибудь причину, которую можно было бы объявить собравшимся зрителям. Но тут явился я и залепетал что-то несуразное в своё оправдание. Виктор не пожелал со мной поговорить и после концерта сразу ушёл.

— Паша, мы с тобой почти не видимся, — с обидой сказал однажды Андрюха, когда я, наконец, пришёл на какую-то лекцию. — Что с тобой происходит?

— А ты чего перестал к нам ходить?

— Так там же эта… жена…

Я чувствовал, что Паша почему-то не нравится Андрюхе.

— Ну, пока ещё не жена… — начал я.

— Да дело не в этом. Просто с тех пор, как Паша у вас поселилась, ты стал совсем другой.

— Какой?

— Не знаю, как сказать… Зависимый!

— Ну и словечко! — засмеялся я.

— Она тебя как будто чем-то опоила, — высказал опасение Андрюха.

— Да брось ты! — возразил я. — Просто мы любим друг друга.

— Оба? — задал странный вопрос Андрюха.

— Не понял… — сказал я удивлённо.

— Всё! Забыли! — торопливо перебил меня Андрюха. — Закрыли тему.

— Ну, так и приходи в любое время, как прежде, — сказал я.

— Нет, давай лучше встречаться на нейтральной территории.

И мы зачастили к пивному ларьку или в наше любимое кафе, где можно было без затей выпить по два-три бокала вина. Паша, уловив запах спиртного, недовольно хмурилась и говорила:

— Опять встречался со своим дружком? А если сопьёшься?

— Не сопьюсь, я крепкий.

— У тебя голос садится. Ты не замечаешь?

— И ты с тем же! — воскликнул я, вспомнив слова Лили, которая тоже на это намекнула.

— А что, тебе уже говорили об этом? Смотри, как бы не было у тебя неприятностей в ансамбле.

— Накаркаешь! — грубо оборвал я, а Паша недовольно глянула на меня и ушла на кухню.

До сессии оставалось три недели. Ко мне подошёл наш очкарик староста:

— Слушай, Павел, у тебя столько прогулов и невыполненных работ… Да ты ни одного реферата не сдал! Тебя могут не допустить до сессии.

— Раньше тоже так было, но допускали же! — возразил я.

— То раньше, а теперь требования повысились. Всё-таки второй курс…

— Ну и что ты предлагаешь?

Староста помялся, а потом сказал:

— Из-за таких вот, как ты, придётся дань собирать… на нужды деканата.

В прошлом году и в зимнюю сессию я в этом не участвовал — успешному солисту ансамбля многое прощалось. Но на этот раз у меня действительно положение аховское. С этими мыслями я пошёл встречать Пашу. Она стояла в дальнем конце коридора у окна с одним из парней с её курса, который, по моему мнению, слишком тесно прижимал Пашу к стенке. Мне это было неприятно, и я громко кашлянул. Паша метнула на меня быстрый взгляд и, отодвинувшись от парня, неловко соврала:

— Мы тут одну формулу разбираем…

— Ладно, потом разберёте, — сдержанно сказал я, но меня уязвило то, что она своей ложью хотела что-то скрыть.

— У тебя сегодня репетиция, — напомнила Паша, направляясь ко мне.

— Пойдёшь со мной?

— Нет, я домой. Надо готовиться к сессии.

Парень ушёл первым, потом и мы разошлись в разные стороны. На репетицию я явился не в лучшем настроении. Витя, не глядя на меня, сказал:

— Павел, Лиля нашла нам хорошего солиста (так вот зачем она приходила!), мы его уже прослушали и взяли. А ты, если хочешь, оставайся на подпевке.

Это был удар под дых! Я — на подпевке? Да что он, с ума сошёл? Я только первые несколько секунд стоял, словно оглушённый, но скоро понял: это дело решённое, меня просто выкинули из ансамбля! Витя прекрасно понимал, что я не приму его предложения. Ребята молчали и отворачивались — им нечего было сказать мне в утешение, а скорее всего, они были согласны с руководителем. Я тоже не стал тратить слова попусту и молча вышел.

Я молчал, но моя боль рвалась наружу! Сначала я хотел пойти домой, но потом раздумал — мне было бы неприятно предстать перед Пашей в состоянии такого страшного отчаяния. Даже она вряд ли могла понять, как много значил для меня этот ансамбль, из которого меня только что выгнали без объяснения причин, хотя, конечно, сам я знал, что поплатился за свою расхлябанность. Андрюха, как истинный друг, погоревал бы вместе со мной, но сразу после лекций он ушёл к каким-то знакомым по поручению матери, а я не знал, куда. Мне не к кому было пойти со своей болью, и я направился в магазин.