– Мы говорим о возможном обвинении в убийстве и…

– Не будет никакого обвинения. Полиция просто собирает доказательства против Эвы, которые позже не позволят ей использовать в качестве защиты. И ты далеко от Сан-Франциско, где тебе пришлось бы гораздо тяжелее.

Я перехожу в глухую оборону:

– Дело же не только в обвинении в убийстве. Гораздо важнее то, что Элла в беде. Я чувствую это… как чувствовала тогда, что Ребекка мертва. – Я давлюсь на последнем слове, не в силах его выговорить.

– И твое беспокойство ей поможет?

Я изумленно смотрю на него. Тон его такой невозможно холодный.

– Не могу поверить, что ты это говоришь! Я не перестану беспокоиться об Элле.

Он приседает передо мной на корточки, и меня пленяет его повелительный взгляд.

– Я не прошу тебя не беспокоиться. Я прошу посмотреть в лицо этому беспокойству и положить его в тот же ящик, в который положила своего отца и Майкла. Потому что оно стоит твоих страданий не больше, чем они.

Эти его слова как удар в грудь. Страх и отрицание всегда были моим ядом. Когда я чего-то боюсь, я отрицаю. Но не могу отрицать того, что происходит сейчас, и не знаю, что с этим делать. Да, отец с Майклом засунуты в ящик, но крышка еще так недавно запечатана, что я не уверена, получится ли у меня.

– Мы наймем лучших из лучших для поисков Эллы, – обещает Крис уже помягче. – И я тоже сделаю все возможное. Но ты должна сосредоточиться на том, что можешь контролировать, а не на том, чего не можешь. – Он проводит пальцем от моей щеки к уху, и я покрываюсь «гусиной кожей», как будто он гладит меня везде. – Это мы атакуем проблемы, а не они нас. И делаем это вместе.

Я заглядываю в глубину его глаз и вновь ощущаю эту, уже знакомую и вполне ощутимую, нашу с ним связь. Она струится по мне как лунный свет по заливу, мерцая и искрясь в душе, рождая покалывающее тепло. Я глубоко вздыхаю и осмеливаюсь признаться, что мои страхи сделали меня слишком уязвимой, слишком легкоранимой. Крис помог мне спрятать прошлое в этот пресловутый ящик и запечатать. Он как добрый волшебник сделал такое возможным.

– Я люблю тебя, Крис. – И мне нравится, как легко мне произносить эти слова, ничего не опасаясь.

– Я тоже люблю тебя, детка. Мы со всем разберемся, обещаю. Все в наших силах, поверь.

Я протягиваю руку и мокрыми пальцами глажу его по лицу.

– Ах, мой прекрасный, талантливый художник. Все в твоих руках, и так было всегда. – Я завидую ему, но приятно сознавать, что и я уже на этом пути, и мне нравится, что не приходится делать это в одиночку.

Он ловит меня за запястье. Глаза его искрятся, соблазнительный изгиб губ намекает на улыбку. Мне нравится вызывать у него улыбку.

– Прекрасный художник?

Теперь он заставляет меня улыбнуться.

– О да.

Некая сексуальная смесь жара и озорства просачивается ему в глаза, предупреждая, что меня ждет какой-то восхитительно порочный сюрприз, прежде чем он поднимает мою руку, прижимается губами к ладони и обводит языком. Я тихо вскрикиваю от этого неожиданного, невозможно эротического действа, а он отклоняется назад, проводя моей мокрой рукой по своей шее, и встает.

Закусив губу, наблюдаю, как он снимает брюки, и даю себе зарок чаще называть его прекрасным, если такова моя награда. Крис и сам не сводит с меня глаз, и когда он, сбросив с себя последнюю одежду, выпрямляется, великолепный в своей наготе, мои глаза буквально пожирают его. Он такой твердый. Везде. Мне нравится, какой он твердый. А мне сейчас жарко, хоть вода уже остыла, но какое это имеет значение?

Он ступает в ванну и тянет меня вниз, чтобы мы лежали боком, лицом друг к другу.

– Твои швы намокнут, – предупреждаю я, дотрагиваясь до повязки на руке.

– Мне сказали, что через сутки уже можно мочить. – Он кладет ногу поверх моей и устраивает свою возбужденную плоть в колыбели моих бедер. – Занималась когда-нибудь сексом в ванне?

– Нет, никогда.

Он начинает игриво дразнить сосок пальцем.

– Я тоже.

Я делаю удивленные глаза.

– Значит, я буду у тебя первой. В известном смысле, конечно.

Он тянет меня на себя и приближает свои губы к моим.

– Ты первая во многих вещах.

Я улыбаюсь и тихо стону, когда он прижимается тазом и плавно входит в меня. Я резко втягиваю воздух в ответ на глубокие толчки, погружающие его на всю длину; потом он затихает и пристально смотрит на меня.

– Насчет тех границ. Ты обнаружишь, что со мной их нет.

– Не помню, чтобы просила о них, – дерзко парирую я.

Он переворачивается на спину, и я оказываюсь сверху.

– Прокатись на мне, детка.

Это один из тех редких случаев, когда он позволяет мне быть наверху, отдает мне контроль, а учитывая, каким пьяняще возбуждающим я нахожу его превосходство, я удивлена, как сильно мне это нравится. Глаза его ощупывают мое тело, и сладострастный взгляд из-под отяжелевших ресниц говорит, что и ему такое положение вещей нравится.

Я упиваюсь сознанием того, что могу заставить этого изумительного, этого прекрасного, всегда, казалось бы, владеющего собой мужчину отдаться страсти без остатка, и с радостью отдаю себя в его власть. Я и помыслить не могла, что когда-либо воплощу в жизнь свою фантазию, которая называется контролем. А он воплотил.

Суббота, 14 июля

Пересадка в Лос-Анджелесе

Я ненавижу делить с кем-то мужчину, ненавижу, когда мужчина делится мной. Об этом я думаю, сидя в аэропорту. Я так близко к дому, но такое чувство, будто очень далеко. Мне кажется важным по возвращении домой понять, что я приму и чего не приму в наших отношениях с «ним», если мы снова будем вместе. Он знает, что я не подпишу больше никакого контракта, но мне хочется чего-то более глубокого, чем чернила на бумаге. Он говорит, что готов к этому, но вот готов ли к обязательствам иного рода? Этот мужчина, который выставлял на всеобщее обозрение наши самые интимные моменты, который привел ее в нашу постель, прекрасно зная, что это расстроит меня. Она меня ненавидит. Я вижу это по ее глазам всякий раз, когда мы оказываемся рядом, но мне все равно пришлось терпеть ее прикосновения. Я вынуждена была смотреть, как она прикасается к нему.

Меня передергивает от одних только мыслей об этом. Единственное, почему я это терпела и могу простить как прошлое, это причина, по которой он так делал. Или по крайней мере я в душе верю, что именно такова причина. Он боялся по-настоящему влюбиться в меня, и я знаю, просто знаю, что именно поэтому он и привлек ее к нашей игре, когда мы с ним начали сближаться. Она была его стеной. Его защитой. Позволит ли он своим стенам разрушиться? Позволит ли мне увидеть его настоящего? Сможет ли полюбить меня, как я люблю его? Знаю только, что меньшего мне не надо. Либо все, либо ничего…

Глава 13


Утро наступает слишком скоро, если учесть, что я все еще живу по сан-францисскому времени и лежу в объятиях Криса. Очевидно, чувствуя то же самое, Крис стонет от звука будильника и прячет лицо у меня на шее.

– Который час?

– Рано. – Я протягиваю руку к прикроватной тумбочке и нажимаю на будильнике «дремать».

Крис поднимает голову и смотрит на дисплей. Шесть тридцать.

– А с чего мы вообще проснулись в такую рань? Мне в музей только к десяти.

– Шанталь повезет меня в посольство получить паспорт, а она считает, что нам надо быть там к открытию в половине девятого. – Я откатываюсь к краю кровати, но нога Криса прижимает мою и удерживает.

– Ты не поедешь в посольство без меня. Я сам отвезу тебя в понедельник. – Тон его абсолютно непререкаемый, не допускающий возражений. Этот голос, который я нахожу таким невозможно эротичным, может поставить меня на колени на ковер.

Этим утром, однако, его приказной тон меня раздражает. Я переворачиваюсь лицом к Крису, и мои ладони ложатся на голый торс, а он плотоядно оглядывает мою обнаженную грудь. Соски мгновенно заостряются, и я раздражаюсь еще больше из-за такой предательской реакции своего тела.

– Не пытайся отвлечь меня, – огрызаюсь я.

– Это ты меня отвлекаешь. Ты не поедешь в посольство без меня.

– Тебе незачем сопровождать меня в посольство, Крис. Там будет полно говорящих по-английски. Кроме того, со мной поедет Шанталь.

– Элла пропала, и какой-то неизвестный тип ее ищет. Я не хочу, чтобы ты болталась одна.

– Болталась? – возмущенно переспрашиваю я, нахмурившись. – Я занимаюсь делом, Крис. И тот, кто расспрашивал об Элле, искал ее, не меня.

– Теперь это связано с тобой, поскольку ты тоже о ней расспрашивала. Я не намерен рисковать. Дождись меня.

– Вчера ты уверял, что я должна сама управлять своей судьбой и перестать поддаваться страху. Теперь ты говоришь, что я должна спрятаться в доме. Ты уж, пожалуйста, определись. Беседа с послом об Элле – действие, а не только страх, и я не хочу это откладывать.

– Ты не едешь, Сара.

В моей душе поневоле начинают просыпаться старые демоны.

– Нет, еду.

Он с минуту сверлит меня взглядом. Я отвечаю ему тем же. Он протягивает через меня руку и хватает со стола свой телефон.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, уверенная, что мне это не понравится.

– Отменяю свои встречи.

Я округляю глаза.

– Нет! – Перекатываюсь на спину и накрываю телефон рукой. – Ты не можешь этого сделать. Твоя работа в музее слишком важна.

– Тогда дождись меня.

Я открываю рот, чтобы возразить, но проблеск какого-то глубокого затаенного чувства запечатывает мне уста. Я вспоминаю, что видела этот взгляд, когда он признался, что боится за мою безопасность. Неожиданно мое прошлое, где мы с мамой были, скорее, собственностью, чем людьми, начинает казаться таким незначительным в сравнении с тем, насколько глубоко смерть коснулась жизни Криса.