Холли Уорд - Испорченный

— Нет, я не уволюсь. Мне нужна эта работа, — я смотрю на свои руки: лак, который еще вчера был так аккуратно накрашен, сейчас весь содран. Образы вчерашнего вечера мелькают в моих мыслях. Я вижу глаза Питера и слышу его голос, эхом раздающийся у меня в голове. Возвращается ощущение его рук, прожигающих кожу, и его дразнящие поцелуи. Я должна это усвоить. Теперь Питер — часть моей жизни, хочу я того или нет.

К обеду я уже на грани нервного срыва. Прежде чем занять привычное место за столом с Милли и Тиа, я захожу в кафетерий, покупаю еды. Я пробираюсь через полчище студентов, и сажусь рядом с Милли за длинный стол перед окнами. Эта сторона кафетерия полностью состоит из окон. А на вид, открывающийся из окон, школа потратила хренову тучу денег. Здесь и кирпич, и цветы, и супер-зеленая трава. Серьезно, слишком зеленая. Сначала, я вообще думала, что она пластмассовая. Вокруг этого места все окрашено в болезненно-желтый оттенок, из-за повсеместной нехватки воды. В течение последних трех лет не прекращается засуха. Поэтому этот маленький садик сильно выделяется. Он абсолютно не подходит этому месту, но несет свои плюсы, когда университет посещают абитуриенты.

Когда я сажусь, Милли теребит салат, как будто один лист латука отличается от другого. Он никак не приготовлен. Она ест его сырым. На моей тарелке один корн-дог и жареная картошка. В ужасные дни просто необходимы ужасные продукты, которые вредны для вашей задницы. Я макаю, корн-дог в кетчуп и откусываю. Я не голодна, но, вдруг, еда поможет мне почувствовать себя лучше.

Тиа смотрит на меня так, будто я белка, поедающая асфальт.

— Что? — огрызаюсь я.

— Ничего, — отвечает Тиа, уставившись в свою тарелку.

Милли вздыхает и смотрит на меня.

— Что случилось? Ты будто вышла из равновесия, — она накалывает на вилку еще один лист салата и переворачивает его, проверяя, прежде чем закинуть его в рот.

— Ничего, — как раз таки все. — Просто сегодняшний день превращается в полнейшее дерьмо, только и всего.

Умер мой любимый преподаватель, я чуть не переспала с парнем прошлой ночью, а он отверг меня. Ах да, он оказался моим новым боссом. Просто катастрофа.

В этот момент Тиа говорит:

— Слышала, замена Тэдвика уже вызвал тебя к себе в офис. Что ты натворила?

— Как бестактно, Тиа, — ругается Милли, качая головой и накалывая еще больше салата на вилку.

— Кто тебе это сказал? — спрашиваю я, не обращая внимания на прямоту Тии.

— Маршал. Он был не в настроении после занятий. Сказал, что-то о том, что ты разозлила доктора Гранта.

— Гранца, — поправляю я.

— Да, его, ну и когда ты уже успела его взбесить? Серьезно, Сидни, что ты сделала? — Тиа наклонилась вперед. Она сидит напротив меня, к еде еще не притронулась.

Я пожимаю плечами и рисую на тарелке откусанной сосиской. Кетчуп оставляет широкие полоски на белой посуде, пока я отвечаю им:

— Не знаю. Гранц кажется каким-то недоброжелательным. Возможно, он хочет так утвердиться за мой счет, или что-то в этом роде. Знаете, какие учителя ужасные засранцы в свои первые рабочие дни?

Чаще всего, так и есть. Первые день задает характер всего года. Простофиля в первый день, на следующий уже тряпка.

Глаза Милли прожгли дыру на моем лице.

— Тогда в свете сегодняшнего отстойного дня, мы должны провести ночь с парочкой маргарит.

— Ты всегда хочешь закончить день маргаритой, — отвечаю я, все еще не глядя на нее. Кетчуп на моей тарелке начинает напоминать картины Ван Гога. Я бы назвала эту «Пропавшее Ухо».

— Ну, ты, в последнее время, в ней нуждаешься. Это тебе намек, — Милли выпрямляется и смотрит прямо перед собой. Тиа, уткнувшись в свою тарелку, ест, не обращая на нас внимания.

— Намек? О чем ты говоришь?

Но Милли не отвечает. Она просто смотрит на меня, будто я сама должна догадаться, но я не понимаю.

— Да ладно, Милли, если тебе есть, что сказать — говори, — почувствовав, что оплеуха уже на подходе, я уронила свой корн-дог.

Выглядит Милли так, что вот-вот что-то скажет и просто обдумывает, как лучше это сделать. Но вместо этого, она трясет головой и говорит: — Проехали.

— Нет уж, давай говори.

— Думаю, все-таки не стоит…

— Да говори уже!

— Хорошо! — для своего маленького тела она кричит слишком громко. Ее светлые кудри подпрыгивают, она хватается за стол и орет:

— Ничего не может тебя осчастливить. Все, что я делаю — неправильно. Каждый парень — не тот. Все не подходят. Господи, Сидни! Ты никогда не подразумевала, что все дело в тебе? Ведь, когда всё не такое, на самом деле — это ты неправильная? Возможно, ты — единственная никуда негодная.

Я моргаю, смотря на нее. Больше доводов, чем сегодня, она не говорила никогда. В другой день, я бы отмахнулась. В другой день, возможно, посмеялась бы и согласилась — но не сегодня.

Я встаю и хватаю свой поднос. И ухожу, не проронив ни слова. Слова Милли поранили меня до глубины души, потому что из всего того, что было со мной не так, именно эта проблема висела вокруг моей шеи как петля. Я ни к чему не подхожу. Может быть, я делаю вид, что все в порядке, но это не так. Изоляция сводит меня с ума. Такое чувство, что я плыла на паршивенькой маленькой надувной лодке, и моя лучшая подруга только что проткнула ее.

Позади раздается голос Милли, но я не останавливаюсь. Бросаю свой поднос с объедками и ухожу. Проталкиваясь от дверей к центру кампуса, выхожу на улицу под теплое послеобеденное солнце. Я иду быстрым и уверенным шагом, даже не задумываясь куда. Просто иду.

Я останавливаюсь снизу большой лестницы в передней части старейшего из сооружений кампуса. Никто не пользуется этой лестницей. Слишком много ступенек. Все заходят в знание с заднего входа и вызывают лифт. Я поднимаюсь по ступеням, пока не приближаюсь к вершине и сажусь у подножия массивной колонны. Притягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

Иногда просто нет слов. Нечего сказать, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию.

У меня есть час до занятия. А потом мне придется тащиться обратно к корпусу английского языка и к Питеру. Я опускаю свой лоб на колени.

Почему несчастье всегда приходит в тройном размере? Это какой-то неизвестный мне закон вселенной? Сначала Питер, потом Тэдвик, а теперь что? Должно быть что-то третье, скорее всего, моя работа. Питер, скорее всего, захочет заметить меня кем-то, кого он не видел полуголой. Мой разум бредит. Я думаю о его глазах, лице. Не могу поверить, что у Питера докторская степень. Хоть он и не выглядит сильно старше меня, но скорее всего так и есть.

Моя жизнь — полная неразбериха. Тот, кто сказал, что в колледже легче, чем в реальной жизни, просто не сталкивался с дерьмом.

С тех пор как я уехала из Нью-Джерси, было трудно. Будто, убегая от одной проблемы, ты встаешь перед другой. Ничего хорошего не происходило со мной. Я всегда оказываюсь не в том месте, не в то время. Когда Бог раздавал везение, мне его не досталось. Вместо этого, я получила сполна чью-то плохую карму. Может, я была настоящей задницей в прошлой жизни, а в этой жизни расплачиваюсь. Жаль, что я не верю в подобную чушь. По крайней мере, это имело бы смысл. То, как обстоят дела сейчас, не имеет никакого смысла.

Моя семья ненавидит меня. Я сказала Питеру, что они взбесились, когда я ушла от них, и это правда, хоть и немного смягченный вариант настоящего положения дел. Они хотели, чтобы я осталась и устроилась на работу в банк. Семья, прежде всего. Кровь гуще, чем вода, что бы это не значило. Но у меня появился шанс, и я им воспользовалась. Я поступила в колледж, дающий стипендию, на которую я могла претендовать. В итоге я получила стипендию, работу ассистента и была в состоянии обеспечивать себя. Никогда бы не подумала, что смогу. Не хочу полагаться на кого-либо. Вдвойне больней, когда они подставляют тебя. Я достаточно падала в своих глазах, чтобы понять, что никто не позаботиться обо мне лучше, чем я сама.

Возможно, я сломана. Может быть, со мной что-то не так и Милли права. Не знаю. Ты и не должен знать всего. Я поднимаю голову и смотрю вверх, слышу в голове совет Тэдвика, вспоминая его слова. Небольшой груз спадает с моих плеч. Его наследие — все студенты, которых он обучал, всё то позитивное воздействие, которое он оставил. Это его след. Интересно, каким будет мой.

Меня охватывает ужас, когда я подхожу к корпусу английского языка. Не хочу видеть Питера, его глаза. Не хочу слышать его, что бы он ни говорил. И клянусь, если он начнет оправдываться по поводу прошлой ночи, я сойду с ума.

Мне все-таки удается добраться до кабинетов, и я медленно иду к кабинету Тэдвика. Хотелось бы не принимать все близко к сердцу, чтобы Питер ничего не значил. Но прошлая ночь была такой потрясающей, и я думала, что между нами что-то есть. Я ошибалась. Ненавижу ошибаться.

Я бросаю книги по социологии на пустой стол для студентов. Двери офиса закрыты. Подхожу и стучу. Сердце бьется о грудную клетку, а пульс зашкаливает. Я жду, но ответа нет. Стучу снова, и чувствую, как волосы на затылке встают дыбом. Чувствую, как мой желудок опускается, и я медленно поворачиваюсь.

За мной стоит Питер, и строгим взглядом смотрит на меня.

— Мы тут, — говорит он, и уходит, предполагая, что я пойду за ним. Он пересекает холл и заходит в другой кабинет. Он никем не был занят. Здесь нет книг, котов, или рамок с фотографиями. Следуя за Питером, я вхожу в офис, и он закрывает за мной дверь. Он жестом показывает мне присесть. Я сажусь на одно из кресел напротив его пустого стола. Питер обходит меня и садится за стол.