– Чем могу быть полезен, инспектор? Дело настолько срочное, что вы не могли дождаться, пока я вернусь домой?

– Дело касается вашей любовницы. Мне просто хотелось уточнить… Мадам Салерн, ваша жена, знает о том, что последние семь лет вы выплачиваете мадемуазель Фабер щедрое содержание?

– Это имеет какое-то отношение к расследованию убийства операциониста, инспектор? – Улыбка Жана Салерна превращается в злобную гримасу.

– Разумеется, месье Салерн, иначе я не позволил бы себе задавать подобные вопросы.

– Моя жена ничего не знает о нашей связи.

– А покойный операционист?

– Причем тут операционист?

Однако Жан Салерн достаточно проницателен, чтобы понять, куда клонит Массон. Он самодовольно улыбается.

– Уверяю вас, инспектор, вы идете по ложному следу. Шантажировали не меня, а мою жену.

– Значит, вы полагаете, что мои подозрения в отношении вашей жены обоснованны?

Жан Салерн понимает, что зашел слишком далеко. Он смотрит Массону в глаза и снова улыбается.

– Я далек от этой мысли, инспектор! Я просто хочу сказать, что сам никогда не был жертвой шантажа.

– Хорошо-хорошо, я вам верю. – Массон шутливо поднимает руки, словно признавая свое поражение, и тоже улыбается. – Надеюсь, ваш обед не успел остыть. В крайнем случае, его подогреют… Здесь ведь есть микроволновки?

– Да, конечно… – На мгновение Жан Салерн приходит в замешательство, потеряв нить его мысли, но почти сразу же обретает свою обычную уверенность и заключает самым светским тоном: – Благодарю вас за то, что вы так тщательно занимаетесь этим делом. Если у вас возникнут другие вопросы, я всегда в вашем распоряжении. До свидания!


Массон разрешил Оливье Гранше съездить на несколько дней к родителям в Руан. Он машинально перечитывает адрес, который нацарапал в своем рабочем блокноте. Руан! Когда-то давным-давно у него была подружка из Руана. Каждые выходные она ездила навещать родителей. До чего же она была глупа, бедняжка! Да, с тех пор прошло более двадцати лет! Воспоминания, воспоминания… У него в голове навязчиво вертятся слова какой-то старой песенки. Пожалуй, нужно сходить прогуляться, решает Массон. Какого черта сидеть у себя в кабинете, если ему теперь все равно нечего делать – он ведь сам освободил двух главных подозреваемых. В голове у него пусто. Массон неожиданно чувствует себя очень одиноким. Слишком много ответственности.

«Черт, как же я устал!» – думает он, выходя на набережную Орфевр. Он ловит такси и называет водителю свой домашний адрес. Приехав домой, он закрывает деревянные ставни на окнах спальни и грузно падает на кровать. Он успевает мельком подумать о грудях Катрин Салерн, после чего проваливается в тяжелый беспокойный сон. Четыре часа дня. Парижские улицы опустели, залитые палящим солнцем, от которого кажется, что ты остался один в огромном городе. Солнцем, которое вызывает желание окунуться в Сену, а потом пить пиво с лимонадом в каждом встречном кафе с открытой террасой. Июльским солнцем, под лучами которого на пляжах резвятся дети, подбрасывая огромные надувные мячи, упругие, словно груди Катрин Салерн… Шестидесятые годы, надувные куклы… Массон крепко спит.


В семь часов вечера, приняв ледяной душ после своей импровизированной сиесты, Массон решает нанести визит Салернам. Ему хочется еще раз поговорить с Тома. Он говорит себе, что молодой человек вряд ли хорошо ладит с отцом. А вот к матери – даже если это и избитое клише – он наверняка сильно привязан, как и все гомосексуалисты. Впрочем, последнее справедливо и для любого «мачо»… Массон никогда этим особо не интересовался, но психоаналитики наверняка и тут придумали какую-нибудь теорию… От них ничто не ускользнет! Одним словом, не исключено, что Салерн-младший решил отомстить за мать или что-нибудь в этом духе.


В половине девятого вечера Массон нажимает на медный дверной звонок, начищенный до ослепительного блеска. «Да, Анриетта гораздо лучше занимается хозяйством, чем моя консьержка», – думает он, прислушиваясь к шагам за дверью. Но войти в квартиру оказывается не так-то просто: Анриетта приоткрывает дверь, не снимая цепочки, словно Массон был каким-нибудь коммивояжером, распространителем товаров или сборщиком пожертвований – он заметил в подъезде табличку, воспрещающую этим людям появляться в доме.

– Сейчас время ужина, месье!

– Инспектор, моя любезная Анриетта, – поправляет Массон, показывая ей удостоверение. – Надеюсь, вам известно, что полиция имеет право приходить в любое время?

– Я пойду узнаю… – горничная уже собирается закрыть дверь, но Массон резко толкает дверную створку плечом.

– Кажется, вы не поняли: в приличных домах не принято отказывать офицеру уголовной полиции, неважно, в какое время суток!

Анриетта опускает глаза, не решаясь спорить со стоящим перед ней мужчиной. Она молча впускает Массона в квартиру и ведет его к стеклянной двери столовой. За длинным прямоугольным столом сидят в полном составе все члены семьи – на этот раз здесь присутствуют и мать, и брат Жана Салерна. Какой очаровательный семейный ужин, иронично говорит себе Массон. Глядя на них, можно подумать, что они прекрасно ладят между собой. Он не сказал бы, что при его появлении воцарилось молчание, так как, по всей очевидности, ужин с самого начала проходил в тишине. Но, по крайней мере, его визит станет для них своеобразным развлечением. Или хотя бы чуть разрядит царящее в семье напряжение.

Первым опомнился глава семьи – он встает с места и идет поприветствовать Массона.

– Инспектор, какой приятный сюрприз! Проходите, прошу вас!

Его улыбка выглядит настолько фальшивой, что Массон теряет дар речи. «Да, вот они, настоящие светские люди», – думает он с некоторым восхищением.

– Кто еще не знаком с инспектором? – спрашивает Жан Салерн, оборачиваясь. – Должно быть, вы, мама! Месье Массон – инспектор полиции. Он расследует это ужасное убийство… операциониста, с которым Катрин была хорошо знакома…

Катрин резко поднимается, словно в знак протеста, затем вдруг передумывает и тяжело опускается на стул. Присутствие Массона ей заметно неприятно. Ее свекровь улыбается и жеманно протягивает ему руку ладонью вниз, явно подразумевая, что он почтительно ее поцелует. Массон так и поступает со столь же шутливой непринужденностью. Кристиан Салерн представляется в свою очередь. Все настороженно ждут, чтобы инспектор объяснил им причину своего неожиданного визита, но тут Жан Салерн громко произносит:

– Не окажете ли нам честь разделить с нами ужин?

Тишина за столом становится еще более напряженной, однако Массон не заставляет себя упрашивать – во-первых, потому что голоден, а сэндвичи ему уже осточертели, а во-вторых, потому что семейный ужин у Салернов может оказаться полезнее всех допросов вместе взятых. Массон решает, что поговорит с Тома чуть позже. Анриетта усаживает инспектора справа от Катрин. Мать хозяина дома говорит, что обязательно посадила бы почетного гостя рядом с собой, но сегодняшний вечер – особенный.

– Сегодня я стала на год старше, месье. Поэтому я и хочу, чтобы мои сыновья сидели рядом со мной. В моем возрасте каждый прожитый год приближает нас к разлуке…

– Мама, перестань! Сегодня мы не допустим никаких мрачных мыслей! – восклицает Кристиан Салерн.

– К тому же Катрин так старалась, – добавляет Жан. – Правда, Катрин?

– Еще бы! – злорадно заверяет его мать. – Такой сюрприз: у меня за столом – инспектор полиции! Уверена, что мои подруги позеленеют от зависти! Чем еще вы меня порадуете, милочка?

– Вообще-то, ужин готовила Анриетта, так что я знаю не больше вашего, – отвечает Катрин. Одной этой небрежно брошенной фразой она ставит в неловкое положение и мужа, и свекровь. Но голос ее звучит совершенно бесцветно. Неужели она все еще думает о своем любовнике?

– Видите ли, инспектор, моя невестка очень занята на работе. Правда, я ужинала здесь и вчера, как обычно по понедельникам. Но я ведь не виновата, что в этом году мой день рождения выпал на вторник!

– Дорогая мадам Салерн, я уверен, что ваша невестка всегда рада вашему присутствию.

Фраза звучит фальшиво в гнетущей тишине комнаты. Никто из присутствующих даже не пытается поддерживать разговор. Массон чувствует себя неловко и смотрит вслед за всеми в сторону двери, откуда должна появиться Анриетта с очередным блюдом. Наконец она входит – в черном суконном платье, небольшом кружевном переднике и с кружевной наколкой в волосах. Массон даже не предполагал, что в наши дни еще существуют горничные, одевающиеся, как в прошлом веке. Она напоминает ему кухарку из «Мэри Поппинс». В детстве он был влюблен в Мэри Поппинс. У нее, должно быть, тоже были великолепные груди! Как он завидовал тому молодому трубочисту! Массон не успевает вспомнить до конца песенку трубочиста, потому что в этот момент Анриетта вносит в столовую свое творение – лучшее на сегодняшний день: хек под майонезом. Рыбу торжественно водружают на стол под восторженные ахи и охи собравшихся. Анриетта искусно украсила блюдо желтыми розочками из густого майонеза и между каждой розочкой положила по дольке помидора. От этого немного попахивает прижимистостью, но в целом все выглядит очень «комильфо». Для контраста с темно-серой чешуей рыбы Анриетта сунула ей в рот пучок петрушки. Так вот, значит, каков знаменитый хек под майонезом, которого подают во всех богатых домах! Глаза его – белые, выпученные и желеобразные – странным образом напоминают глаза именинницы. Анриетта слегка разворачивает массивное овальное блюдо чистого серебра. Она стоит, горделивая, крепко сбитая и невозмутимая, слева от матери Жана, дожидаясь, пока та выберет себе кусочек. Затем переходит и встает слева от Катрин. Массону ужасно хочется попробовать один из маленьких хлебцев, лежащих возле него на специальной тарелочке. Но никто еще не приступал к еде, и он не знает – его хлебец тот, что слева или – справа?

– В нашем квартале замечательный рыбный магазин, – наконец произносит мадам Салерн. – Еще отец нынешнего владельца поставлял рыбу нашей семье. Но тогда покупки приносили прямо на дом… Теперь же они совсем обленились. Впрочем, так во всем: женщины требуют равноправия, молодежь – уважения к себе, служащие – более высокой зарплаты… Разумеется, я не имею в виду вас, моя дорогая Анриетта. Но создается такое впечатление, что все пустили на самотек.