Всё, что я вижу — его спину; силуэт на фоне белого, белого снега. Чёрное пальто обтягивает узкие плечи и свисает до колен. Он приближается к обрыву, когда я иду к нему. Если он окажется достаточно близко, может я смогу столкнуть его и наблюдать, как тот разобьётся на дне. Я смотрю в сторону, откуда он пришёл: в поисках автомобиля, другого человека, прорези в заборе, откуда он мог бы проскочить. Ничего. Мои ноги хотят остановиться, когда я в нескольких футах от него. Тяжело, наконец, увидеть своего захватчика. Я боюсь. Боюсь, что только сросшаяся кость в ноге треснет, пока я изо всех сил преодолеваю несколько ярдов по снегу. Делаю последний шаг и оказываюсь рядом с ним. Я не вижу. Мой капюшон обёрнут вокруг лица, поэтому я не вижу ничего ни слева, ни справа, если не поворачиваю голову. Снег падает в пропасть перед нами. Тяжёлые и плотные хлопья. Они падают быстро. Нож извлечён из кармана, лезвие направлено на тело слева от меня.

— Почему? — спрашиваю я.

Снег попадает в глаза, рот и нос, пока я не чувствую, что могу подавиться.

Но ответа нет, и я поворачиваюсь лицом к похитителю, готовая вонзить нож ему в горло.

Ей в горло.

Роняю нож и, спотыкаясь, пячусь назад. Я чуть не падаю, но она протягивает руку и ловит меня.

Я кричу и вырываюсь из её рук.

— Не трогай меня!

Моя нога. Боже, моя нога. Так больно.

— Не прикасайся ко мне, — произношу я ещё раз. На этот раз спокойнее.

Я начинаю плакать. Чувствую себя маленьким ребёнком, таким запутанным, таким потерянным. Мне надо сесть и обдумать всё это.

— Доктор, — говорю я. — Что это такое?

Сапфира Элгин отворачивается обратно к обрыву, который выглядит как большая чаша, которая наполняется мукой.

— Ты не помнишь? — её голос звучит разочарованно. Мой же звучит так, будто я не могу дышать. Я достаю ингалятор из кармана, глядя на её красные губы. Не помню, чтобы она была настолько высокой, но, возможно, я съежилась под весом всего этого.

— Почему вы это делаете, Сапфира? — меня сильно трясёт и у меня лёгкое головокружение.

Доктор Элгин качает головой.

— Я не могу сказать тебе то, что ты и так знаешь.

Я не понимаю её. Но, очевидно, она сошла с ума.

— Ты можешь спасти его. Отправить обратно к жене и ребёнку, — говорит она.

Я молчу. Не чувствую своих ног.

— Как?

— Только скажи. Это твой выбор. Но ты должна остаться.

Чувствую боль в груди. Сапфира видит взгляд на моём лице. Усмехается. Я припоминаю в ней дракона, её способность заглядывать в мою душу.

— Можешь ли ты это сделать? Тебе слишком больно расстаться с ним.

— Заткнись! Заткнись! — я закрываю свои уши руками.

Моя кожа сверхчувствительна. Я закипаю. Хочу напасть на неё, рыдать и кричать, и умереть, и всё сразу.

— Ты больна, — шепчу я. Поднимаю руку с ножом, но она не делает ни одного шага, чтобы остановить меня или отойти. Я опускаю руку. Спасти Айзека и умереть здесь.

— Да. Если это мой единственный выбор, да. Забери его. Он болен и у нас больше нет никаких лекарств. — Я хватаю её за руку. Мне нужно, чтобы она взяла его с собой. — Сейчас! Отвези его в больницу.

Откуда она взялась? Может быть, если я смогу пересилить её, то смогу добраться до её машины. Позвать помощь. Но, даже думая об этом, я знаю, что слишком слаба, и знаю, что она пришла не одна.

Женщина с интересом наблюдает за моей борьбой. Мне так холодно. У меня так много вопросов: ящик, моя мать... Почему? Почему? Почему? Но мне слишком холодно, чтобы говорить.

— Почему? — спрашиваю я снова.

Она смеётся. Её дыхание отталкивает снег подальше ото рта. Я наблюдаю, как хлопья летят горизонтально, а затем продолжают свой танец к земле.

— Сенна, — говорит она. — Ты влюблена в Айзека.

Я не знаю этого, пока слова не покидают её рот. Тогда я всё осознаю, и это похоже на удар под дых.

Я влюблена в Айзека.

Я влюблена в Айзека.

Я влюблена в Айзека.

Что случилось с Ником? Я стараюсь припомнить свои чувства к Нику. Чувства, которые заключили меня в тюрьму на десять лет, сделали из меня гниющий труп для отношений. Всё, что я делала в течение многих лет — наказывала себя за то, что оказалась не той, которая нужна ему. За разочарование мужчины, которого я любила больше всего. Но здесь, в мороз, с метелью, закручивающейся вокруг меня, и под взглядом водянистых глаз моей похитительницы, зондирующих моё лицо, я не могу вспомнить, когда в последний раз думала о Нике. Айзек получился от Ника. Но когда? Каким образом? Почему я не заметила, когда это произошло? Как может моё сердце переключить привязанность без моего ведома?

Доктор — нет, я не буду называть её доктором после того, что она сделала — Сапфира выглядит самодовольной.

Мне так холодно, я не могу думать ни о чём, кроме как о холоде. Даже не могу испытывать гнев.

Я опускаю руку на внешнюю сторону кармана, где лежит мой ингалятор. Не хочу использовать его снова.

— Забери его, — снова говорю я. — Пожалуйста. Он очень болен. Забери его сейчас.

Мой голос безумен. Ветер набирает обороты. Когда я поворачиваю голову, то больше не вижу дом. Я сделаю всё, что она говорит, лишь бы женщина спасла Айзека.

Она достаёт из кармана шприц и протягивает его мне.

— Иди, попрощаться с ним. Используй это.

Я беру шприц и киваю, хотя не думаю, что она видит меня из-за снега.

— А что, если я воткну его в вашу шею прямо сейчас?

Чувствую её ухмылку.

— Тогда мы все умрём. Готова ли ты к этому?

Нет. Я хочу, чтобы Айзек жил, потому что он этого заслуживает. Хотела бы я, чтобы Айзек мог сказать, что мне делать. Я была неправа по поводу Смотрителя Зоопарка. Не ожидала этого. Я создала профиль своего похитителя, но никогда не представляла лицо Сапфиры Элгин. Это меняет всё, из-за её близкого знакомства со мной у неё преимущество надо мной.

Я хватаю шприц. Не вижу дом, но знаю, в каком он направлении. Так что я иду. Иду, пока не натыкаюсь на брёвна. Тогда я держусь замёрзшими руками за брёвна и достигаю двери. Распахиваю её, валюсь на нижнюю ступеньку и вся дрожу. Здесь тепло, но не достаточно. Поднимаюсь по лестнице. Айзек в своей комнате, где я и оставила его. Добавляю полено к потухающему огню и заползаю к нему в постель. Он горит; его кожа извергает тепло, которого я так сильно жажду. Прижимаюсь губами к его виску. Там теперь много седого. Мы соответствуем друг другу.

— Эй, — произношу я. — Ты помнишь время, когда появлялся каждый день, чтобы заботиться о совершенно незнакомом человеке? Я никогда не благодарила тебя за это. На самом деле, я не собираюсь благодарить тебя и сейчас, потому что это не мой стиль. — Прижимаюсь ближе к нему, сжимая его щёку в своей руке. Волосы колют мою ладонь. — Я собираюсь сделать нечто, чтобы на этот раз позаботиться о тебе. Возвращайся к своему ребёнку. Я люблю тебя. — Наклоняюсь и целую его в губы, а затем встаю с кровати и поднимаюсь на чердак.

Я ничего не чувствую ...

Я ничего не чувствую ....

Я чувствую все.

Я долго смотрю на иглу, взвешивая шприц в своей ладони. Не знаю, что произойдёт, когда я это сделаю. Сапфира может мне лгать. Возможно, теперь у неё есть более зловещий план, когда Айзек вышел из игры. То, что в шприце, может убить меня или усыпить, и она оставит меня здесь умирать. Я была бы благодарна за это. Я могла бы дать отпор. Я могла бы подождать и вонзить иглу в её шею и самой попытать свои шансы со спасением Айзека. Но я не хочу рисковать его жизнью. Он понятия не имеет, что Сапфира несёт ответственность за наше пленение. Участие в его перевозке отсюда и предоставление ему помощи, подвергнет её риску быть обнаруженной. Я вонзаю иглу в вену на своей руке. Это больно. Потом поворачиваюсь спиной к постели, прижимаясь задней стороной коленей к матрасу, и развожу руки в стороны. «Так ощущается любовь», — думаю я. Это тяжело. Или, может быть, тяжела ответственность, которая приходит вместе с ней.

Я падаю назад. Впервые ощущаю свою мать в падении. Она выбрала своё спасение. Она не могла выдержать тяжесть любви, даже ради собственной плоти и крови. И в этом падении я чувствую её решение оставить меня. Это снова разбивает моё сердце. Первый человек, с которым вы соединены — ваша мать. Связь, состоящая из двух артерий и вены. Она поддерживает в вас жизнь, разделяя свою кровь, тепло и даже жизнь. Когда мы рождаемся, и врач разрезает эту связь, формируется новая. Эмоциональная связь.

Моя мама держала и кормила меня. Она мягко гладила мои волосы и рассказывала истории о феях, которые жили в яблонях. Пела мне песни, пекла для меня лимонные пироги с розовой глазурью. Целовала моё лицо, когда я плакала, и рисовала маленькие круги на моей коже кончиками пальцев. А потом она бросила меня. Ушла, будто ничего из этого не имело значения. Будто никогда не было связи с двумя артериями и веной. Будто наши сердца никогда не были связаны. Я была не нужной. Меня можно было бросить. Я была маленькой девочкой с разбитым сердцем. Айзек разрушил те чары, которые она наложила на меня. Он научил меня, что не все и не всегда меня бросают. Незнакомец, который боролся, чтобы я выжила.

Я кричу вслух. Переворачиваюсь на бок и натягиваю рубашку на лицо, прижимая материал к глазам, носу и рту. Я плачу, а моё сердце так красиво болит, что я не могу принять эти уродливые звуки, которые поднимаются из моего горла.

Я когда-то читала, что существует невидимая нить, которая соединяет тех, кому суждено встретиться, независимо от времени, места или обстоятельств. Нить может растягиваться или запутаться, но она никогда не оборвётся. В то время как наркотик усыпляет меня, я чувствую эту нить. Закрываю глаза, давясь собственной слюной и слезами, и почти чувствую, как она дёргается и тянется, пока та забирает Айзека.

«Пожалуйста, не дай ей оборваться», — молча, взываю я к нему. Мне нужно знать, что некоторые нити не могут оборваться. А затем наркотик поглощает меня.