Я не замечаю, когда Айзек исчезает из комнаты, чтобы приготовить нам еду. Замечаю это только тогда, когда он возвращается и протягивает мне тарелку супа. Я убираю её в сторону, намереваясь поесть, когда закончу работу, но доктор поднимает тарелку и снова протягивает к моим рукам.

— Ешь, — приказывает он мне. Я не осознаю, как голодна, пока неохотно не помещаю ложку в рот и не проглатываю солёный коричневый бульон. Откладываю ложку в сторону и пью прямо из тарелки, мои глаза всё ещё сканируют стопки, аккуратно сложенные вокруг. Моя нога болит, как и спина, но я не хочу останавливаться. Если я попрошу Айзека помочь мне пересесть, он поймёт, что мне не комфортно и заставит отдохнуть. Я потираю нижнюю часть спины, когда доктор не смотрит, и продолжаю дальше.

— Я знаю, что ты делаешь, — говорит он, и склоняется над грудой страниц.

Смотрю на него с удивлением.

— Что?

— Когда ты думаешь, что я не вижу, я вижу.

Я краснею, и моя рука автоматически тянется к больному месту в мышцах. Опускаю её в последнюю минуту и вместо этого сжимаю руку в кулак. Айзек ухмыляется и качает головой, возвращаясь к своей работе. Я рада, что он не давит на меня. Поднимаю другую страницу. Эта моя. История, которую я написала для Ника. Вместо того чтобы положить её в стопку, я читаю. Банальная истина. Это был мой вызов ему. Первая строка книги начиналась следующим образом:

«Каждый раз, когда ты хочешь вспомнить, что есть любовь, ты ищешь меня».

Эта строчка задела каждую женщину, которая когда-либо предлагала своё пульсирующее маленькое сердце человеку. Потому что у всех нас есть кто-то, кто напоминает нам о том, как жалит любовь. Эта безответная любовь, которая ускользает сквозь пальцы, как песок. Вторая строка книги немного обескураживает. Именно поэтому их глаза продолжали следовать за следами моих слов. Я сеяла крошки хлеба для катастрофы, которая должна была грянуть.

«Держись, нахрен, подальше от меня».

Я написала книгу только потому, что он написал свою для меня. Вполне справедливо. Большинство людей переписываются или разговаривают по телефону, или посылают письма по электронной почте. Мой любимый и я написали друг другу книги. Эй! Вот сто тысяч слов о том «Почему, чёрт возьми, мы разбежались?» В конце концов, это Ник сделал меня калекой, украл мою веру. И, вскоре после того, как я получила судебный приказ против Айзека, решила, что эту историю стоит рассказать.

Когда мы расстались, это был его выбор. Ник любил любить меня. Я была другой, и он ценил это. Думаю, что заставила его чувствовать себя творцом, потому что он не знал, что такое страдать, пока я не вошла в его жизнь. Но Ник меня не понял. Он пытался изменить меня. И это нас уничтожило. А потом Айзек прочитал мне эту книгу, сидя на краю моей больничной кровати, а моя грудь почивала где-то в контейнере медицинских отходов. Внезапно я услышала мысли Ника, видя себя такой, какой он увидел меня, и слышала, как он зовёт меня.

Ник Ниссли был совершенным. Совершенный снаружи, совершенный в недостатках, совершенный во всём, что говорил. Его жизнь была грациозной и его слова были изящно остры во всех смыслах, письменном и разговорном. Но он не подразумевал ни одно из них. И это было самым большим разочарованием. Ниссли был самозванцем, который пытался понять, каково это — жить. И он нашёл меня, когда я смотрела на озеро, и поймал. Потому что меня окутывала пелена тьмы, а Ник отчаянно хотел понять, на что это похоже. На некоторое время я была очарована. Тем, что кто-то, настолько одарённый, был заинтересован во мне. Я думала, что, будучи с ним, заражусь его талантом.

Я всегда ждала его дальнейших действий. Как он поведёт себя с официанткой, которая пролила целую тарелку тыквенного карри на его штаны (он снял их и доел свою еду в боксёрах); или что скажет поклоннице, которая выследила его и постучала в дверь, когда мы занимались сексом (он подписал ей книгу, наполовину высунувшись в дверь с взъерошенными волосами и простынёй, обёрнутой вокруг талии). Ниссли научил меня, как писать просто о жизни, и просто жить. Я даже не могу понять, как влюбилась в него. Возможно, всё произошло, когда он сказал, что у меня Испорченная Кровь. Возможно, несколько дней спустя, когда поняла, что это правда. Но, с того момента, как моё сердце приняло решение любить его, оно решило быстро, и решило за меня.

Видит Бог, я не хотела влюбляться. Это клише — мужчин и женщин, и их социальное обязательство — праздновать любовь. Фотографии бракосочетания вызывали у меня тошноту, особенно, когда были сделаны на железнодорожных путях. Я всегда представляла паровозик Томас, катящийся на них, его улыбающееся голубое лицо, покрытое капельками крови. Я не хотела желать подобных вещей. Любовь была достаточно хороша без трёхслойного, миндального, покрытого глазурью, свадебного торта и сверкающих кровавых алмазов, заключённых в белое золото. Просто любовь. И я любила Ника. Сильно.

А Ник любил свадебный торт. Он так мне и сказал. Ниссли также сказал, что хочет, чтобы у нас когда-нибудь был свой. В тот момент мой пульс замедлился, глаза потускнели, и вся моя жизнь промелькнула, как вспышки, перед глазами. Она была хороша потому, что была с Ником. Но я ненавидела её. Меня разозлило то, что он ожидал от меня такой жизни. Как нормальные люди.

— Не хочу выходить замуж, — ответила ему я, пытаясь контролировать свой голос. Обычно мы играли с ним в одну игру. Как только видели друг друга, мы давали физическое описание того, как выглядит другой. Это была игра писателей. Он всегда начинал одинаково: нос кнопкой, ясные глаза, полные губы, веснушки. Теперь Ник смотрел на меня так, будто никогда не видел раньше.

— Ну, и чего ты хочешь?

Мы сидели на коленях перед его журнальным столиком, потягивая тёплый сакэ, и пальцами ели ло мейн (Прим. ред.: лапша Ло Мэйн (кантонское произношение — Лоу мин, англ.: Lo Mein) — очень распространённое блюдо в Китае, вариантов приготовления у него множество, как и вариантов наполнителей, важны лишь пшеничная лапша, причем любого вида и формы, и общий принцип готовки).

— Я хочу есть с тобой, трахаться и смотреть на красивые вещи.

— Почему мы не можем делать всё после свадьбы? — спросил Ник. Он облизал каждый свой палец, а затем мои, и откинулся на спинку дивана.

— Потому что я слишком сильно уважаю любовь, чтобы выйти замуж.

— Это печально.

Я смотрела на него. Он шутит?

— Не думаю, что я печальная только потому, что не хочу тех же вещей, что и ты.

— Мы можем прийти к компромиссу. Как Персефона и Аид, — ответил он.

Я расхохоталась. Слишком много сакэ.

— Ты недостаточно мрачный, чтобы быть Аидом, и в отличие от Персефоны, у меня нет матери.

Я резко умолкла и начала потеть. Ник сразу склонил голову вправо. Я вытерла рот салфеткой и встала, взяла контейнеры с едой и отнесла их на кухню. Он последовал туда за мной. Я хотела побить его каблуками. Мать Ника всё ещё была замужем за его отцом. Тридцать пять лет. И по тому, что я видела, они были счастливы, не сложные годы. Ник был так уравновешен, что было смешно.

— Она умерла?

Он должен был спросить дважды.

— Для меня.

— Где она?

— Несёт где-то своё эгоистичное существование.

— Ага, — произнёс он. — Хочешь десерт?

Вот то, что мне нравилось в Нике. Он был заинтересован только в том, в чём были заинтересованы вы. И я не была заинтересована в своём прошлом. Ему нравилось, что я была мрачной, но Ниссли не знал почему. И не выяснял. Он, определённо, не понимал. Но, не смотря на все наши разногласия, Ник принял меня такой, какая я есть. И это то, что мне было нужно.

Пока Ниссли не изменился. Пока не сказал, что я эмоционально неприступна. Со мной нелегко, и он устал пытаться. Ник и его слова. Ник и его обещания бесконечной любви. Я верила всему, а затем он бросил меня. Любовь приходит медленно, но, Боже, как же быстро она уходит. Мужчина был красив, и вот он уже ужасен. Я почитала его, и вот я уже ненавидела его.

Доктор Сапфира Элгин пыталась научить меня контролировать свой гнев. Она хотела, чтобы я научилась определять его источник, чтобы могла рационализировать свои чувства. Успокаивать себя уговорами. Я никогда не смогу точно определить источник. Он носится по моему телу без точки происхождения.

Я пренебрегала им. Всегда. Но теперь стараюсь точно его определить. Я злюсь, потому что...

Айзек — прикосновение, и он звук. Запах и зрение. Я пыталась дать ему одно из чувств, как делала со всеми остальными, но он оказался всеми ими. Айзек оказывал влияние на мои чувства, и именно поэтому я сбежала от него. Я боялась яркости чувств, боялась привыкнуть к цвету, звуку и запаху, и что они будут отобраны у меня. Я была само исполняющимся пророчеством; уничтожая, прежде чем могла быть уничтожена сама. Писала о таких женщинах, не понимая, что сама была одной из них. В течение многих лет верила, что Ник оставил меня потому, что я подвела его. Я не могла быть той, которая нужна ему, потому что была пустой и поверхностной. Вот на что он намекал.

Почему ты не можешь любить свадебный торт, Бренна?

Почему я не могу прогнать твою тьму прочь?

Почему ты не можешь быть той, кто мне нужна?

Но я не подводила Ника. Он подвёл меня. Любовь не гнётся, она остаётся и храбро противостоит ерунде. Как противостоял Айзек. И я зла на Айзека, потому что он такой. И я такая. Это нерационально.

Это символично, как картины, висевшие по всему дому — картины полых воробьёв и носителей смерти. Я смотрю на стопки бумаг, в то время как Айзек делает нам чай. Слышу звон ложки. Слышу, как она стучит по керамической чашке. Бормочу что-то книгам, разложенным вокруг меня, мои губы шевелятся в заклинании. Мы хоть и рассортировали их, но без номеров на страницах, они всё еще в хаосе. Как можно сложить по порядку книгу, которую вы никогда не читали? Или, может быть, в этом суть проекта. Может быть, я должна привнести свой собственный индивидуальный порядок в две книги, которые никогда не читала. В любом случае, я говорю им разобраться самим и поговорить со мной. Голоса были и всегда будут слишком пугающими, чтобы говорить так же громко, как и книги. Вот почему авторы пишут, чтобы передать что-то громкое чернилами. Чтобы выпустить мысли; чтобы тихие, безгласные чувства были услышаны. В этих страницах находятся мысли о том, что Смотритель Зоопарка хочет, чтобы я услышала. Не знаю почему, и мне всё равно, но мне нужно выбраться отсюда. Нужно вытащить отсюда Айзека.