Нет, я не видела его лица.

Нет, у него не было татуировок или шрамов.

Нет, он мне ничего не сказал...

Правда заключалась в том, что, в действительности, он говорил со мной. Или, возможно, просто говорил. С Богом, с воздухом, с самим собой, или, возможно, с кем-то, кто отказался от него. Я до сих пор слышу его голос. Когда сплю, слышу, как он шепчет мне на ухо, и я с криком просыпаюсь. С того момента как он начал и до того момента, когда закончил, он повторял одно и тоже снова и снова:

Розовый Зиппо 

Розовый Зиппо 

Розовый Зиппо 

Розовый Зиппо

Это упущение. Может быть, из-за этого его не нашли. Может быть, ещё одна женщина была изнасилована, потому что я могла сделать нечто большее. Но в тот момент, когда вас разрушают, ваша душа темнеет без всякой на то причины, кроме чьей-то садистской жестокости, и вы думаете только о своём выживании.

Я не знала, как жить со своим выживанием, и не знала, как убить себя. Вместо этого я планировала, что сделаю с ним. В то время как Айзек кормил меня и вытягивал из снов, которые заставляли меня трястись и кричать, я разрывала своего насильника на куски, бросая их в озеро Вашингтон. Поливала бензином и сжигала живьём. Срезала с него кожу, как Лисбет Саландер (Прим. ред.: (шведск. Lisbeth Salander, прозвище — Оса) — вымышленный персонаж, девушка-хакер, несправедливо признанная властями недееспособной. Главная героиня серии книг шведского писателя Стига Ларссона «Миллениум» вместе с Микаэлем Блумквистом. На спине имеет татуировку, изображающую дракона) сделала с Нильсом Бьюрман (Прим.ред.: Бьюрман являлся опекуном Лисбет после того, как у её прежнего наставника случился инфаркт. Осуществлял жесткую форму контроля, при которой Лисбет лишилась права самостоятельно распоряжаться своими деньгами и принимать решения по разным вопросам. Однако он поплатился за это). Я брала реванш, который никогда не получила бы в жизни из плоти и крови.

Но этого было не достаточно. Никогда не бывает достаточно. Так что я обратила месть за то, что случилось, на себя. Чувствовала себя бесполезной. Не хотела, чтобы рядом со мной был кто-то стоящий. Айзек и был таким человеком. Поэтому я избавилась и от него. Но здесь мы были заперты и обезоружены. Голодающие. Человек, который напевал «Розовый Зиппо» мог быть сталкером, но был никем, по сравнению со Смотрителем Зоопарка. Тот, может, выслеживал тело женщины, но этот зверь преследовал мой разум.

Что-то упирается в мой гипс. Айзек щёлкает выключатель, который зажигает лампочки над входной дверью. Так давно свет, а не тьма, был моим компаньоном, что глазам требуется минута, чтобы привыкнуть. Действительно, Смотритель Зоопарка оставил мне что-то: ящик прямоугольной формы, высота которого достигает колен. Ящик чисто белый, блестящий и гладкий, как инкрустация раковины устрицы. На крышке красные слова, буквы выглядят так, будто кто-то обмакнул палец в кровь, прежде чем их написал.

«Для И.К. »

Моя реакция больше внутренняя. Вся моя суть корчится так, как будто я открытая рана, и кто-то высыпал на меня соль, как на одну из тех улиток, которую ребёнок по соседству использовал для своих пыток. Я, спотыкаясь, иду вперёд и наклоняюсь к коробке. Пожалуйста, Боже, пожалуйста, пусть это будет не кровь.

Не кровь.

Не кровь.

Моя рука дрожит, когда опускается вниз, чтобы коснуться слов. Я тянусь к букве «И», рассекая её пополам. Она высохла, но кусочки прилипают к кончику пальца. Я кладу палец в рот, красные крошки соприкасаются с языком. Всё это время Айзек стоит, как статуя, у меня за спиной. Затем я наклоняюсь, позволяя костылю упасть, начинаю стонать от горя и чувствую руки Айзека вокруг своей талии. Он тянет меня обратно в дом и пинком захлопывает дверь.

— Не-е-е-е-ет! Это кровь, Айзек. Это кровь. Отпусти меня!

Он держит меня сзади, пока я вырываюсь, пытаясь от него уйти.

— Шшшш, — шепчет он мне в ухо. — Ты можешь повредить ногу. Сядь на диван, Сенна. Я принесу его тебе.

Я прекращаю вырываться. Не плачу, но почему-то из моего носа течёт. Я поднимаю руку и вытираю его, пока Айзек уносит меня в гостиную и опускает вниз. Диван едва ли можно назвать диваном. Мы разобрали его на части, чтобы сжечь, когда обнаружили, что под обивкой была деревянная рама. Подушки вспороты, они проваливаются подо мной. Задняя часть дивана отсутствует, некуда опереть спину. Я сижу прямо, а нога торчит передо мной. Моя тревога усиливается с каждой секундой от того, что Айзека нет. Мой слух следует за ним к двери, где его дыхание прерывается, пока мужчина поднимает ящик. Он тяжёлый. Дверь снова закрывается. Когда Айзек идёт обратно в комнату, то несёт его как тело: руки вытянуты и обхватывают ящик по сторонам. Здесь нет журнального столика, чтобы поставить ящик на него, он также разломан на доски, поэтому доктор ставит его на пол у моих ног, и делает шаг назад.

— Что значит «И.К.», Сенна?

 Я смотрю на кровь, часть «И» смазана моим пальцем.

— Это я, — отвечаю ему.

Он вытягивает шею и наши взгляды, кажется, пересекаются. Правда. Я должна рассказать ему часть правды. Хоть какую-нибудь...

— Испорченная Кровь. Я — Испорченная Кровь. — У меня пересыхает во рту. Мне необходим галлон снега, чтобы очистить его.

Глаза Айзека сверкают. Он вспоминает.

— Посвящение в его книге.

Мы до сих пор смотрим друг другу в глаза, поэтому мне не нужно кивать.

— Мог ли он..?

— Я уже ничего не знаю.

— Что это значит? — спрашивает Айзек. Я опускаю глаза на надпись кровью. «Для И.К.»

— Что внутри? — спрашиваю его.

— Я открою его, когда ты скажешь мне, почему Смотритель Зоопарка адресовал этот ящик Испорченной Крови.

Ящик просто вне моей досягаемости. Для того, чтобы добраться до него, мне придётся использовать что-то, чтобы приподняться. Так как у дивана больше нет спинки, мне нечего использовать как рычаг. Сейчас Айзек, как я понимаю, использует это как очень важный стратегический ход. Я перевожу дыхание, оно прерывистое из-за рыдания, которое не касается моих губ. Моя грудь сжимается в конвульсиях, когда я открываю рот, чтобы заговорить. Не хочу рассказывать ему, но я должна.

— Это чёрная нить на задней части креветок. Ник называл их Испорченной Кровью. Нужно удалить её, чтобы очистить креветки... — Мой голос монотонный.

— Почему он так называл тебя?

Когда Айзек и я задаём друг другу вопросы, мне это напоминает теннисный матч. После того, как вы отбили подачу, то знаете, что шарик вернётся, просто не знаете направление.

— Разве это не очевидно?

Айзек смотрит на меня. Одна секунда, две секунды, три секунды...

— Нет.

— Не понимаю тебя, — произношу я.

— Ты не понимаешь себя, — выдаёт он.

Мы возобновляем наши гляделки. Мой взгляд вопиющий, но его более откровенный. Через минуту он подходит к ящику и открывает его. Я стараюсь не наклоняться вперёд. Стараюсь не задерживать дыхание, но здесь белый ящик с надписью «Для И.К.», выведенной кровью на крышке. Я трепещу от желания узнать, что находится внутри.

Айзек наклоняется. Я слышу нежный шелест бумаги. Когда его рука показывается из ящика, он держит страницу, которая выглядит так, как будто была вырвана из книги. Углы уже впитали кровь.

«Для И.К.»

Пропитанные кровью страницы для И.К.

Кто знал, что Ник называл меня так, кроме самого Ника?

Айзек начинает читать:

— Наказание за её мир было на нём, и он дал ей отдохнуть.

Я протягиваю руку. Хочу увидеть страницу и узнать, кто это написал. Это не Ник. Я знаю его стиль. И не я. Беру окровавленную страницу, стараясь держать пальцы подальше от красных пятен. Я вновь читаю то, что Айзек прочитал вслух. Страница пронумерована 212. Нет названия или имени автора. Я читаю её до конца, но у меня складывается ощущение, что это те слова, которые я должна была увидеть в первую очередь. Айзек вручает мне ещё одну страницу, на этот раз с пятном крови размером с мой кулак, которое расцветает посреди страницы, как цветок. Шрифт отличается, как и размер страницы. Я провожу ею между пальцами. Мне знакомо это чувство — это книга Ника.

«Запутавшаяся».

Айзек толкает ящик ближе к месту, где я сижу, поэтому я в состоянии дотянуться. Все страницы вырваны из переплёта и сложены в четыре ряда. Поднимаю другую страницу. Стиль совпадает с первой книгой, лирический со старомодным чувством к прозе. Есть что-то странное в форме написания, и я знаю, и должна помнить об этом, но не могу. Начинаю вынимать страницы в случайном порядке. Отделяю страницы книги Ника от новой. Я работаю быстро, мои пальцы вынимают и укладывают, вынимают и укладывают. Айзек наблюдает за мной с того места где стоит, прислонившись к стене, руки скрещены, губы поджаты. Знаю, что под его губами скрываются два передних зуба, которые слегка перекрывают друг друга. Не знаю, почему эта мысль прокрадывается ко мне именно сейчас, но, пока я сортирую страницы, то думаю о двух передних зубах Айзека.

Я примерно на середине стопки, когда понимаю, что есть и третья книга. Она моя. Мои пальцы замирают на ярко-белой странице — белая, потому что я сказала издателю, если они издадут книгу на кремовой, я буду судиться с ними за нарушение условий контракта. Три книги. Одна написана для И.К., одна написана для Ника... а третья..? Мои глаза обращаются к неизвестной куче. Кому принадлежит эта книга? И что Смотритель Зоопарка пытается мне сказать? Айзек отталкивается от стены и шагает по направлению к куче, которая принадлежит Нику.

— Мы должны дочитать эту, — говорит он. Моё лицо бледнеет, и я чувствую покалывание в плечах, когда они напрягаются.