Я моргаю от внезапной перемены освещённости. Моя рука с ножом ударяет воздух. Передо мной никого нет, никакого врага, но есть кровать. На ней мужчина. Его руки и ноги привязаны к четырём столбам белыми лоскутами. Он с завязанными глазами и кляпом во рту, из той же белой ткани. Я в шоке наблюдаю, как его голова дёргается из стороны в сторону. Мышцы мужских рук туго натянуты, так что я могу видеть очертания каждого мускула, от начала и до конца. Спешу вперёд, чтобы помочь ему, но останавливаюсь. Я до сих пор могу быть в опасности. Это может быть ловушкой. Он может быть ловушкой.

Иду осторожно, всматриваясь в углы комнаты, как будто кто-то может выйти из деревянных стен. Резко оборачиваюсь к двери, в которую вошла, чтобы убедиться, что никто не крадётся за мной. Я продолжаю оглядываться, пока не добираюсь до кровати. Моё сердце колотится до боли. Я вращаю запястьем руки, которая сжимает нож. Рядом с кроватью находится дверь. Я открываю её пинком, и мужчина замирает, его лицо повёрнуто ко мне, его дыхание становится тяжёлым. У него тёмные волосы... на лице довольно много щетины. В ванной комнате пусто, занавеска отодвинута, как будто мой похититель старался — в последнюю минуту — успокоить меня, что его там нет. Я выхожу из ванной. Мужчина больше не борется. Повернувшись спиной к стене, я тянусь к нему и дёргаю с его глаз повязку и кляп. Наполовину опираюсь на него, когда мы видим друг друга впервые. Я вижу его шок. Он видит мой. Мужчина быстро моргает, как будто пытается прояснить взгляд. Я роняю нож.

— О, господи. — Я произношу второй раз. Не хочу, чтобы это стало моей привычкой. Я не верю в Бога.

— О, господи, — говорю я снова. Медленно опускаюсь на колени, не отводя глаз от него и двери, пока не поднимаю своё оружие. Я пячусь назад. Мне нужно какое-то расстояние между нами. Я продвигаюсь к двери, но потом понимаю, что могу попасть в засаду сзади. Я разворачиваюсь и выпячиваю свой нож. Позади меня ничего нет. Снова разворачиваюсь, направляю свой нож на мужчину в постели. Этого не может быть. Это безумие. Я схожу с ума. Прижимаюсь спиной к ближайшей стене. Это единственный способ почувствовать относительную безопасность, так я могу видеть комнату и не чувствовать, будто кто-то подкрадывается сзади.

— Сенна? — слышу своё имя. Я смотрю на него. В любую минуту я ожидаю, что очнусь от этого кошмара. Буду в своей постели, под своим белым одеялом, в своей пижаме.

— Сенна, — задыхаясь, произносит он. — Освободи меня... пожалуйста...

Я колеблюсь.

— Сенна, — говорит он снова. — Я не собираюсь делать тебе больно. Это я.

Мужчина опускает голову на подушку и закрывает глаза, мучаясь от нестерпимой боли.

Крепко держу нож и разрезаю белую ткань, которой связаны его руки. Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы видеть. Задеваю его кожу кончиком ножа. Он вздрагивает, но не подаёт ни звука. Я зачарованно наблюдаю, как его кровь скапливается, прежде чем начинает стекать по руке.

— Мне очень жаль, — произношу я. — Мои руки дрожат. Я не могу…

— Всё в порядке, Сенна. Не торопись.

«Забавно», — думаю я. — «Он тот, кто связан, и успокаивает меня».

Я проделываю то же самое с другой рукой, и мужчина берёт у меня нож, освобождая ноги. Начинаю паниковать. Я не должна была отдавать ему свой нож. Он может быть... он может быть одним из...

В этом нет смысла.

Освободившись, мужчина спрыгивает с кровати и массирует свои запястья. Я делаю шаг назад... к двери. Единственное, во что он одет — это пара тонких пижамных штанов. Думаю, кто-то одел его в них, как и меня.

И тогда я произношу его имя в уме: «Айзек Астерхольдер».

Когда он смотрит на меня, его глаза сужаются.

— Есть ли здесь кто-то ещё? Ты видела…

— Нет, — прерываю я его. — Не думаю, что здесь кто-то есть.

Айзек сразу же направляется к двери. Я вздрагиваю, когда он проходит мимо меня. Хочу назад свой нож. Задерживаюсь в дверях, не уверенная, чему доверять. Всё же я иду за ним. Он обыскивает комнаты, пока я бережно удерживаю своё запястье. Если кто-то и нападёт на нас, то будет нашей первой целью. Мне нужно что-то острое, чтобы я могла бы держать в руке. Мы спускаемся по лестнице, и Айзек пытается открыть входную дверь, сильно дёргает, и когда она не открывается, ударяет кулаком по дереву и ругается. Я вижу, что его взгляд останавливается на клавиатуре, но он не касается её. Клавиатура внутри дома. Тот, кто закрыл нас здесь, оставил нам возможность выйти.

После того, как Айзек тщательно обыскал оба этажа, он ищет что-нибудь, чем можно было бы разбить окно.

— Мы могли бы поднять скамейки, — предлагаю я, указывая на деревянный стол в кухне.

Айзек потирает виски.

— Хорошо, — отвечает он. Но когда мы пытаемся поднять его, то обнаруживаем гладкие, бронзовые болты, крепящие стол к полу. Он проверяет остальную мебель. То же самое. Всё, что достаточно тяжёлое, чтобы разбить окно, крепится к полу.

— Мы должны выйти, — настаиваю я. — Может, есть какие-то инструменты, чтобы отвинтить эти болты. Мы можем найти помощь, прежде чем тот, кто привёз нас сюда, вернётся. Недалеко отсюда должно быть что-нибудь, куда мы сможем пойти...

Неожиданно рассердившись, он поворачивается ко мне.

— Сенна, неужели ты думаешь, что кто-то пойдёт на все неприятности и трудности связанные с тем, чтобы похитить нас и запереть в доме, а затем даст нам легко уйти?

Я открываю и закрываю рот. Похищены. Мы были похищены.

— Не знаю, — отвечаю я. — Но мы должны хотя бы попытаться!

Айзек открывает и закрывает ящики, роясь в них. Он распахивает холодильник, и его лицо заметно бледнеет.

— Что? Что там? — я бегу вперёд,  чтобы узнать, что он там увидел. Холодильник большой, промышленный. Каждая полка заполнена до последнего дюйма, чтобы сэкономить место. То же самое в морозильной камере: мясо, овощи, мороженое, банки замороженного сока. У меня от всего кружится голова. Здесь достаточно пищи, чтобы прокормиться в течение нескольких месяцев. Хватаю большую банку консервированных томатов и бросаю её в окно так сильно, как могу. Я бросаю её левой рукой, но страх придаёт ей впечатляющую скорость. Она глухо ударяет об окно и падает на подоконник, прокатываясь назад на пол. Мы смотрим на неё, помятую с одной стороны, в течение нескольких минут, прежде чем Айзек наклоняется, чтобы её поднять. Он пытается сам, тянет руку назад, как питчер (Прим. ред.: подающий в бейсболе — это игрок, который бросает мяч с питчерской горки к дому, где его ловит кетчер и пытается отбить бьющий), и со всей силы выпускает банку из руки. На этот раз стук громче, но результат тот же. Я бегу обратно к входной двери и бросаюсь на ручку. Я кричу, стучу кулаками по дереву, не обращая внимания на жгучую боль в руке. Мне необходимо чувствовать боль, я хочу её. Колочу так с минуту, пока не чувствую на себе руки Айзека. Он оттаскивает меня.

— Сенна! Сенна! — трясёт меня Айзек. Я смотрю на него, моё дыхание учащается. Он, наверно, увидел что-то в моих глазах, потому что обнимает. Я дрожу напротив его тепла, пока Айзек не отстраняется от меня.

— Дай мне взглянуть на запястье, — произносит он мягко. Я протягиваю руку, вздрагивая, когда Айзек осторожно тычет в запястье холодными пальцами. Мужчина кивает в знак одобрения моей импровизированной повязке. — Это растяжение, — говорит он. — Ты так проснулась?

Я качаю головой.

— Я упала... наверху.

— Где ты очнулась?

Рассказываю ему про комнату вверх по лестнице и о том, как я нашла ключ.

— Думаю, меня накачали наркотиками.

Он кивает.

— Да, нас обоих. Давай взглянем на эту комнату. Кроме того, если здесь есть электричество, то должно быть отопление. Нам нужно найти термостат.

Мы начинаем подниматься по лестнице.

Я смотрю на лицо Айзека. Его тёмные глаза выглядят мутными, как будто он отходит от дозы, учитывая то, что он никогда не принимал наркотики. Даже анальгетики. Я так много знаю о нём. Это то, что шокирует меня больше всего. Почему я здесь? Почему я здесь с ним?

Айзек поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Как будто действительно видит меня впервые. Замечаю, как поднимается и опускается его грудь, будто он борется за дыхание. Так же было и со мной пятнадцать минут назад. Его глаза исследуют моё лицо, прежде чем он говорит:

— Что ты помнишь?

Качаю головой.

— Я ужинала в Сиэтле. Закончила около десяти. Остановилась на заправке по пути домой. Вот и всё. А ты?

Он опускает взгляд, хмуря брови.

— Я был в больнице, только закончил смену. Солнце вставало. Помню, как остановился, чтобы посмотреть на него. И после ничего.

— Это не имеет смысла. Зачем кому-то привозить нас обоих сюда?

Я думаю о зажигалках, и ключе, и карусели в комнате, а затем выкидываю эти мысли из головы. Совпадение. И тут же смеюсь про себя.

— Я не знаю, — отвечает Айзек. Не думаю, что когда-либо слышала, как он говорит такое. Думаю обо всём том времени в своей жизни, когда я рассчитывала на его ответы — требовала ответы — и они у него всегда были.

Но это было тогда...

Он проводит рукой по щетине, и я замечаю глубокие фиолетовые синяки на запястьях, где ткань врезалась в кожу. Как долго он был связан? Как долго я была без сознания?

— Мы должны включить отопление, — говорит Айзек.

— Я зажгла огонь... в комнате вверх по лестнице.

Мы ищем термостат. Я заметила, как побелели костяшки его пальцев вокруг ножа. Мы находим его за дверью комнаты с каруселью. Он настраивает его на тепло.

— Если есть электричество, мы должны быть рядом с каким-нибудь селением, — говорю я с надеждой. Он качает головой.

— Не обязательно. Это может быть генератор. И всё может быть ненадолго.

Я киваю, но не верю ему.