Он был здесь. Зачем?

Я подошла к середине проезжей части и зачерпнула снег, сжимая его в ладони и осматриваясь вокруг. И вот тогда я кое-что заметила. Лобовое стекло моей машины было очищено от снега. Машины, которую я никогда не ставила в гараж, хотя сейчас стоило бы. Что-то было под щёткой стеклоочистителя. Я несла горсть снега до машины и остановилась лишь тогда, когда оказалась у двери со стороны водителя. Любой желающий мог проехать мимо моего дома и увидеть полураздетую женщину со снежком в руке, рассматривающую заснеженный «Вольво». Под дворником был коричневый конверт. Я выпустила из ладони снежок, и он приземлился жёстким комком мне на ногу. Конверт был тонкий, завёрнутый в продуктовый бумажный мешок. Я повертела его в руках. Он написал что-то на нём синим шрифтом. Буквы разбежались по бумаге неряшливыми беззаботными линиями. Каракули врача, которые вы можете встретить на медицинской карте или рецепте. Я прищурилась, рассеянно слизывая капли снега с руки.

«Слова». Вот что он написал.

Я несла конверт внутрь, вертя его в руке. На одной стороне картона была прорезь. Я сунула палец внутрь и вытащила диск. Он был чёрный. Обычный диск, на который Айзек что-то записал.

Заинтересовавшись, я вставила диск в стерео систему и нажала на «плэй» большим пальцем ноги, а сама растянулась на полу.

Музыка. Я закрыл глаза.

Тяжёлые ударники, слова женщины... её голос беспокоил меня. Эмоциональный, с каждым словом переходящий от тёплого воркования к более жёсткому тембру. Мне это не понравилось. Слишком неустойчивый, непредсказуемый голос. Биполярный, я бы сказала. Я встала, чтобы выключить его. Если это была попытка Айзека приобщить меня к своей музыке, ему стоило попробовать что-то менее...

Слова. Они вдруг захватили меня и удерживали, качали в воздухе; я могла пинаться и извиваться, но была не в состоянии спрятаться от них. Я слушала, глядя на огонь, а затем слушала с закрытыми глазами. Когда диск закончился, я включила его и снова слушала то, что он пытался донести.

Вытащив диск из проигрывателя, я засунула его обратно в конверт. Мои руки дрожали. Я пошла на кухню и затолкала его вглубь своего ящика, отведённого для всякой ерунды, под каталог «Нюман Маркус» (Прим. ред.: американский элитный универмаг, в котором представлены бренды премиум-класса) и кучи квитанций, перевязанных резинкой. Я была взволнована. Мои руки не могли прекратить двигаться: я пропускала сквозь пальцы пряди волос, залезала в карманы, теребила нижнюю губу. Мне нужно очиститься, для чего я отправилась к себе в кабинет, чтобы впитать бесцветное одиночество. Я лежала на полу и смотрела в потолок. Обычно белый очищал меня и успокаивал, но сегодня слова песни нашли меня. «Я напишу!» — подумала я, встала и двинулась к своему столу. Но, даже когда пустой документ Word предстал передо мной — чистый и белый, я не смогла выплеснуть на него какие-либо мысли. Я сидела за столом и смотрела на курсор. Он казался нетерпеливым, моргая и ожидая, когда я найду слова. Единственные слова, что я слышала, были слова из песни, которую Айзек Астерхольдер оставил на лобовом стекле. Они вторглись в моё белое пространство мышления, пока я не захлопнула свой компьютер и не спустилась вниз по лестнице к ящику. Выкопала картонный конверт оттуда, куда его затолкала, и выбросила в мусорную корзину.

Мне необходимо отвлечься. Осмотревшись кругом, первое, что я увидела — холодильник. Сделала бутерброд с хлебом и холодными закусками, которыми Айзек продолжал заполнять мой отдел для овощей, и съела его, сидя по-турецки на кухонном столе. Вместе со всей его ерундой в стиле «спасти землю с помощью гибридов и переработки» он был фанатиком газировки. В моём холодильнике были пять видов пожирающих желудок и кишащих сахаром содовых. Я схватила красную банку и забралась на стол. Выпила её всю, наблюдая, как падает снег. Затем я выкопала диск из мусора. И слушала его десять раз... двадцать? Я потеряла счёт.

Когда Айзек вошёл через дверь, где-то после восьми, я сидела, завернувшись в одеяло перед огнем, обхватив руками колени. Мои босые ноги пританцовывали в такт музыке. Он остановился как вкопанный и смотрел на меня. Я не хотела смотреть на него, поэтому просто продолжала пялиться на огонь. Доктор прошёл на кухню. Я слышала, как мужчина убирал остатки беспорядка от приготовления бутерброда. Через некоторое время он вернулся с двумя чашками и передал мне одну. Кофе.

— Ты ела сегодня. — Он сел на пол и прислонился спиной к дивану. Айзек мог бы сесть на диван, но сел на пол со мной. Со мной.

Я пожала плечами.

— Да.

Айзек продолжал смотреть на меня, и я съёжилась под пристальным взглядом его серебристых глаз. Затем до меня дошло, что он сказал. Я не готовила себе с тех пор, как всё случилось. Я бы умерла с голоду, если бы не Айзек. Приготовление бутерброда – первый раз, когда я приняла меры, чтобы выжить. Значение слова казалось как тёмным, так и светлым.

Мы сидели в тишине и пили наш кофе, прислушиваясь к словам, которые он мне оставил.

— Кто это? — мягко спросила я. Смиренно. — Кто поёт?

— Её зовут Флоренс Уэлч (Прим. ред.:  английская исполнительница, неизменная солистка группы «Florence and the Machine»).

— А название песни? — я украдкой взглянула на его лицо. Он слегка кивнул, поощряя меня продолжить расспросы.

— «Landscape».

На языке у меня вертелась целая тысяча слов, но я крепко держала их в горле. Я не очень хороша в разговорах. Но хороша в письменной форме. Я играла с углом одеяла. Просто спроси его, откуда он узнал.

Я зажмурилась. Это было так трудно. Айзек взял мою кружку и встал, чтобы отнести на кухню. Он был почти там, когда я крикнула:

— Айзек?

Он посмотрел на меня через плечо, его брови взметнулись вверх.

— Спасибо... за кофе.

Он сжал губы и кивнул. Мы оба знали, что это не то, что я собиралась сказать. Я положила голову между коленями и слушала «Landscape».

— Простите. Что Вы сказали?