И следующей.

И следующей.

И следующей.

Кошмары мне больше не снились, но вовсе не из-за отсутствия ужаса. Я боялась спать, поэтому и не спала. Все ночи я просиживала в кабинете, пила кофе и размышляла о его красном велосипеде. Единственным цветным пятном в комнате был красный велосипеда Айзека. Тридцать первого января позвонил отец. Я была на кухне, когда телефон завибрировал на столе. В доме не было стационарного телефона, только мобильный. Я, не глядя на экран, ответила.

— Привет, Сенна. — У отца всегда был особенный голос, гнусавость с акцентом, от которого он пытался избавиться. Мой отец родился в Уэльсе и переехал в Америку, когда ему было двадцать, но европейский менталитет и акцент никуда не делись, к тому же, папа одевался как ковбой. Это самая печальная картина, которую я когда-либо видела.

— Как прошло Рождество?

Я сразу почувствовала холод.

— Хорошо. Как твоё?

Он начал подробный поминутный отчёт о том, как провёл Рождество. В целом я была благодарна, что мне не надо говорить. Отец завершил свой монолог, рассказывая о продвижении по службе, что говорил каждый раз, когда мы разговаривали.

— Я думаю приехать повидаться с тобой, Сенна. В ближайшее время. Билл сказал, что в этом году я могу взять дополнительный отпуск на неделю, потому что работаю в компании двадцать лет.

Я жила в Вашингтоне восемь лет, и он никогда не приезжал ко мне в гости, ни разу.

— Было бы здорово. Слушай, пап, ко мне должны прийти друзья. Я должна идти.

Мы попрощались, и я повесила трубку, прислонившись лбом к стене. Это всё, что я услышала от него до конца апреля, когда он позвонит снова.

Телефон зазвонил во второй раз. Я уже было решила не отвечать, но код номера был из Вашингтона.

— Сенна Ричардс, это офис доктора Альберта Монро.

Я ломала голову, пытаясь вспомнить врача и его специальность, а затем, во второй раз за день, моя кровь застыла в жилах.

— Пришли результаты вашей маммографии. Доктор Монро хочет, чтобы вы заехали в клинику.

Следующим утром, когда я вышла из дома и шла к машине, «Тойота гибрид» Айзека въехала на мою подъездную дорожку в форме подковы. Я остановилась, чтобы посмотреть, как он выходит из машины и надевает свою куртку. Он делал это небрежно, его изящные движения прекрасно смотрелись со стороны. Раньше Айзек никогда не приезжал так рано. Поэтому я задалась вопросом, что он делал, когда не работал по утрам. Доктор направился ко мне и остановился ровно в двух шагах. На нём был светло-голубой свитер из овечьей шерсти, рукава которого были закатаны до локтей. Я была потрясена, заметив виднеющиеся чернила татуировки. Разве врачи делают себе татуировки?

— У меня запись к врачу, — сообщила я, обходя его.

— Я врач.

Я была рада, что стою к нему спиной, пока улыбалась.

— Да, знаю. В штате Вашингтон есть и другие.

Айзек откинул голову назад, будто его удивило, что жертва, для которой он готовил еду, на самом деле стойкая особа, которой чужда экспрессия.

Я открыла водительскую дверь своего «Вольво», но он протянул руку к ключам.

— Я отвезу тебя.

Я опустила глаза на его руку и попыталась ещё раз рассмотреть татуировки.

На его коже вытатуированы какие-то слова, я видела лишь край тату. Я скользнула взглядом по рукаву рубашки Айзека и перевела его к шее. Я не хотела смотреть в глаза доктора, когда передавала ключи. Врач, который любил слова. Представьте себе.

Мне стало любопытно. Что мог мужчина, который всю ночь держал в своих объятьях кричавшую женщину, написать на своём теле? Я села на пассажирское сиденье, и сказала Айзеку куда ехать. Радио в моей машине настроено на станцию классической музыки. Он сделал громче, чтобы услышать, что играло, а затем уменьшил звук.

— Ты всегда слушаешь только музыку без слов?

— Да. Поверни здесь налево.

Он свернул за угол и окинул меня любопытным взглядом.

— Почему?

— Чем проще, тем лучше. — Я откашлялась и уставилась прямо перед собой. Мои слова прозвучали так тупо. Я чувствовала, что он смотрел на меня так, словно разрезал, как одного из своих пациентов. Не хочу, чтобы меня разрезали.

— Твоя книга, — произнёс он. — Люди говорят о ней. Она далеко не простая.

Я ничего не ответила.

— Тебе нужна простота, чтобы создавать сложности, — произнёс он. — Я понял. Полагаю, нагромождение информации может помешать твоему таланту.

В точку.

Я пожала плечами.

— Приехали, — тихо сказала я. Айзек подъехал к медицинскому комплексу и припарковался возле главного входа.

— Я подожду тебя здесь.

Он не спрашивал, куда я иду и для чего мы здесь. Просто припарковал машину там, где мог видеть, как я вхожу и выхожу из здания, и ждал.

Мне это понравилось.

Доктор Монро онколог. В середине декабря я обнаружила уплотнение в правой груди. И прекратила беспокоиться о раке из-за другой острой боли, появившейся у меня на тот момент. Я сидела в приёмной, зажав руки между коленями, а на улице в машине меня ждал странный мужчина. Все мои мысли вертелись вокруг татуировок Айзека. Вокруг тех слов, которые вытатуированы у него на руках, и вокруг тех, которые вылетали из его рта. И я думала о красном велосипеде в абсолютно белой комнате.

Рядом с окошком регистрации открылась дверь. Медсестра назвала моё имя.

— Сенна Ричардс.

Я встала и пошла.

У меня рак молочной железы. Я могу рассказать о том, что испытывала в тот момент, когда доктор Монро подтвердил это. Слова, которые он сказал мне после, должны были утешить, успокоить; но суть в том, что у меня рак молочной железы.

Я думала о красном велосипеде, пока шла к машине. Не плакала. Не была шокирована. Просто думала о красном велосипеде, который мог летать. Не знаю, почему я ничего не чувствовала.

Может быть, человек может справиться одновременно лишь с одной дозой душевного истощения. Я скользнула на пассажирское сиденье. Айзек сменил радиостанцию, но переключил обратно на классическую, прежде чем сдать назад. Он не смотрел на меня до тех пор, пока мы не подъехали к моему дому, где он открыл входную дверь моими ключами. Только после этого доктор посмотрел на меня, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Не знаю, какого цвета его глаза, не хочу знать. Я протиснулась мимо него в прихожую и остановилась. Не знала куда идти — на кухню? В ванную? В кабинет? Всё казалось глупым. Бессмысленным. Мне хотелось остаться в одиночестве. И в тоже время не хотела оставаться одной. Хотела умереть. И вместе с тем не хотела умирать.

Я побрела к барному стулу, к тому, с которого открывался прекрасный вид на озеро и села на него. Айзек прошёл на кухню. Он начал варить кофе, а затем остановился и посмотрел на меня.

— Не возражаешь, если я включу музыку? Со словами?

Я покачала головой. У него глаза серого цвета. Он включил плеер и положил телефон на хлебницу, пока засыпал перемолотый кофе в фильтр.

В этот раз играло что-то более оптимистичное. Песню исполнял мужской голос. Темп был настолько необычным, что я нейтрализовала свою способность ничего не чувствовать, и слушала.

— «Alt—J», — сказал Айзек, когда увидел, что я слушала. — Песня называется «Breezeblocks» (Прим. ред.: британская инди-рок группа, основанная в 2007 году в городе Лидс. «Breezeblocks» — песня с их дебютного альбома «An Awesome Wave», композиция была выпущена 18 мая, как второй сингл с альбома).

Айзек посмотрел на меня.

— Необычно, правда? Я играл в группе. Получал удовольствие от музыки.

— Но ты же врач. — Я поняла, насколько глупо это прозвучало уже после того, как произнесла. Вытянув локон седых волос, я дважды накрутила его на палец, прямо до самых корней. Не распутывая, облокотилась локтем о столешницу. Мой безопасный оплот.

— Я не всегда был врачом, — ответил он, вытаскивая две чашки из шкафчика. — Но когда стал им, моя любовь к музыке никуда не делась... так же, как и татуировки.

Я посмотрела на его предплечья, где они выглядывали из-под рукавов. Я всё ещё разглядывала их, когда он протянул мне кофе. Моему взгляду были доступны лишь краешки букв.

Вручив мне кофе, Айзек начал готовить обед. У меня не было аппетита, но я не смогла вспомнить, когда ела в последний раз. Я нехотя слушала слова песни, которую он включил. В последний раз, когда я слушала такую музыку, группы милых мальчиков заполонили все радиостанции своими слюнявыми банальными песнями. Я подумывала спросить, кто поёт, но он опередил меня:

— «Florence and the Machine» (Прим. ред.: британская группа, образованная в Лондоне, Англия, в 2007 году и исполняющая инди-поп с элементами блюза, музыки соул и готического рока). Тебе нравится?

— Ты зациклен на смерти.

— Я хирург, — ответил он, не отвлекаясь от нарезки овощей.

Я покачала головой.

— Ты хирург, потому что зациклен на смерти.

Айзек ничего не сказал, но немного замешкался перед тем, как порезать цукини, буквально на долю секунды, но мои глаза замечали абсолютно всё.

— Как и все мы, не так ли? Мы поглощены собственной смертностью. Некоторые люди правильно питаются и занимаются, чтобы продлить свою жизнь, другие пьют и принимают наркотики, бросая вызов судьбе, также есть те, кто плывёт по течению, они пытаются игнорировать смерть в целом, потому что боятся её.

— К какой группе относишься ты?

Он отложил нож и посмотрел на меня.

— Я был приверженцем всех трёх. А теперь я в растерянности.

Правда. Когда в последний раз я слышала такую суровую правду? Я долго наблюдала за ним, пока он раскладывал еду на тарелки. Когда Айзек поставил тарелку передо мной, я озвучила свою новость. Это напомнило чих, непроизвольно вырвавшийся из моего тела, и когда он случился, я почувствовала себя неловко.

— У меня рак груди.

Айзек застыл. Двигались только глаза, взгляд которых медленно встретился с моим взглядом. Мы не двигались... одну... две... три... четыре секунды. Будто он ждал кульминационного момента. Я чувствовала необходимость сказать что-то ещё. Такое со мной впервые.