– Я думаю, – решившись, сказала она, – что мне хотелось бы пойти в церковь. Моя тетя, скорее всего, тоже пойдет. В какое время у вас начинается служба?

– Я не знаю, – раздался сбоку голос Хавьера. – Дворецкий вам скажет.

Луиза кивнула. Впереди уже замаячил огнями Клифтон-Холл, еще несколько мгновений, и до них донесся удар гонга – басовитый и звонкий.

– Ну, вот и конец, – пробормотала Луиза.

Даже если они с Алексом не победят, она уже одержала первую победу – сумела сохранить самообладание и не упала в грязь лицом перед гостями. И этот хитроумно добытый ею час наедине с графом она провела с большим удовольствием.

Мисс Оливер все никак не могла забыть тех острых, ни с чем не сравнимых ощущениях, которые испытала, когда Хавьер держал ее на весу. Она все еще чувствовала жар его ладоней и странное подрагивание внизу живота. Хавьер и сейчас был рядом, достаточно близко, чтобы случилось то, что Луиза так живо себе представляла в виде быстро сменяющих друг друга картинок: они останавливаются, поворачиваются друг к другу лицом, его ладони ложатся на талию… Так естественно и просто, словно переворачиваешь страницы книги. И как же будет разворачиваться сюжет?

Она бы привлекла его к себе, если бы он позволил. Она бы сказала ему, что значило для нее покинуть семью на Рождество, участвовать в игре, делать ставки. Она пыталась забыть о страхе и отыскать свой путь.

И как это было бесконечно трудно. И страшно.

Луизе хотелось рассказать Хавьеру все это, если бы он смог ее выслушать. Если бы у нее хватило духу рассказать. Луиза не знала, куда выведет ее эта тропинка, но она знала, что не Клифтон-Холл станет конечным пунктом назначения.

«Каким же путем ты хочешь идти?»

Она остановилась. И, словно они были в одной связке, остановился и Хавьер. Они, словно по команде, повернулись друг к другу лицом.

Алекс взял ее под локоть и привлек к себе.

– Луиза?

– Да, – сказала она, не зная, то ли откликается на свое имя, то ли дает ему разрешение.

Луиза была племянницей леди Ирвинг, разве нет? И она не станет заручаться чьим-либо согласием для того, чтобы разрешить Хавьеру взять то, что он хочет. Взять то, чего хочет она.

В памяти всплыла цитата из трагедии Джозефа Аддисона «Като»: «Женщина, которая размышляет, – пропала». Мисс Оливер не хотела вспоминать эти строки, но привычка подвергать анализу все и вся въелась в ее плоть и кровь, и потому она в мыслях полемизировала с мэтром. Скорее, Луиза сочла бы себя пропащей в том случае, если бы жила не умом, а инстинктами. Если бы этот шаг не был обдуманным, а был бы совершен только по наитию, стал бы он от этого менее значимым?

И потому она взяла Хавьера за руку. Их пальцы переплелись. Луиза видела, как расширились зрачки графа, как разжалась рука, держащая куст омелы, и как тот упал на землю. Освободившаяся рука потянулась к ней. Лицо графа напоминало сейчас лицо Давида, изваянного Микеланджело, – исполненное решимости и тревожного ожидания.

В стремительно надвигающихся сумерках его черты казались резче и жестче. У мужчины с таким лицом невозможно взять то, чего он сам не пожелает отдать.

Луизе хотелось поцеловать Хавьера, почувствовать себя дерзкой. Наслаждение ради наслаждения. Она взяла его за руки и потянула к себе, побуждая сократить разделявшее их расстояние. Ветер завывал, осыпая их ледяным крошевом. Время застыло от холода.

И вдруг… Что это было? Словно канат, связывающий их по рукам и ногам лопнул под напором ветра, и их губы встретились, горячие и податливые. Изголодавшиеся. Луиза приподнялась на цыпочках и обхватила графа за талию. Он был высок, силен и крепок, и все же она присвоила себе право наслаждаться близостью с ним, прижимаясь к нему всем телом, согреваясь его теплом. Она чувствовала, как вздымается его грудь, она чувствовала… Да, ошибки быть не может: он хотел ее.

Хавьер прикоснулся кончиком языка к ее языку, и Луизу словно пронзила молния. Она еще крепче стиснула его руки, прижавшись к графу, словно в нем была та самая волшебная искра, которая могла осветить ее путь, прогнать тоску, подарить смысл жизни.

Луиза застонала. И в тот же миг осознала, что зашла слишком далеко. Она разжала пальцы и отступила, руки Хавьера повисли, словно ватные.

– Отличное начало новой жизни, – пробормотал он.

Луиза наклонилась, подняла омелу, смахнула ледяную крупу с куста. Затем, выбрав самую крупную и красивую из ягод, сорвала ее и выбросила.

– Но… эта ягода стоит поцелуя.

– Который вы мне подарили. Я ведь должна была за него заплатить, верно?

– В этом не было нужды, – явно озадаченный ее поступком, ответил Хавьер.

Если бы он знал, как сильно она нуждалась в его внимании!

Ее щеки горели, нужные слова куда-то улетучились.

– Зачем столько суеты вокруг омелы, я не знаю. Растение паразит, и только. Омела – ничто без дерева, на котором она растет.

– Мне это тоже приходило в голову, – пробормотал граф и посмотрел в сторону Клифтон-Холла. – Ну что, пора возвращаться домой? Посмотрим, удалось ли нам собрать больше, чем другим.

Омела чем-то сродни светскому повесе. Паразит – не более того. Но язык не поворачивался назвать Хавьера паразитом, хотя чем он лучше оного, Луиза не знала. Но узнать хотелось, и, возможно, ее усилия не пропадут даром.

Луиза была разумной девушкой. Так чего она хотела? Поцелуя. Было ли ей приятно? Да. Мисс Оливер едва не оступилась, но вовремя спохватилась. Придраться не к чему.

Выходит, она получила именно то, что хотела, и не было никаких причин корить себя за то, что она пожертвовала драгоценной ягодой.


Оказалось, что они вернулись в Клифтон-Холл в числе последних. Гости стряхивали снежную крупу с одежды и обуви и сваливали на пол добычу. Хавьер сразу прикинул, что у них с Луизой неплохие шансы на победу. На веточках остролиста ягод было раз-два и обчелся, и тот единственный куст омелы, который им удалось найти, был самым большим из всех принесенных.

Хавьер не мог понять, отчего у него на душе скребут кошки. Что хорошего в том, чтобы мерзнуть на ветру под ледяным дождем? И стоит ли обижаться на мисс Оливер за то, что она отнеслась к его поцелую словно к дешевой безделушке, которую не жалко выбросить? Лорд Хавьер радуется жизни, не утруждая себя ненужными мыслями и не связывая себя обязательствами. Он идет по жизни легко, и от других ждет той же беспечной легкости. Он столько лет работал над собой для того, чтобы стать таким.

Сейчас, правда, граф не мог понять, зачем ему это понадобилось.

Уиллинг, вышколенный дворецкий с благородной сединой в волосах, служивший в Клифтон-Холле еще при прежнем графе, неприметно стоял в дальнем углу просторного холла с высоченным потолком и мраморным мозаичным полом. Он командовал целой армией слуг, отдавая распоряжения почти незаметно для постороннего глаза, при этом слуги понимали его с полуслова и полувзгляда. Хавьер невольно залюбовался слаженной работой порхавших по холлу многочисленных лакеев и горничных. Отчего он никогда прежде не замечал, что его дворецкий похож на хореографа, а слуги – на танцоров?

Или почему он заметил это сейчас? Неужели наблюдательность передается от человека к человеку, словно заразная болезнь?

Хавьер, лавируя между толпящимися в холле гостями, подошел к дворецкому.

– Уиллинг, в котором часу утренняя рождественская служба?

– В девять утра, милорд. – Уиллинг даже бровью не повел, словно и не удивился вовсе. У дворецкого были свои пронумерованные выражения на все случаи жизни, и самое востребованное из них вот это – стеклянные глаза и никаких эмоций.

Кивнув, Хавьер направился к Луизе. Она стояла в сторонке возле изящного круглого столика, на котором в гигантских размеров майоликовой вазе стояли цветы, выращенные в усадебной оранжерее. За пышным букетом мисс Оливер почти не было видно.

Хавьер передал ей полученную у дворецкого информацию. Она подняла на него удивленный взгляд, затем улыбнулась.

– Спасибо. Я передам тете. Вы думаете, Джейн захочет посетить службу?

Должно быть, на графа нашло затмение, вызванное острым желанием еще немного полюбоваться улыбкой Луизы, потому что он, улыбнувшись в ответ, вдруг сказал:

– Я позабочусь о том, чтобы ей этого захотелось. И я буду ее сопровождать.

У Луизы брови поползли вверх.

– Будете ее сопровождать?..

– Да, буду, – проворчал Хавьер. Раз я сказал, так тому и быть. Я это сделаю. Слово джентльмена нерушимо.

Луиза повернула голову, улыбкой приветствуя Джейн, которая как раз вошла в дом в сопровождении Киркпатрика, после чего вновь посмотрела на Хавьера.

– Так говорят.

И все. Ни слова больше. Никакой похвалы ему за то, что он решил пойти в церковь. И ни слова в подтверждение того, что она считает его истинным джентльменом, Хавьер от нее не дождался.

Раздраженный, он пошел прочь, бросив на прощание:

– Увидимся в гостиной.

Хорошо, что он так плотно вжился в роль лорда Хавьера. На протяжении последующих десяти минут двусмысленные шутки и язвительные замечания сыпались из него непрерывно. Если смех миссис Протероу был тому показателем, его остроумие осталось на прежнем, непревзойденном уровне. И если неодобрительные взгляды леди Ирвинг шли в зачет, то дурной славы у него нисколько не поубавилось. И если молчание Луизы что-то значило…

Она сожалела о том, что поцеловала Хавьера. Выбросив ягоду омелы, мисс Оливер уязвила его гордость. И сейчас граф считал своим долгом продемонстрировать ей, что для него все случившееся такой же пустяк, как и для нее.

– Вы все проявили чудеса трудолюбия, – провозгласил Хавьер, кивнув на груду рождественской зелени, которую слуги успели перенести в гостиную.

Локвуд встретил его слова свистом.

– Хватит болтать, пора считать ягоды!

Его предложение было встречено радостными криками, и Хавьер поднял руки.

– Уиллинг уже обо всем позаботился. Внимание, дамы и господа, плуты и канальи!