Однажды Хизер с родителями собиралась в оперу. Неожиданно Виктория неважно себя почувствовала, и папа спросил Хизер, не остаться ли им дома, потому что очень не любил оставлять маму одну в таком состоянии. Хизер скрыла свое разочарование, хотя давно мечтала посмотреть этот спектакль. Когда приехал Дамиан, Майлз с присущей ему прямотой поинтересовался:

– Вы заняты сегодня вечером, граф?

– У меня нет никаких планов.

– Тогда, может быть, вы не откажетесь сопровождать Хизер в оперу? Дело в том, что Виктория не совсем здорова, и мы вынуждены остаться дома.

– Папа! – возмутилась Хизер. – Я никогда не думала, что ты можешь быть таким беспардонным…

– Беспардонным? – переспросил Майлз. – Дорогая моя, Дамиан, кажется, не таинственный незнакомец. Кроме того, – он повернулся к молодому человеку, – граф друг нашей семьи. Так что вы скажете, милорд?

Дамиан посмотрел на Хизер, и она, не выдержав его взгляда, опустила глаза. Щеки у нее горели.

– Сочту за честь, сэр, – поклонился Дамиан.

Хизер не долго мучилась сомнениями. Желание провести вечер вместе с Дамианом победило, и молодая женщина только удивилась изменчивости своего настроения.

Одевалась она более чем тщательно. Платье из темно-красного бархата показалось ей самым подходящим для этого вечера. Дамиан в строгом вечернем фраке ждал ее в холле и обернулся на звук ее шагов. В его серых глазах она прочитала откровенное восхищение.

– Идем? – негромко спросил он.

Хизер молча, кивнула. Он накинул на нее меховую накидку, ласково коснувшись обнаженных плеч.

Когда они подъехали к Королевской опере, Хизер поняла, что волнуется. В первый раз она появится в свете в сопровождении мужчины. Но на них мало кто обратил внимание, и они смешались с многочисленной толпой зрителей.

Их ложа находилась на верхнем ярусе. Когда они, наконец, добрались до нее, Хизер со вздохом облегчения опустилась в бархатное кресло. Музыканты в оркестровой яме уже начали настраивать инструменты. Зрители торопились на свои места. Дамиан до начала спектакля занимал ее вежливой светской болтовней. Хизер с застывшей улыбкой машинально кивала, с трудом понимая, что он говорит. Наконец бордовый занавес поднялся, и все было забыто. Она наклонилась вперед, захваченная прекрасным сопрано главной героини оперы.

Когда закончился первый акт, Дамиан повернулся к ней.

– Может быть, сходим в буфет? – спросил он, весело глядя ей в глаза и слегка приподняв темные брови.

Хизер не решилась отказаться, боясь, что он опять упрекнет ее в том, что она прячется от жизни…

– Конечно, – твердо ответила она. И когда ее рука в кружевной перчатке легла на сгиб его локтя, Хизер вновь увидела восхищение в его взгляде.

Изящные веера неутомимыми бабочками порхали в воздухе. Парча и шелк слегка похрустывали, когда женщины переходили с места на место, демонстрируя свои пышные наряды. Бриллианты переливались в свете бесчисленных свечей. Чем ниже спускались они по широкой мраморной лестнице, тем сильнее пылали щеки Хизер. Головы бесцеремонно поворачивались в их сторону, театральные бинокли то и дело поднимались к глазам и направлялись на них. Хизер казалось, что она слышит недоумевающий шепот:

«Что эта хромая девица делает рядом с графом Девереллом? Верно, он ее жалеет, бедняжку, иначе с какой стати стал бы ее сопровождать?»

Когда Дамиан на какое-то время оставил ее одну, отправившись за напитками, проходящая мимо женщина бросила на Хизер такой откровенно высокомерный и уничтожающий взгляд, что девушка побледнела. У нее задрожали руки, а пальцы стали такими ледяными, словно превратились в сосульки.

Вернувшийся Дамиан протянул ей бокал с вином.

– Не обращай на них внимания, – шепнул он, беря в одну руку ее трость, а другую, предлагая ей.

– Я ничего не могу с этим поделать. Мне… мне не нравится быть выставленной на всеобщее обозрение.

Он накрыл ладонью ее дрожащую руку.

– А мне, признаться, все это даже нравится.

– Тебе нравится, когда тебя разглядывают? – растерянно заморгала Хизер.

– Мне нравится находиться рядом с тобой. Уверяю тебя, мне бешено завидует каждый мужчина. Многие из них вернутся домой, где их ждут надоевшие некрасивые жены…

– Некрасивые! Покажи мне хоть одну некрасивую женщину!

– Ш-ш-ш, милая, – он наклонился и зашептал на ухо:

– Они лягут в постель со своими некрасивыми женами, а думать-то будут о тебе. И захотят узнать, какая ты в постели. Они будут представлять, как раздевают тебя, какие у тебя миниатюрные ножки, какое тело. Их будет мучить мысль, какие у тебя соски – розовые или коричневые…

Хизер молча, слушала, поражаясь неведомым ей доселе сторонам мужской души.

– Мужчин до безумия пленяют женские груди, – продолжал нашептывать Дамиан. – Они даже спорят, какие у женщины груди – поместятся ли они в бокал шампанского, или же похожи на две спелые дыни… Не смотри так возмущенно, милая. Женщины не лучше в этом отношении. Втайне они обсуждают достоинства тех, кого избрали себе в любовники на эту ночь. Похож ли он на сморщенную морковку или…

Хизер прямо задохнулась от возмущения и бросила на Дамиана испепеляющий взгляд, но тут же увидела, что глаза у него улыбаются. Дамиан не выдержал и тихо рассмеялся.

Хизер почувствовала, как ее губы раздвигаются в ответной улыбке. Теперь она поняла, чего он добивался, – любым способом отвлечь ее от тревожных мыслей.

– Ты неисправим, – заметила она.

Дамиан склонил голову и поднес к губам ее руку.

– Признаю свою вину целиком и полностью, мадам.

Толпа стала редеть. Начинался второй акт, и все заторопились на свои места. Дамиан кивнул головой в сторону лестницы:

– Пошли?

Хизер кивнула и вдруг лукаво ему улыбнулась:

– Я знала, что вы бессовестно врете. Даже младенцу понятно, что истинный джентльмен никогда не позволит себе таких скандальных мыслей в отношении леди.

Дамиан застонал про себя. Знала бы она, что за мысли появлялись в его голове все эти недели…

Когда они вернулись домой, Дамиан проводил ее до дверей. Взгляд его скользнул по ее лицу и остановился на слегка приоткрытых губах. Хизер задержала дыхание, ожидая, что он обнимет ее, но Дамиан лишь поцеловал ей руку. Хизер с трудом скрыла разочарование.

Этой ночью ее сны были наполнены такими видениями, что поутру она подумала, а так ли уж преувеличивал Дамиан…


За завтраком Беа завладела утренней газетой. Ее особенно интересовали светские новости. Хизер всегда посмеивалась над сестрой за то, что та упивается пикантными подробностями жизни светского общества, подобно ребенку, смакующему любимое лакомство. Виктория относилась снисходительно к этой страсти своей дочери. Глаза Беа удивленно расширились, когда она увидела в колонке новостей знакомое имя. Девушка впилась глазами в газету.

«Вчера вечером в «Ковент-Гардене» всеобщее внимание привлекла не опера. Публика с интересом наблюдала за Дамианом Тремейном, графом Девереллом, сопровождавшим некую мисс Хизер Дьювел, черноволосую подопечную Майлза Грейсона, графа Стонхерста. Внимание графа к этой девушке вызвало зависть многих гораздо более юных леди, которые вполне могли составить конкуренцию даме сердца молодого графа. Теперь все свахи Лондона с нетерпением ждут завершения очередной интрижки Дамиана Тремейна».

Беатрис медленно опустила газету.

– О Господи, – выдохнула она.

Виктория, откусив кусочек слоеной хрустящей булочки, бросила в ее сторону любопытный взгляд.

– Что ты там вычитала, детка?

Беа молча, протянула газету матери. Майлз стал читать вместе с женой. Он с такой силой грохнул кулаком по столу, что даже тарелки подскочили.

– Дьявол! – Лицо Майлза потемнело от гнева. – Вот за это я и ненавижу Лондон!

Беа сидела с несчастным видом.

– Почему они такие злые? Хизер же совсем не старая!

– Что толку возмущаться, моя дорогая, – вздохнула Виктория. – Так и рождаются сплетни.

Майлз встал из-за стола и заходил по столовой.

– Это моя ошибка! Я попросил его отвезти Хизер в оперу.

– Папа, – быстро проговорила Беа, – только не показывай это Хизер!

Но было уже поздно. На пороге стояла Хизер, вглядываясь в их огорченные лица. Виктория протянула ей газету:

– Боюсь, дорогая, что вы с Дамианом наделали много шума. Не расстраивайся, милая. Такое может случиться с каждым из нас.

Хизер читала и бледнела буквально на глазах. Дочитав, она аккуратно сложила газету.

– Мы действительно привлекали внимание, – проговорила она и потянулась за своей чашкой.

Майлз и Виктория, молча, переглянулись, а Беатрис, восхищенная самообладанием сестры, не могла удержаться от вопроса:

– Неужели тебя это совсем не трогает?

– Да нет, Беа, трогает, – слегка улыбнулась Хизер. – Но, по крайней мере, они не упомянули мою хромоту. Передай мне, пожалуйста, сливки.

Но Беа была возбуждена сверх всякой меры.

– Если бы упомянули, то я бы отправилась в редакцию, нашла этого писаку, отрезала ему ногу и послушала, что бы он тогда запел!

У Виктории удивленно приподнялись брови.

– Если ты не научишься держать в узде свой язык, Беа, – сухо проговорила она, – то очень скоро прочтешь свое имя в этой же колонке.

Беа вскинула голову:

– Ну что ж, мама, как ты сама говоришь, такое может случиться с каждым из нас. Возможно, будет лучше, если я начну привыкать к этому уже сейчас!

Виктория послала Майлзу взгляд, означавший примерно следующее: «Да помогут нам небеса». Хизер уткнулась в свою чашку, чтобы спрятать улыбку. Но, как оказалось, на этом утренние волнения не закончились. Только они встали из-за стола, как в столовую вошел дворецкий с письмом для Майлза.